2. Что говорят ваши соотечественники — кураторы и руководители музеев, которые приезжают в Москву (насколько это вам известно), на что они жалуются?

Антонио Джеуза. У приезжающих в Россию кураторов и музейщиков складывается ощущение, что тут много чего происходит. Проблема в том, что, когда речь идет о выборе, об отдельных художниках, нужно иметь представление о контексте. Вот на мартовскую выставку «История российского видеоарта. Том II» пришла куратор из Италии, которая собирается устроить там выставку. Она захотела взять работы группы «Синий суп», потому что много о них слышала. Смотрит и говорит: «Ну давайте, объясните быстро, в чем прикол?» Все привыкли, что русское искусство — это какой-то кунштюк, прикол, что-то легкое и необязательное.

В России западные кураторы должны все поднять с нуля и за короткое время. А времени не хватает. Стало бы легче, если бы был теоретический материал. Например, Виктор Алимпиев. Его не понять, если посмотреть какое-то одно видео, нужно смотреть много. И видео не понять без его живописи. В свое время для известности Кабакова много работали Гройс, Тупицыны. Где сейчас фигуры такого масштаба?

Давид Рифф. Есть жалобы разных уровней. Первая реакция людей, и это относится почти ко всем, кого я наблюдал, — удивление. В Западной Европе или даже в Америке сейчас нет такого гиперкапитализма. Их умеренный вариант не так бьет по мозгам, и при этом там все намного удобнее. Попадая сюда, люди поначалу ошарашены жесткостью среды. Причем не только в бытовом смысле, а еще и своего рода прессингом: сейчас, например, уже меньше казино, а когда было много, я видел такие лица, будто люди попадали в Лас-Вегас или в Дубай. Люди просто офигевали. Они не жаловались, скорее им было любопытно. А вот жалобы и даже раздражение начинаются, когда люди видят, что художники относятся к такой реальности позитивно. Да и критика в привычном для Запада смысле — опирающаяся на социологические исследования, художественные социальные проекты — здесь не развита. Поскольку возможности финансирования таких проектов просто отсутствуют.

На бытовом уровне людей раздражает чудовищная организация. Художники из разных стран, устраивавшие здесь свои выставки, говорили, что это был один из самых сложных проектов, причем не по политическим причинам, а тупо из-за организации. Проблемы с транспортом, с таможней. Помимо идеологических различий, есть ряд простых вещей, которые работают здесь намного хуже. Хотя в последнее время там, где сосредоточились на инфраструктуре, становится лучше, но ценой снижения качества самого искусства. У «Гаража» все проще в смысле организации, но у них задействованы контакты другого уровня.

Есть непонимание другого рода. Многие — например, кураторы, — приезжая сюда, чтобы что-то организовать, думают, что занимаются важным делом, но сталкиваются с полным отсутствием публичного интереса. Меня это тоже удивляет и в каком-то смысле оскорбляет. Иногда такое ощущение, что какие-то вещи совершенно по барабану, они пролетают мимо, как НЛО, которого никто не увидел. Ведь если чего-то не понимаешь до конца, даже если отвергаешь, можно хотя бы попытаться разобраться. А тут упираешься в отсутствие элементарного интереса, если не видно моментальной выгоды. Нет дискурса и желания его организовать. Это раздражает больше всего.

©  Евгений Тонконогий

Бланш Гринбаум-Сальгас

Бланш Гринбаум-Сальгас. Я в Москве уже два года, и те, кого я вижу, довольны. Поскольку во Франции мало информации о том, что здесь происходит с искусством, то многие думали, что ничего и нет, — а когда приехали, увидели, что появляется, например, много новых площадок — «Гараж», «Винзавод»… Третьяковка на Крымском им очень интересна. Им нравится ГЦСИ, умудрившийся в маленьких помещениях разместить и коллекцию, и библиотеку, и встречи там проходят. «Гараж» с его новой командой организовывает встречи — это очень важно. Хорошо, что в регионах есть филиалы ГЦСИ и что Пермь благодаря Марату Гельману становится важным центром современного искусства. Мы планируем на 2010-й год встречи с французскими кураторами в рамках года России во Франции. А удивляет их нехватка настоящих учебных заведений по современному искусству. Французские художники хотели бы сотрудничать с ними (во Франции 7 государственных и еще 31 городская школа), но в России их нет. 

Макс Седдон. Многие говорят, что Россия — дикая и жестокая страна. Сразу отмечают узость арт-сообщества и то, что здесь все происходит по принципиально другим законам. Те, кто только приехали, не столько жалуются, сколько просят объяснений. Кто приезжает не в первый раз, отмечают перемены. Один художник, который в последний раз был здесь в 2000-м, жаловался, что влияние, которое раньше было у художников и арт-критиков, стремительно переходит к «тупым богачам». Но в принципе наберется немного тех, кто бы сюда возвращался, чтобы судить об этом.

