Нет таких крепостей, которые мы не могли бы сдать в аренду

Неприятности МАХЛ начались со строительства нового здания. Сначала школа находилась в Лаврушинском переулке, напротив старой Третьяковки. В 1985 году, когда это здание одновременно со всем Советским Союзом пришло в аварийное состояние, государство на прощание поддержало культуру, причем усиленно, так как внук первого секретаря горкома партии товарища Гришина (аналог нынешней должности мэра) как раз учился в МСХШ. Школе было предложено место, сохраняющее соседство с Третьяковкой, — только с новым зданием на Крымском Валу. На эту площадку до того планировали перевести Алмазный фонд, но огранка новых талантов показалась нужнее. Чтобы сэкономить время (иначе внук Гришина не успел бы доучиться в новом здании), частично использовали типовой проект, но для получения полноценных по количеству света мастерских сняли перекрытия и верхние помещения объединили с нижними. Я поступила в 1991-м и училась уже в новом здании. Чуть позже достроили второй, индивидуальный корпус с бассейном, мастерскими и музеем для выставок учеников и педагогов.

Одновременно с окончанием строительства сменился и директор — Юрий Смирнов уволился, не сумев научиться выкручиваться. На тот момент директорами школы начиная с ее основания бывали только художники (в советское время и Третьяковкой руководили только художники). Но никто из художников не решился сменить Смирнова, ведь это накладывало на них обязательства понимать новые правила выживания, касающиеся в первую очередь недвижимости.

В 1993/94 учебном году директором была назначена Галина Куник, дама из администрации школы, образования в области искусства не имеющая. Вот она все поняла сразу. Она немедленно изменила устав школы так, что решения по финансово-хозяйственной части принимались ею единолично, несмотря на закон об образовании, действовавший до 2005 года, по которому сдача помещений в аренду могла быть санкционирована только с согласия совета образовательного учреждения.

Вот тут-то и развернулась бурно эта самая сдача в аренду. Сегодня сдается огромная часть школьных помещений. Куник оправдывает это недостаточным финансированием, что могло бы быть правдой — многие школы вынуждены сейчас сдавать часть своей «жилплощади». Однако от аренды выгоды для школы не видно: преподаватели по-прежнему получают мизерную зарплату в восемь тысяч рублей, родители покупают новые мольберты взамен рухляди (в школе нет ни одного не сломанного). Стоят всё те же стулья, достойные сельского клуба 70-х. Почти нет и освещения: старое вышло из строя, новое купить не на что. Нежные восковые фруктики и овощи — натюрмортный фонд — развалились, преподаватели просят родителей давать детям в школу натуральный продукт, который можно будет нарисовать, а потом съесть на обед. Единственное заметное обновление — стеклопакеты. Их установило Министерство образования.

Зато от сдачи помещений в аренду есть явный ущерб. В первую очередь пострадал интернат. Он был рассчитан на 80 мест, теперь в нем занято около 30. Не то чтобы перевелись таланты, просто большая часть интерната теперь у арендаторов, а родители детей, успешно сдавших экзамены, ставятся перед фактом: мест в интернате нет. Мама из деревни в Туве обращается в местные Минкульт и Минобр, они посылают официальное письмо, и место в интернате находится. Мать троих детей из Подольска вынуждена ради юного художника бросить двоих остальных на отца и выкручиваться, снимая квартиру в Москве. Все это, мягко говоря, не вписывается в модную нынче формулировку «развитие регионов», не говоря уж о невыполнении существующих у школы обязательств по обучению белорусов и казахов.

Бассейн был включен в проект школы не зря — для реабилитации уставших за мольбертом спин. Теперь дети могут пользоваться бассейном только посменно: одни классы — в первую четверть, другие — во вторую, и так далее. Бассейн тоже сдают в аренду. Каждый желающий может прийти с улицы и поплавать. Как пишет в ЖЖ один москвич, появилась хорошая альтернатива бассейну «Москва»: разовое посещение всего двести рублей, абонемент покупаешь прямо в здании, минутный медосмотр, и плавай. Говоря прямо, антисанитария, риск для детей, так же как и взрослые «с улицы», питающиеся в школьной столовой. Это признала и санэпидстанция, вызванная родителями. Но Куник заплатила штрафы, и все осталось как есть.

Сегодня на фасаде здания висит реклама «Багиры» — салона, торгующего низкопробными сувенирами, и «Симфонии самоцветов» — ярмарки поделок из полудрагоценных камней, регулярно проходящей в музее школы. Внутри четыре массажных салона… О том, что в этом здании есть еще и школа, большинство людей не подозревает. При мне в холле второго корпуса женщина — наверно, мать будущего художника — спросила у гардеробщицы, спрятавшейся среди дорогих шуб случайных пловчих: «А есть ли здесь художественная школа?» Гардеробщица ответила: «Школы здесь нет. Есть бассейн. — Подумав, она смягчилась и сказала: — Попробуйте спросить напротив».

