Такая выставка как поход в зоопарк: в этот раз гиена в клетке спала, и ты ее не увидел.
«Это удивительно неглубокое искусство в хорошем смысле этого слова»
Джордж Мачюнас. Антология. Объявление. 1962 Объявление, выпущенное для Флюксус-Изданий
— Что такое для тебя Флюксус?
— Ну, как я понимаю, меня сюда вызвали в качестве представителя концептуализма, чем бы это ни считали. Так что для меня Флюксус — полная противоположность, хотя и в том же поле.
Читать!
— Да, потому что пресловутую границу между искусством и жизнью они атакуют со стороны жизни, а не искусства.
— То есть они на стороне жизни выступают?
— Да, на стороне жизни. Для них это не течение, а скорее образ жизни, поэтому их можно сравнить с какими-нибудь битниками — это очень маленькая социальная группа, в то время как концептуалисты со стороны искусства не то чтобы атакуют пресловутую границу — они ее укрепляют.
— Они обороняются со стороны искусства от жизни.
— Да, и в этом смысле противоположны Флюксусу, но, как всегда, противоположности сходятся, и поэтому, скажем, Джордж Брехт может быть отнесен и туда, и туда. И здесь есть странная вещь, непреодолимая в экспозиционном плане. Так как это жизнь, то все, что здесь показано, — не произведения искусства, а остатки жизни. И это интересно смотреть, только если ты чувствуешь себя членом этой семьи. А если ты не член этой семьи, то совершенно не понимаешь, зачем тебе все это подсовывают. И в этом смысле тут даже нельзя говорить об удаче или неудаче. Я-то член этой семьи. Поэтому для меня это все как такие напоминания вроде семейного фотоальбома — вот мы были в отпуске, а вот дедушка хулиганил. И для меня в этом смысле выставка довольно удачная. Но я совершенно не могу себе представить, что тут ощущает, что называется, «простой зритель».
— Да существует ли этот «простой зритель»? Вот я вижу выкрашенное в зеленый цвет детское пианино с надписью «ля-ля», и это немедленно вызывает у меня бешеный восторг. Хотя я еще не видела, кто это сделал. Может быть, простой зритель себя тоже причисляет к какой-нибудь семье? Это ведь довольно универсальная семья… Меж тем мне все-таки кажется, что среди московских концептуалистов довольно много такого рода художников.
— Да, конечно, потому что московские концептуалисты не совсем концептуалисты. Вообще, когда я говорю о противоположности, то это противоположность внутри некоторой очень узкой общности под названием «современное искусство». И это тоже скорее внутрисемейные разборки. А так мне эта выставка нравится. И главное, что тут разрешается некоторые работы трогать.
— А как ты думаешь, Монастырскому бы понравилось? Он ведь тоже — со стороны жизни?
— Нет, он с обеих сторон, когда как. Но это все-таки другая эпоха, до 1968-го.
— А что в художественном смысле произошло в 68-м?
— Мне довольно трудно сформулировать, но это как-то опосредованно связано с событиями 1968 года во Франции. То есть практика Флюксуса до 68-го, до этого освобождения европейского и американского населения, была авангардизмом и вызывала крайнее неприятие. 68-й, конечно, условная граница, но если прежде это было все-таки очень редкой практикой, то после все это легитимизировалось. Общество наряду со свободной любовью и борьбой за мир приняло такого рода художественные практики. Такие странные. Какая-то херня… Надо сказать, что все это довольно удачно здесь экспонировано — тесненько, не как картины. Здесь много подробностей. Прелесть такого рода выставок в том, что их за один раз подробно посмотреть невозможно. Это как поход в зоопарк — в этот раз гиена в клетке спала, и ты ее не увидел.
— Конечно, если бы у нас был такой музей, это было бы счастье. Тут ведь многие вещи даже не из музеев, а из собрания Бена Вотье.
— Вотье и пары других собраний.
— Вот тут написано «Коза», а я не вижу козы… А здесь цитаты из участников движений — но это же не чья-то работа, а кураторский ход?
Джордж Брехт. Соло для скрипки. 1962
— Конечно! Ты же художник, ты должен отличать. Вот, например, эти палеты, на которых что-то сложено, — это же не произведение, а элемент дизайна?
— Это точно элемент дизайна, потому что они потом в другом месте повторяются. А вот это замечательные произведения Ай-О (Finger Boxes. — OS). Сюда можно руки засовывать. Это довольно известная вещь, эти коробочки делал не только Ай-О, но и у Йоко Оно что-то такое было.
— Слушай, а зачем они вообще делали свои работы? Вот ведь говорят все время, что московские концептуалисты могли просто позвонить другу и сказать: «Я придумал то-то и то-то», — а потом уже ничего не делать. Или это вранье?
