Новый Политехнический

Дзюнья Исигами выиграл конкурс на реконструкцию Политехнического музея

Имена:  Дзюнья Исигами

​Политехнический музей в последние десятилетия производил странное впечатление. Порождение эпохи Просвещения, созданный во времена, когда техника казалась чудом, он стал костенеть в 1980-е, а к концу 2000-х стал местом паломничества тридцатилетних, ностальгирующих по советским стилю и технике. Пафос научно-технического прогресса был дезавуирован свободным импортом зарубежной техники и невероятным технологическим прорывом последнего тридцатилетия, которому СССР и потом Россия ничего не смогли противопоставить. Дизайн экспозиции, немаловажная составная часть музея, повествующего о новейших достижениях техники, тоже многие годы оставался удручающе старомодным. Что-то со всем этим следовало делать в любом случае. Обстоятельства сложились так, что музей оказался под попечительством наших инновационных центров, и было решено провести его комплексную реконструкцию. Для этого был организован международный архитектурный конкурс.

О том, как проходил конкурс, можно узнать на сайте музея и в публикациях на сайтах The Village и Archi.ru. Как это случается с любым крупным недвижимым объектом в Москве, вокруг проекта происходили какие-то малопонятные события; из-под ковров высовывались документы, ноги, письма и раздавались возгласы, но к архитектуре все это имело мало отношения. В результате все равно произошло значительное событие: победителем конкурса на реконструкцию крупного московского музея стал не очередной российский или международный зубр, а молодой японский архитектор Дзюнья Исигами, известный не миллионами квадратных метров, а необычным взглядом на вещи, который проявляется в новом качестве архитектуры.

Про Исигами мы уже писали ровно три года назад, когда его первая постройка получила премию им. Чернихова. Теперь он вернулся с проектом для Москвы. Конкурсное предложение было представлено бюро «Наоко Кавамура и Дзюнья Исигами» совместно с российским отделением международного инженерного гиганта АРУП.

Проект Исигами весьма прост с формальной точки зрения: существующее здание он предложил отреставрировать, дворы перекрыть пневматической кровлей из пленки EFTE на стеклянных балках, а под зданием устроить сад, связанный с соседними скверами на Лубянке и Старой площади. Для этого фундамент следует обнажить, раскопав дворы и периметр здания. Концепция Исигами сводится к тому, что музей должен продемонстрировать: техника не противопоставлена природе, а есть ее прямое продолжение, поскольку человек — часть природы. Эта нетривиальная мысль пронизывает весь творческий путь Исигами.

Первое заседание попечительского совета закончилось голосованием, не выявившим победителя, — голоса разделились поровну между проектом Исигами и бюро Leeser Architecture. Финалистам были высланы дополнительные вопросы и дано две недели, чтобы на них ответить. Наш ведущий критик и по совместительству глава экспертного совета конкурса Григорий Ревзин в перерыве между первым заседанием и получением ответов опубликовал на сайте «Коммерсанта» разгромную статью, в которой среди прочего предъявил Исигами претензии в непрактичности и отсутствии соответствующего опыта. Выпуская из виду сомнительность этой публикации с этической точки зрения, стоит заметить, что квалификационный отбор, который и был предназначен для отсеивания претендентов с недостаточным опытом, по каким-то причинам Исигами в списке конкурсантов оставил. Что до непрактичности, то об этом следует сказать особо.

Практичность — категория весьма специфическая и зависит от множества обстоятельств, в первую очередь культурных. Строго говоря, критерий практичности есть определение адекватности технических решений (в широком смысле слова) через их целесообразность. Однако практичность не может быть критерием, определяющим ценность художественной работы, поскольку произведение искусства (к которому мы все еще относим архитектуру) непрактично по определению. По большому счету практично было бы отремонтировать музей. Но когда целью становится создание символической ценности, часть практических соображений приносится в жертву. Этот конфликт цели и средств нашел свое выражение в статье председателя экспертного совета конкурса. Чтобы понять, ради какого рода художественного высказывания приносятся жертвы, нам потребуется узнать немного больше о том, что составляет суть художественного метода Исигами.

