Влад КРУЧИНСКИЙ
К вопросам

1. Да, безусловно, было интересно: на моем участке все прошло правильно и скучно, но зато по соседству вовсю шло веселье, мы с напарницей время от времени заглядывали на соседний участок – освежиться. Был кутеж: погоня за карусельщиками, нашисты, заблокированный в четыре ночи выезд с участка.

Что я узнал нового? Особенного – ничего, еще раз подтвердился тезис о том, что у нас всем заправляют женщины за сорок, и это прекрасно.

2. Эстетику я увидел все ту же, что мы видим начиная с декабря. Только в этот раз класс, у которого монополия на производство моды, мнений и красоты, впервые лицом к лицу столкнулся с классом, который он к этому производству не подпускает. Как и следовало ожидать, никакой новой эстетики из этого не произошло, хотя посмотрим, что там покажет «Око за око».

Когда разобрали кабинки и поставили их к стене, я посмотрел и ужаснулся: один в один современное искусство. Мне вообще кажется, что трансляция в искусство уже происходит автоматически. Уже, наоборот, надо делать умственное усилие, чтобы разделить гражданскую активность и какое-то эстетическое действие.


Екатерина ЛАЗАРЕВА
К вопросам

1. «Интересно» не то слово: местами было познавательно, а в целом очень отрезвляюще. Потому что иллюзия солидарности и единомыслия, порожденная Декабрем, рассеялась при подсчете голосов. Также было довольно утомительно, но совершенно очевидно – необходимо. Было напряженно, потому что голосование началось с одновременного появления двухсот пресловутых «работников непрерывного цикла», которые были внесены в дополнительный список и впоследствии оказались студентами академии, в которой работал участок. Именно студенты на нашем участке обеспечили явку 54% (против 46%), а Путину досталось в итоге 50%, хотя теоретически могло быть 42%. Очевидно, это было незаконно (вряд ли все они по своей доброй воле пришли в полдевятого утра, и вообще какие они «работники»?), процедуры нарушались на каждом шагу, и без наблюдателей закон явно был бы многократно нарушен. Все это было и, понятно, останется безнаказанным, хотя все заявления и жалобы написаны.

2. Вроде бы это не имеет никакого отношения к эстетике и к искусству, хотя при желании, безусловно, можно эстетизировать полученный опыт. В качестве образцов для «эстетизации» на ум здесь приходит многое – от кафкианского «Замка» до рязановского «Гаража», от концептуалистской одержимости счетом до новейшей партиципаторной эстетики. Например, можно написать пьесу, герои которой десять наблюдателей, представляющие различные классы и убеждения (наблюдать это было как раз довольно любопытно), и десять членов УИК, с которыми тут же испытываешь те самые «эстетические разногласия». Но скорее этот опыт в нашу профессиональную деятельность должен быть транслирован не эстетически, а этически, политически и прагматически. И об этом предстоит подумать в самое ближайшее время.


Александра ОБУХОВА
К вопросам

1. Интересно? Не то слово! Прежде всего, меня интересовало то, как и зачем я ввязалась в эту авантюру. Но, кроме шуток, самое важное (по крайней мере на сегодняшний день, дальше – посмотрим): насколько все-таки действенным подчас оказывается педантизм, доходящий до маниакального занудства. Что я узнала нового? Много нового из области социальной антропологии.

2. В этом не было никакой эстетики. Хотя любой человек с патологически эстетизированным сознанием мог бы усмотреть в антураже избирательного участка, самой процедуре голосования и поэтическом ритме человеческого балета в заданном пространстве нечто, потенциально способное стать искусством. Опыт транспонируется в профессию фрагментарно, но просто: «делай что должен, и будь что будет».


Оксана САРКИСЯН
К вопросам

1. Для меня работа наблюдателем стала важным социальным и политическим опытом. Я думаю, сейчас уровень политической грамотности людей стремительно растет, и мой в частности. Не только теоретически, но и практически нужно учиться; нужно не только понимать, как работает эта система, но и становиться ее частью. Я обычно чувствую себя в амплуа отщепенца. Но здесь я оказалась частью гражданского общества, моделью которой явилось для меня мини-сообщество избирательного участка №94 Пресненского района г. Москвы. Это в первую очередь люди, которые приходили голосовать, но это вообще отдельная история. Они потрясающие; их лица, непосредственное столкновение с ними, наверное, самое сильное событие. Они проходят как по подиуму, с одной стороны которого столы избирательной комиссии, с другой – наблюдатели. Театр в театре – это такая специфическая труппа, в которую входят избирательная комиссия во главе с председателем, наблюдатели от всех партий (нас было 15 человек всего) и даже полицейские. С одним из полицейских мне пришлось поговорить о литературе, и он меня страшно порадовал тем, что отлично знал Шаламова, Солженицына, был лояльно настроен к наркотическому опыту Булгакова и даже читал «Норму» Сорокина! Мы 24 часа провели в одном небольшом помещении все вместе, очень разные люди. Этот сюжет, правда, часто встречается в кинематографе («Гараж» Рязанова).