Пьер Броше. Вот это я не знаю. Нет, ну есть коллекционеры, инвесторы, спрашивающие, почему русское искусство стоит так дешево. Почему не было бума, который случился в Индии или в Китае? А кураторы и музейные люди, если они вдруг получат визу и приедут, все равно увидят только то, что им покажут. Очень редко я встречал людей, самостоятельно все это ищущих. Всем непонятно, почему в Москве до сих пор нет музея современного искусства, который выглядел бы действительно как музей современного искусства. Есть Ольга Свиблова и Василий Церетели, но нет современного здания. Многих удивляет, почему олигархи и обеспеченные люди игнорируют современное искусство, почему покупают Бэкона, а не молодых российских художников. И что вообще может изменить мощный пиар вокруг мелких дорогих покупок? На общую ситуацию это влияет весьма сомнительно. Странно покупать картину за деньги, на которые можно построить музей современного искусства. 70 млн долларов вполне достаточно для того, чтобы сделать большой музей — без коллекции, правда. Но тем не менее.

Тереза Мавика. Ну, жаловаться-то они не имеют права. Но говорят, что все выглядит очень провинциально, непрофессионально. Что бросается в глаза различие между официальным уровнем (музеев и известных за границей галерей) и, говоря ностальгически, андеграундом. Там молодые делают что-то для западных кураторов интересное, но на официальном уровне… в погоне за количеством все забыли про качество, и от этого возникает общее чувство недоделанности. Так почти во всем. Я очень хорошо отношусь к Васе Церетели и никак не хочу его обижать, да и не только от него все это зависит, но вот, например, ММСИ организует безумное количество выставок, а запоминающихся совсем мало. Нет средств, но действует какой-то еще советский принцип выполнения плана. А ведь качественно — это значит вплоть до того, как поставлен свет и выкрашены стены.

©  Евгений Тонконогий

Рут Адиссон

Рут Эддисон. Хороший вопрос. Понятно, что система здесь отличается от британской, и иногда им бывает сложно понять, как в России организована работа с арт-институциями. Хотя раньше я работала в Египте, и приезжавшие из Англии жаловались на то же самое. Есть языковое недопонимание... В целом я бы не сказала, что англичане особо жалуются — они редко путешествуют в Россию, и поэтому им приятно приехать в Москву или в Питер. Но если никого не знаешь (когда знаешь, то все очень гостеприимны), здесь невероятно сложно быть самостоятельным человеком, ведь нет информации на английском, и просто непонятно, что где находится и как туда попасть, — как, например, найти тот же «Винзавод»...

Катя Саттон. В целом все потрясены невниманием к тому, как выглядят общественные учреждения и галереи. Допустим, они в конце концов справляются с шоком и находят все это даже забавным, но сама идея, что ты входишь в одно из главных общественных учреждений в одной из самых больших и сильных стран и вместо нормальной экспликации видишь приклеенную скотчем к стене распечатку А4… Освещение, чистота и качество стен, установка проектора — все это кажется мелочами, но они о многом проговариваются в отношении к современному искусству. Я не ратую за то, чтобы все это было высочайшего качества, я не считаю, что искусство требует безупречного храма. Напротив, некоторые произведения чувствуют себя комфортно и среди руин — и это доказал Арсений Жиляев со своим проектом на «Фабрике» и продолжает доказывать своими проектами Настя Шавлохова. Но такая подача должна быть обоснована, иначе впечатление будет обратным.

Что касается самих работ, то диалог с ними слишком гламуризирован и примитивен, он слишком устаревший и слишком неразвитый — хотя, думаю, все эти комментарии относятся скорее к способу подачи, а не к содержанию. В целом ощущается явный недостаток качества продукции, и он обескураживает коллекционеров, галеристов и музейщиков. Часто все это проистекает из упомянутых недостатков инфраструктуры. В других известных арт-столицах галеристы больше инвестируют в художника, чем в выставку. Инвестиции в идею или в процесс в перспективе окажутся выгоднее быстрой продажи двух или трех работ.

Понятно, что для этого галереи нуждаются в надежной базе клиентов и в устойчивом рынке, но в Москве все это еще только предстоит сделать. Рынки кормятся общественным сознанием, оно формируется при поддержке информированных пишущих экспертов, которые, в свою очередь, тянут нить обратно к образовательным институциям в сфере современного искусства — их Москве очевидно не хватает. Хотя это не новая дилемма, да и не московская специфика. Друг недавно прислал мне книгу Ренни Притикина «Рецепт успешной арт-сцены» (Renny Pritikin's. Recipe for a Successful Art Scene), которая ставит те же проблемы, хотя и адресована району Калифорнийского залива.