Но самое странное в этой истории — таинственный ценовой порядок. Взбешенные родители и учителя вместе занялись документацией, сделали запросы в различные инстанции и выяснили, что помещения сдаются по цене 98 долларов в год за 1 квадратный метр при средней цене по району 600 долларов в год. Это выглядело бы как благотворительность, если бы не выяснилось, что по крайней мере одно из помещений директор сдает юридическому лицу, учредителем которого сама и является.

Без перспективы в голове

Школа теряет не только помещения — она теряет статус. Парадокс в том, что в советское время, при существовании нормативов, школа работала по индивидуальной программе, теперь же потребовалось соответствовать нормам. Все уникальные разработки в области преподавания сохранялись до тех пор, пока (как раз в 1993—1994 годах) не появились в государстве лицензии. С легкой руки Куник в лицензии школы было написано, что она является средней общеобразовательной «с дополнительным образованием в области физической культуры и эстетического воспитания».

После этого началось перекраивание под общие лекала. Количество часов на занятия спецпредметами (живописью или скульптурой, рисунком и композицией) было сильно сокращено. К наличию таланта у ребенка новая система выражает полное презрение — раньше отличнику по живописи давали возможность пересдать двойку по математике, но за неуспеваемость по искусству безжалостно выгоняли, теперь же все наоборот. За бездарность в точных науках исключают, за «пару по спецам» — нет. Ведь искусство в школе теперь всего лишь необязательный уклон. Раньше готовили так, что при мне профессор Владимир Панов, преподаватель книжной графики в МГАХИ им. Сурикова, в шутку спросил на школьном просмотре у ведущего педагога: «А нельзя ли похуже готовить?» Сбылось желание — если угодно, можно.

Решениями директора Куник поэтапно были удалены полностью следующие уроки, обязательные для художника: сначала перспектива, потом пластическая анатомия и, наконец, история искусств. Они ведь по закону не должны входить в программу общеобразовательной школы.

Но если в программе седьмого класса (это последний класс, для общеобразовательной школы 11-й) стоит обнаженная фигура, а в программе четвертого — портрет, сложно представить себе осуществление такой задачи без знания анатомии. Без системного образования в истории искусств художника вообще не бывает, а мне история искусств кажется необходимой для каждого человека. Вот, к примеру, в Англии в медицинском институте ее ввели обязательным предметом. Результаты засвидетельствованы профессорами: реализм учит медиков всматриваться в состояние человека, в его жесты, блеск глаз. Медикам, значит, история искусств помогает совершенствоваться, а художникам это не нужно…

Встретиться с директором МАХЛ и поговорить с ней о целесообразности нововведений мне удалось не с первой попытки. То она была на заседании РАХ, то давали неправильный номер, то к телефону вообще не подходили, а моя настойчивость вызывала удивление. Наконец после многочасового ожидания в приемной мне удалось ее увидеть.

Директор рассказала мне о том, что МАХЛ — великая школа. Вскользь заметила, что, если бы не всякие злоумышленники вроде учителей, учеников и их родителей, все были бы довольны школой. И не ходили бы всякие брать интервью, не мешали бы готовиться ей к юбилею школы. Да и вообще, воскликнула она, видела ли я их сайт? Там есть список великих выпускников! Я видела и спросила, есть ли там Кабаков. Она, не запнувшись, соврала, что есть, и даже Целков есть. И школа «ставит себе задачей воспитывать Целковых и Кабаковых».

На вопрос о причине удаления из программы истории искусств, пластической анатомии и перспективы она сказала, что в программу общеобразовательной школы это не входит, да и зачем это нужно детям, когда они все равно выучат это в институте.

Куник в свое оправдание показала мне папку: один преподаватель (самый слабый; он был еще при мне) подготовил великолепную, как ей кажется, программу обучения перспективе: там есть построение эллипса, квадрата и — самое сложное — прямоугольного здания в прямой перспективе. Раньше эти навыки были обязательными еще при поступлении в школу.

Воздушная перспектива также теперь не входит в программу — с 1994 года учителям перестали платить за проведение летней практики. Раньше школа всегда брала на себя расходы по выезду детей и педагогов на пленэр. Но это потеря не только в мастерстве, но и в мироощущении юного художника. Пленэр — это и получение опыта работы в экстремальных условиях, вне комфорта городской мастерской, и понимание того, что в искусстве не бывает мечты об отдыхе от него. Летние каникулы для ученика МСХШ — это возможность продолжить обучение в усиленном режиме, включив в него эксперименты вне программы. Без выезда на природу в Москве сейчас исследования воздушной перспективы невозможны — воздуха нет, горизонт отсутствует.