Механизм выборов очень любопытен. Он предполагает особый ритуальный стиль поведения и высказывания, с одной стороны; с другой – это очень сложные математические подсчеты, которые включают в себя долю канцелярской неточности, поскольку организовано у нас все чудовищно архаично. Люди работают вместо машин, как рабы на галерах, и в 4 часа утра, когда нам выдали заверенную копию протокола участковой избирательной комиссии об итогах голосования, вокруг были одни лунатики. Представить, что в этом экстремальном сверхнапряжении сил люди вполне адекватны, нельзя. Думаю, надо в корне менять всю систему выборов, с момента того, кто и на каком основании удостаивается почетного права организовывать выборы, до механизма подсчета бюллетеней (хотя бы машины для счета денег, что ли, для контроля человеческого фактора ввели бы) и контроля за процессом на всех уровнях. Весь механизм нужно модернизировать. Сейчас это больше всего напоминает игру в лото: встают два игрока и начинают в разных конфигурациях выкрикивать: «Путин-Прохоров-Прохоров-Путин-Зюганов-Прохоров-Миронов-бюллетень недействителен-Путин-Прохоров-Путин-Путин-Жириновский» и т.д.

2. Эстетика была чудесная. Я даже не выдержала и вместо сбора документальных артефактов (нарушений у нас все равно не было) ударилась фотографировать всё в таком лирическом жанре летающих бумаг и конспиративно окрашенного линчевского сюрреализма. Помещение коридора школы, с его специфической эстетикой и стенгазетами типа «8 Марта» за урнами для голосования, к этому располагало. Не знаю, насколько у меня получилось удачно, но я выложила свое творчество на фейсбук; лайк, к сожалению, всего один: непопулярно, знаете ли, сейчас лирикой увлекаться. Обществу нужны реальные факты, документы и сильные символические знаки.

Насколько этот опыт может быть транслирован в искусство? Любой опыт транслируем, если это яркие переживания. Вот мы с Сережей (Ситаром. – OS) собирались на участок, как на войну, а оказались в вертепе. Потом достигли состояния изменения сознания к 8 часам утра, когда покидали участок. Реальность в этом состоянии становится очень активной и динамичной; она все время преображается, как на картинах импрессионистов и кубистов, плывет и изменяется. Но, думаю, это личный опыт, и напрямую, конечно, он в искусстве быть задействован не может. Будучи опосредован некими смыслами, идеями, концептуально отрефлексированный – безусловно. Этот опыт меняет и меня, как человека и как художника. Вообще это, на мой взгляд, долгие процессы. Другое дело искусство как в «Окнах РОСТА» и практики активизма – они внутри политического потока и предполагают четкую политическую и социальную позицию художника, на которую, как на веревочку бусы, нанизывается любой опыт очень быстро. И такого рода трансляция политического и гражданского опыта непрерывно происходит сейчас на наших глазах в работах многих прекрасных художников.


Мария ЧЕХОНАДСКИХ
К вопросам

1. Считаю, что это был очень важный опыт, социальный и политический. Кроме познаний из правовой и законодательной сферы, я получила много дополнительных знаний о том, как устроено наше общество. Гражданский контроль настолько аномален в обществе, где все пронизано неформальными отношениями, что официальная процедура наблюдения за выборами напоминает ситуацию испорченного семейного праздника. Наблюдатель – не член семьи, а посторонний гость, поэтому дискомфортно обеим сторонам. Одни не понимают, почему кто-то ворвался в их частную жизнь, другим неясно, почему, собственно, вся ситуация выглядит как семейное сборище. Чтобы добиться легитимности, нужно постоянно играть на этом различии – «стать членом семьи» и в то же время не быть им.

В повседневной жизни я сталкиваюсь только с несколькими социальными и профессиональными группами людей. На участке можно было встретить представителей разных социальных групп, происходило своего рода узнавание друг друга. Это очень полезно для движения в целом: только благодаря такому размыканию можно постепенно прийти к взаимопониманию и выработке универсальных требований, которые наконец смогут выйти за рамки требования «честные выборы».

2. У нас на участке наблюдатель Юлия Гампер сравнила все происходящее с фильмом Сидни Люмета «12 разгневанных мужчин». Вообще, мы все сошлись в том, что ситуация напоминает детективную киноэстетику. Уже к утру я фиксировала отдельные готовые сцены а-ля Кира Муратова, особенно когда засыпающая комиссия в 8 утра зачитывала данные голосования по муниципальным выборам с каждого бюллетеня. А потом, когда все уже были деморализованы и не могли фиксировать результат адекватно, в итоговые документы были вписаны сфабрикованные данные. Президентские выборы мы смогли отстоять, а вот муниципальные – уже нет. Нам всем хотелось, чтобы это кино вышло на большой экран. Это уникальный случай, когда документальное кино полностью выглядело бы как кино игровое.


Материал подготовила Екатерина Дёготь

Ссылки

• Сергей Ситар. Имена кандидатов, 07.03.2012