— Что касается московского концептуализма, то зависит от поколения. Старшие все работали. Кабаков в восемь утра в мастерскую приходил. А наше поколение не работало, потому что и мастерских не было, и трудолюбия. А зачем Флюксус это делал? Тут немножко другое. Это же как постоянная совместная пьянка — шутки, хохмы, как я себе представляю.
— Флюксус? Так это же было интернациональное движение.
— Я не имею в виду, что они все время вместе сидели за столом, но у меня такое впечатление, что это какой-то постоянный обмен шутками, жизненная практика по изготовлению таких странных вещей. Такие люди. Они вообще очень странные товарищи и, судя по всему, очень жизнелюбивые. Выпить-закусить и все прочее… Ну вот Споэрри, которого здесь нет, но который был причастен к этому, — у него такие столы-ловушки… Образ стола, за которым все время сидят люди и выпивают. Когда все на взводе и готовы смеяться от любой фигни… Вот смотри, что это?
— «Театр соли и перца». Солонка в юбочке и перечница в шляпке. Гениально!
— Тебе это смешно и мило, только если ты уже на взводе и часть этого.
— Возможно. Но почему-то людям в разных странах мира и в Москве тоже приходило в голову сделать что-то такое.
— Я думаю, что, как и поп-арт, это реакция на серьезность высокого модернизма в лице абстрактного экспрессионизма. Невозможно постоянно находиться с таким серьезным лицом. Поп-артисты пошли по пути привнесения в искусство рекламы и всяких товарных вещей. А эти воспринимали себя как еще и антипоп-арт. Поп-артисты делали все-таки серьезные произведения (ведь картина, изображающая автомобиль, так же серьезна и подчас дороже, чем сам автомобиль), а эти пошли по пути изготовления ничтожных предметиков, которые не стоят ничего. И забавно, что здесь произведения выставляются в одинаковом статусе с непроизведениями, например плакатами флюксус-фестиваля. У них не было грани между уникальными произведениями, мультиплями, которых они наделали великое множество, и уже просто многотиражной печатной продукцией: плакатами, открытками — всем, что сопровождает выставку.
— Ты считаешь, что такого рода вещам должны обязательно предшествовать совместные разговоры, коммуникация? Или это может один человек сидеть и делать? Мог ли, например, Флюксус открыть кого-то в Латинской Америке, кто самостоятельно этим занимался?
Элисон Ноулз и Бен Вотье. Два дюйма. 1964
— Смотри, а вот работа 2009 года.
— Бен Паттерсон. Я его даже видел и знаком с ним. Я присутствовал на его перформансе в Кельне. Он притащил какие-то санки, что-то пел, кричал. Увы, сейчас как раз вымирают последние представители этого поколения…
— Ты разделяешь мнение Монастырского, что критерий качества работы — это ее непонятность? И есть ли это здесь?
— Универсальным критерием я это не считаю. А здесь есть намек, что понимать, собственно, нечего. Это удивительно неглубокое искусство в хорошем смысле этого слова. Вот «Борода Будды». Думаешь, за этим какие-то миры открываются, как у Мони? Нет, это в хорошем смысле шутки. КВН.
— Да, но что в этом хорошего? Я бы сказала, что здесь есть некое смирение. Как сказал Дмитрий Александрович Пригов, «искусство должно решать предпоследние вопросы» — последние ему решать не следует. Я вообще считаю, что это в принципе правильная реакция, когда при виде произведения искусства мы начинаем смеяться.
— Такого искусства — да.
— Ты знаешь, а я этот принцип распространила и на прошлые эпохи. И там тоже есть очень смешные, то есть гениальные, произведения.
Читать!
Страницы:
- 1
- 2
- Следующая »
Ссылки
- Юрий Альберт. Воспоминания о будущем, или В будущее не возьмут никого, 01.04.2010
- Дмитрий Тимофеев. Юрий Альберт вручит премию, которую нельзя получить, 17.09.2009
- Андрей Монастырский о группе «Купидон» (Юрий Альберт, Андрей Филиппов, Виктор Скерсис), 07.10.2009
- Давид Рифф. YouTube, made in 1966, 08.09.2008
КомментарииВсего:9
Комментарии
- 29.06Московская биеннале молодого искусства откроется 11 июля
- 28.06«Райские врата» Гиберти вновь откроются взору публики
- 27.06Гостем «Архстояния» будет Дзюнья Исигами
- 26.06Берлинской биеннале управляет ассамблея
- 25.06Объявлен шорт-лист Future Generation Art Prize
Самое читаемое
- 1. «Кармен» Дэвида Паунтни и Юрия Темирканова 3454343
- 2. Открылся фестиваль «2-in-1» 2345011
- 3. Норильск. Май 1272362
- 4. Самый влиятельный интеллектуал России 898719
- 5. Закоротило 823714
- 6. Не может прожить без ирисок 789729
- 7. Топ-5: фильмы для взрослых 765217
- 8. ЖП и крепостное право 758859
- 9. Коблы и малолетки 744212
- 10. Затворник. Но пятипалый 477395
- 11. Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой» 407277
- 12. «Рок-клуб твой неправильно живет» 373829
Вас напугала тенисная ракетка с прибитым к ней шариком от пинг-понга или раскрашеное фортепьяно? Не бойтесь, они не кусаются...
