— Кто писал эти картины?

Алисе. Конкретных имен не сохранилось: если в Европе мастерскими по производству религиозной живописи руководили художники, чьи имена известны, то в Латинской Америке они почти всегда были анонимны. Первыми колониальными художниками были монахи и другие церковные служители — выходцы из Испании, Италии или Фландрии. В ранних работах чувствуется сильное влияние итальянских маньеристов, в более поздних — скорее испанское барокко. Через поколение появились местные школы. Спрос был гигантским. Мастерские были по всей Латинской Америке. По оценкам историков, в перуанском городе Куско, столице индустрии, производилось 250 тысяч картин в год. В архивах мы видели договоры, где было прописано, что художники обязаны производить по 600 картин в течение трех месяцев.

— Сама живопись менялась со временем?

Алисе. Да, прошло полвека, и традиции искусства инков и индейцев смешались и переплелись. Так, бог грома, традиционно изображаемый верхом на белом коне, становится Сантьяго Порази-Индейцев, одним из самых популярных домашних святых в Боливии. Дева Мария приобретает черты богини земли Пача-мамы. В изображении Девы Марии можно узнать и Сиерро-Рико, великую гору Потоси. Или, например, на «Тайной вечере» подают не ягненка, а дикого кабана. Совершенно ясно, что эти картины специально кодированы для местного населения.

Андреас. Можно также встретить много изображений «неправильного» образа жизни индейцев. На одной картине индейцы молятся испускающей газы ламе и жуют листья коки, на другой пьют из местной ритуальной чаши вместо чаши для святого причастия. Местный обряд испанцы действительно запретили — из страха, что он приведет к заговору против новых господ. Есть еще сюжет, где индейцы играют «неправильную» музыку на местных инструментах. То есть реальная жизнь индейца порицается, но при этом изображается на картинах. Увлекательно также и параллельное бытование нескольких сюжетов в одной картине, когда в ней вдруг соседствуют противоречащие друг другу пейзажи или события. Благодаря этому работы действительно выглядят необычно, потому что столь очевидным образом выступают инструментом обращения в другую веру людей, которые не только не умели читать, но и не понимали испанского. И структура сюжета тут — самое главное. Иногда эти картины напоминают последовательность кинокадров или комиксы... Мы их тоже очень хотим показать в нашем проекте.

— Так о чем же все-таки ваш проект?

Андреас. Проект называется «Принцип Потоси». Он будет выставлен в музее Reina Sofia в Мадриде, потом экспозиция отправится в Берлин и Боливию. В ее основе — подборка из 15—20 картин. Для нас они символизируют тесное переплетение понятий эксплуатации, капиталистического накопления и культурной гегемонии. Мы предполагаем, что Потоси сегодняшнего дня — это, возможно, такие точки, как Москва, Пекин, Лондон или Дубай, поэтому мы пригласили художников из этих городов и предложили им посмотреть на эти работы с современной политической и эстетической точки зрения и вступить с ними в диалог. Так, по прошествии трехсот лет мы действительно хотим пустить эти образы по миру и продемонстрировать их китайским или российским художникам. Но больше всего нас интересует следующий вопрос: действительно ли эффект «Клондайка» всегда сопровождается перепроизводством образов?

— Какие экономические и социальные параллели вы видите между Потоси и современностью?

Алисе. Один из ключевых моментов — это вынужденная мобилизация коренного населения, которое как бы «выкорчевывается», и интеграция его в систему принудительного труда. Также важен вопрос легальности и нелегальности и того, где пролегает грань между ними. Если вы почитаете Leyes Nuevas, новый закон об индейцах, который признавал их людьми, то найдете слова о том, что к ним должно относиться справедливо и с уважением, что запрещено порабощать их. Тем не менее серебро в Потоси добывалось посредством принудительного и при этом легализованного труда. То же самое происходит и в Дубае: на бумаге рабочие часы и условия труда мигрантов строго регламентированы, установлен прожиточный минимум и так далее, но каким-то образом местные жители продолжают жить как рабы. В Пакистане, Бангладеш и на Филиппинах бедность приводит к вынужденной мобилизации, коренное население покидает населяемые веками территории и перебирается в более богатые страны. Многие из рабочих-мигрантов — нелегалы. На самом деле именно нелегальность лежит в основе накопления, потому что только нелегальный труд можно продавать по демпинговым ценам. В то же время законодательной системе необходимо оправдывать себя в собственных глазах.

— Продолжают ли современные художники выступать в роли миссионеров, и если да, какой догмат они несут?

Андреас. Биеннале, образовательные учреждения, конференции и выставки служат механизмами самоканонизации. Они постулируют догмат постконцептуалистского искусства, который впоследствии нагружается местным контекстом, и эта схема приводит к взаимному признанию. Но есть еще одна деталь: никто особо не задается вопросом о сути такого типа искусства, о том, что с ним происходит в момент импорта/экспорта. Существует много нечестного современного искусства, оно заявляет, что основано на идеалах свободы и красоты, но эти заявления и обещания не оправдывают себя: о них просто забывают.

— Как в проект интегрирована современная Боливия?

Алисе. У проекта есть три точки опоры. Во-первых, наша подборка картин школы Потоси, во-вторых, ответные работы художников и в-третьих, подписи или тексты к каждой из картин. Аннотации пишут студенты-социологи из Боливии под руководством нашего сокуратора Сильвии Риверы Кусиканки. Это не очерки по истории искусства, а устные истории о местности и ее политической истории. По-моему, хороший способ передать, что такое современная Боливия. Еще мы приглашаем к участию местных современных художников, но это не «проект, посвященный Боливии», или «проект, посвященный Латинской Америке», это точно.

— Насколько вы сами ощущаетесебя колонизаторами, возвращая эти изображения на территорию, которую принято называть Западом?

Алисе. Наше собственное «примитивистское» очарование этими работами заточает нас в оковы колонизаторов. Это очарование целиком и полностью продажно, но мы не в силах противостоять ему, и оно продолжает совращать нас раз за разом. Это странная диалектика. Но мы действительно преданно верим в идею, что современное политическое мышление предполагает глобальный подход. Приходится пачкать руки и рисковать быть «некорректным». Политического мышления не может существовать без международной солидарности. Мы все должны заставить себя пересмотреть это понятие. Те, кто не делают этого, совершенно аполитичны. Собственно, этим мы и занимаемся, рискуя делать ошибки.

Перевод с английского Алены Бочаровой