Практически все его архитектурные и художественные проекты выстроены вокруг ощутимого предела технических возможностей, или, вернее, волшебного чувства, которое испытываешь, увидев нечто непредставимое в рамках обыденного конструктивного опыта. Всякий человек в той или иной степени обладает неосознанным чувством конструктивности, которое позволяет нам перейти по доске ручей, не поскользнуться на льду, не оказаться заваленным книгами и не упасть с безногой табуретки. То есть обладает воспитанным с детства умением заранее оценить свойства материалов и конструкций и их способность противостоять гравитации и другим приложенным силам. На этом чувстве построена, с одной стороны, комичность множества кинематографических гэгов, а с другой — восторг от всего, что летает. В более сложном виде этот восторг вызывают громадные постройки древних и сверхсовременные конструкции. Исигами с детской непосредственностью исследует именно этот аспект конструкций. Он прекрасно чувствует сопротивление материалов и знает современное материаловедение, что позволяет ему задумывать и реализовывать свои проекты. Одновременно его волнует мир растений, в которых он обнаруживает невероятные конструктивные способности и неразрывно связанную с ними неисчерпаемую декоративность. Сила Исигами в том, что эти ощущения он способен художественно осмыслить и предъявить. В каком-то смысле он переоткрывает в материалах то, что в эпоху греческой архаики вдохновляло «изобретателей» ордеров.

Исигами действительно не успел построить ни одного музея, и его практический опыт самостоятельной работы невелик: он основал свое бюро совсем недавно, покинув офис притцкеровских лауреатов 2010 года, компании «Санаа». Однако те немногие проекты, которые он уже успел осуществить, поражают поэтичностью конструктивного мышления, которой мы не видели со времен Шухова и Эйфеля — то есть как раз с тех пор, когда восторг от новых технологий нашел свое отражение в возведении посвященного им музея. Ценность работ Исигами заключается в том, что они, в противовес гигантомании проектов международных звезд вроде Гэри или Герцога и Де Мерона, не пытаются поразить нас масштабом, но открывают непредставимые качества в обыденном. Таков его десятиметровый стол из трехмиллиметрового алюминия, уставленный цветами и волнующийся от прикосновения руки. Такова его мастерская института Канагавы, с ее хаотично расставленными колоннами. При этом его проекты минималистичны, но в них нет нарочитой, иногда даже манерной аскетичности, которой грешат многие приверженцы минимализма. Его единственный городской проект, одноэтажное здание бутика Йоджи Ямамото в Нью-Йорке, демонстрирует даже в этом, казалось бы, незначительном объекте внимание к городу, месту и его истории, ‒ внимание, которого часто не хватает в московском строительстве.

Проявляется оно и в проекте Политехнического музея. Здесь нет внешней эффектности: все, что предлагается, это проявление потенций самого здания и самого места. Здесь не вносится новая форма. Вносится новое содержание. А использование новейших строительных технологий лишено всякой аффектации, оно естественно и стремится быть незаметным: какая нам, в конце концов, разница, как перекрыт двор, как устроено кондиционирование, если у нас есть возможность гулять по саду среди деревьев и ракет? В результате архитектура Исигами оказывается лишена формы. Ее основное свойство — создание места для жизни. На фоне недавнего реконструированного Либескиндом музея военной истории в Дрездене этот отказ от выраженной формальности выглядит как новый способ смотреть на вещи. Очень точный способ. Потому что Москве, может быть, и не хватает необычных форм, но гораздо больше ей не хватает непривычных смыслов.

В экспертном заключении, которое Г. Ревзин опубликовал на днях по результатам ответов финалистов конкурса на вопросы экспертного совета, часть претензий к проекту Исигами пришлось снять. В этом тексте лейтмотивом стала высокая стоимость эксплуатации музея и логистические неудобства. На мой взгляд, такие претензии, с одной стороны, требуют более прочных оснований, нежели предположения, основанные на эскизном проекте. С другой ‒ они, по большому счету, не имеют особенного отношения к архитектурным и художественным достоинствам проекта. Если такие недостатки и обнаружатся в результате реконструкции, то, мне кажется, это будут те самые жертвы, которые стоит принести ради высокой цели. А цель заключается в том, чтобы музей технологии в Москве был реконструирован на основе нового понимания конструктивности, нового понимания технологии и ее места в мироздании. На понимании техники не как способа бороться с природой, а как продолжения бесконечного развития природы, в котором человек, возможно, лишь ее разумный инструмент, ее способ понять самое себя.

Результат этого конкурса чем-то мне напоминает результат другого, случившегося шестьсот лет тому назад. Тогда молодой скульптор, несмотря на свою неопытность и неизвестность, получил заказ на барельеф на дверях флорентийского баптистерия, с которых начался новый отсчет европейского искусства. Того юношу звали Лоренцо Гиберти.