Вы знаете, меня испугал высокий интеллектуальный уровень диалога об искусстве между концептуалистом-рококо и критиком-тро-ло-ло.
...«Это удивительно неглубокое искусство в хорошем смысле этого слова»
Константин Симонов
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
Женщине из г. Вичуга
Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.
Ваш муж не получил письма,
Он не был ранен словом пошлым,
Не вздрогнул, не сошел с ума,
Не проклял все, что было в прошлом.
Когда он поднимал бойцов
В атаку у руин вокзала,
Тупая грубость ваших слов
Его, по счастью, не терзала.
Когда шагал он тяжело,
Стянув кровавой тряпкой рану,
Письмо от вас еще все шло,
Еще, по счастью, было рано.
Когда на камни он упал
И смерть оборвала дыханье,
Он все еще не получал,
По счастью, вашего посланья.
Могу вам сообщить о том,
Что, завернувши в плащ-палатки,
Мы ночью в сквере городском
Его зарыли после схватки.
Стоит звезда из жести там
И рядом тополь — для приметы...
А впрочем, я забыл, что вам,
Наверно, безразлично это.
Письмо нам утром принесли...
Его, за смертью адресата,
Между собой мы вслух прочли —
Уж вы простите нам, солдатам.
Быть может, память коротка
У вас. По общему желанью,
От имени всего полка
Я вам напомню содержанье.
Вы написали, что уж год,
Как вы знакомы с новым мужем.
А старый, если и придет,
Вам будет все равно ненужен.
Что вы не знаете беды,
Живете хорошо. И кстати,
Теперь вам никакой нужды
Нет в лейтенантском аттестате.
Чтоб писем он от вас не ждал
И вас не утруждал бы снова...
Вот именно: «не утруждал»...
Вы побольней искали слова.
И все. И больше ничего.
Мы перечли их терпеливо,
Все те слова, что для него
В разлуки час в душе нашли вы.
«Не утруждай». «Муж». «Аттестат»...
Да где ж вы душу потеряли?
Ведь он же был солдат, солдат!
Ведь мы за вас с ним умирали.
Я не хочу судьею быть,
Не все разлуку побеждают,
Не все способны век любить,—
К несчастью, в жизни все бывает.
Ну хорошо, пусть не любим,
Пускай он больше вам ненужен,
Пусть жить вы будете с другим,
Бог с ним, там с мужем ли, не с мужем.
Но ведь солдат не виноват
В том, что он отпуска не знает,
Что третий год себя подряд,
Вас защищая, утруждает.
Что ж, написать вы не смогли
Пусть горьких слов, но благородных.
В своей душе их не нашли —
Так заняли бы где угодно.
В отчизне нашей, к счастью, есть
Немало женских душ высоких,
Они б вам оказали честь —
Вам написали б эти строки;
Они б за вас слова нашли,
Чтоб облегчить тоску чужую.
От нас поклон им до земли,
Поклон за душу их большую.
Не вам, а женщинам другим,
От нас отторженным войною,
О вас мы написать хотим,
Пусть знают — вы тому виною,
Что их мужья на фронте, тут,
Подчас в душе борясь с собою,
С невольною тревогой ждут
Из дома писем перед боем.
Мы ваше не к добру прочли,
Теперь нас втайне горечь мучит:
А вдруг не вы одна смогли,
Вдруг кто-нибудь еще получит?
На суд далеких жен своих
Мы вас пошлем. Вы клеветали
На них. Вы усомниться в них
Нам на минуту повод дали.
Пускай поставят вам в вину,
Что душу птичью вы скрывали,
Что вы за женщину, жену,
Себя так долго выдавали.
А бывший муж ваш — он убит.
Все хорошо. Живите с новым.
Уж мертвый вас не оскорбит
В письме давно ненужным словом.
Живите, не боясь вины,
Он не напишет, не ответит
И, в город возвратись с войны,
С другим вас под руку не встретит.
Лишь за одно еще простить
Придется вам его — за то, что,
Наверно, с месяц приносить
Еще вам будет письма почта.
Уж ничего не сделать тут —
Письмо медлительнее пули.
К вам письма в сентябре придут,
А он убит еще в июле.
О вас там каждая строка,
Вам это, верно, неприятно —
Так я от имени полка
Беру его слова обратно.
Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье.
Не уважающие вас
Покойного однополчане.
По поручению офицеров полка
К. Симонов
1943