Тут Тишков несколько лукавит, посылая зрителя в цирк. И у самого автора порой звучит, шевелится и светится: вспомнить его потрескивающих «цикад» из трубочек для коктейля; видео с инсталляцией «Сольвейг», где не пахнет, но зато на вкус можно соль попробовать; тот же «Ладомир» с макаронными конструкциями; тот же проект «Кругом свет», где светятся все возможные предметы быта; или «Частную луну», которую художник возит по городам и весям...

«Любая вещь, которую я делаю, должна быть, только тогда она имеет право на возникновение. Она не должна не быть. Я не делаю бессмысленных повторений. Из-за этого возникают сложности при общении с галеристами. Мой путь — путь поэта и рассказчика, которому все равно, каким материалом рассказывать историю.
Я делаю только то, что меня волнует. Когда умерла мать, я разрезал-разорвал ее юбки и платья и связал объект «Моя матка». Юбки кончились, больше второй такой работы я уже не сделаю, потому что нет уже ее одежды. От матери осталось много пуговиц. Я подумал, что из них надо тоже что-то сделать. Так и получилась пуговичная Богородица. Но пуговицы тоже кончились, и вряд ли я сделаю другую такую же вещь. Приятный во всех отношениях художник Вик Мюнис делает из разных деталек картинки. Но самому ему сказать, по-видимому, нечего, или он не хочет напрягаться, поэтому основное, что он делает, это копирует работы других авторов. Живет хорошо, зарабатывает. Но мне лично таким заниматься неинтересно».

Тишков — пример художника, который регулярно делает то, что ему нравится, не занимаясь ни художественной, ни социальной проблематикой, принципиально не заботясь о судьбах Мира, Искусства да и, сдается мне, своего кошелька. Заботится он о человеке. Цепляют многие трогательные работы, посвященные памяти: «Памяти моей матери», «Возвращение домой». Но цепляют не художественным своим воплощением, а рассказанной душевной историей. Тишков — художник «русский». Волей-неволей его искусство продолжает литературную линию бесед со зрителем-читателем «о вечном», лишенную, впрочем, учительства и наставничества, но заряженную прежде всего на высказывание этическое (ну, или развлекательное — вроде летающих даблоидов или бронзовых водолазов), а не эстетическое. Тишков представляет, условно говоря, «концептуализм с человеческим лицом» — со зрителем он, в отличие от московской концептуальной школы, заводит беседу «за жизнь», апеллируя к темам, которые зрителя безответным и глухим совсем уж не оставят; к тому, что частенько считается в искусстве как бы дурным тоном. И для того чтобы производить такого рода высказывания, необходима определенная смелость, достойная уважения.

Тишков обладает неистощимой энергией. Энергия эта добрая, мягкая, позитивная. До странного, я бы даже сказал, позитивная. Например, собратьев по цеху (будь то художники, писатели, фрезеровщики, не так важно) принято покритиковывать — в той или иной степени. Крыть недобрыми словами или же просто выражать несогласие с позицией. В печати покритиковывание той или иной степени тяжести появляется не очень часто, потому что нефиг, тем более что завтра вино вместе пить; но ни одна, по большому счету, беседа, кроме самой настороженной, на моей памяти без него не обходилась. Кроме этой вот, с Тишковым, который аккуратно обходил любые «наезды», все время клонил к существованию у каждого «своей позиции», каковую каждому и следует занимать, сидеть, делать искусство и не выделываться; потому что если все люди разные, то зачем кому-то вообще выделываться?



«Есть художники, которые не только думают о своем искусстве, но вроде как понимают про всех: это хорошо, это плохо. Я считаю, что это большая ошибка. Художник, который построил координаты собственного мира, вдруг начинает высказывать свое мнение. Но у каждого истина своя, он ее лелеет и ее взращивает всей жизнью. Есть эталон метра, все по нему метры меряют. А у каждого художника — свой эталон метра, и он что, будет с линейкой ходить и всех измерять? Это абсурд. Это все равно что соберутся со всех планет инопланетяне, представьте себе: 50 инопланетян. У одного 5 глаз, другой вообще газообразный… И начнут друг друга оценивать, критиковать… Художник художнику, выходит, инопланетянин.
Художник — это одиночка, со своими взглядами, своими собственными оценками, полный одиночка».

Метафоры Тишков рождает на ходу, и метафоры эти такие, что уже видишь картинку, выполненную в узнаваемой тишковской манере.

«Мне кажется, искусство сейчас должно быть островком тишины, свободы, честного разговора, открытого, где возможно без аффектации и без всего понять что-то и присоединиться к диалогу художника с миром. Это должно расширять возможности понимания мира, а не задалбывать визуальным мусором. В девяностые художники участвовали в политике. Сейчас вот — водка Absolut. Как-то так оформлено, что художник считает за честь, что его пригласила сама водка «Абсолют». Манипуляции ведутся со всех сторон, но художник должен быть самой крайней формой сопротивления. А кураторы — это настоящие штрейкбрехеры. Они взаимодействуют со структурами, прикрывают это все интеллектом.
Художники являются некой болотистой массой, илом, куском грязи. Туда приходит умный куратор с мешком денег, которые ему дали те, кто сам в это болото не пойдет. Им это не надо, они посылают исследователей, ливингстонов. Они берут эти комки, потом огранивают их…» .

С Тишковым общаешься, как будто со сказочником, особо не заморачивающимся ни на чем, потому что все, что ему нужно, происходит в его голове, оно главное и прекрасное, а то, что в его голове не происходит, придется воспринять как данность. Рано или поздно оно уйдет, и тогда снова можно будет спокойно и с чистой совестью погрузиться в свою голову, где за время отсутствия уже успели произойти какие-то события и изменения, которые надо бы тоже успеть зафиксировать, зарисовать в тетрадку и поставить подпись.

Тетрадок у Тишкова — порядочная стопка на этажерке, одни совсем пожелтевшие, другие еще свежие, белые. Не тетрадки это даже — тетрадищи, большие такие, А4, страниц на 100 + N. И на каждой из них картиночка с подписью. Можно было бы назвать это эскизами, да не совсем это эскизы. Скорее альбомы для домашнего пользования. Вот, например, альбом с историей про мешки. Два мешка. У одного есть крылья, у другого нет. Один летает, другой ходит. Потом мешок, который несет мешок. Потом оказывается, что в мешке оказывается человек. Потом человек, который несет мешок. В сущности, хороший трипобред того же уровня, что мы уже видели в «даблоидах» и «водолазах». Но в силу того, что большой масштаб «мешки» приобрести еще не успели и в бронзе пока не вылиты, они кажутся как-то трогательнее.



«Мне больше всего нравится делать такие альбомы. Они бесконечны. Это и является основной деятельностью. Потом я что-то превращаю в инсталляцию, что-то — в картину, что-то остается так. Вот, например, «живущие в хоботе» изначально были маленькие, на калечках, потом я их сложил в альбом, потом получился большой фрагмент, потом я и пьесу написал, тут где-то есть и хобот сшитый. Есть еще альбом “Протодаблоиды”, на листах. Потом и объекты появились шитые. Тут какие-то мешки. Не знаю почему. Почему мешки?..»

Отдельного внимания заслуживает крыша здания, до которой из мастерской художника пара шагов и одна лестница. С крыши открывается прекрасный вид на антиутопию: куда ни глянь, везде серая безликая многоэтажная панель. На крыше этой Тишков проводит акции, устраивает концерты, ходит на лыжах и вывешивает «Луну».

«Я художник интровертный. Более органичное существование для меня — в мастерской. Это мое личное, приватное, оно наиболее естественно. Поэтому и «Луна» эта моя, она ближе всего мне здесь, на крыше. А когда ее вытаскиваешь и ей приходится путешествовать по всему миру, то ей все время приходится где-то приспосабливаться, и не всегда это получается».

Опять читаю я про Бажова: «На все похвалы в свой адрес он отвечал одинаково: “Говоря хорошие слова в адрес отдельного лица, не нужно забывать, что за ним стоит то огромное, что называется рабочим фольклором. Не нужно забывать, что я только исполнитель, а основной творец — рабочий”».

И вот здесь между Тишковым и Бажовым пропасть. Потому что ничего того огромного за Тишковым не стоит, что бы называлось каким бы то ни было фольклором. Тишков — мастер авторской сказки, творцом и исполнителем которой он сам и является. Фигура для современной ситуации в искусстве необходимая, востребованная этой ситуацией. Народ должен бы был читать книжки про водолазов в метро, смотреть про них мультфильмы и цитировать водолазные афоризмы о том, что «Водолазу трудно в толпе — всегда кто-то наступит на шланг». Но, боюсь, суждено Тишкову оставаться странным художником вне передовой. Другие борются за место в истории, стремятся быть авангарднее авангарда или просто дружат с правильными продюсерами, а Тишков качается себе на частной луне — Вязаником с даблоидами…


Выставка «Леонид Тишков. В поисках чудесного» открыта в Московском музее современного искусства в Ермолаевском переулке по 14 марта

Ссылки

• Куратор Екатерина Дёготь и художник Леонид Тишков рассказывают про Петра Ивановича Субботина-Пермяка, 29.05.2009