5.

Но одновременно совершается парадоксальный переворот. Циркуляция плохих картинок создает замкнутый контур, который реализует первоначальное честолюбивое намерение боевого и (частично) исследовательского и экспериментального кино — намерение создать альтернативную экономику образов, несовершенное кино, которое существует как внутри, так и вне коммерческих медиапотоков. В эпоху файл-шеринга даже вытесненный из культурного обмена материал снова свободно циркулирует и соединяет рассеянные по всему свету сообщества.

Плохая картинка создает анонимную глобальную сеть, а также общую историю. Странствуя, она выстраивает отношения и союзы, провоцирует перевод (как хороший, так и плохой), создает новую аудиторию и новые дискуссии. Теряя в визуальной субстанции, она отвоевывает кое-какой политический удар и создает вокруг себя новую ауру. Эта аура основана уже не на вечности оригинала, но на переходности копии. Она уже не укоренена в классической общественной сфере (public sphere), которая представляет и поддерживает себя в рамках государственных или корпоративных структур, — она дрейфует на поверхности временного и неопределенного цифрового эфира ¹². Из-под сводов кинотеатров ее выносит на новые, эфемерные экраны, сотканные из желаний рассеянных по всему свету зрителей.

Циркуляция плохой картинки создает, таким образом, «зрительные связи», как их однажды назвал Дзига Вертов ¹³. «Зрительная связь», как ее видел Вертов, должна была связать рабочих всего мира друг с другом. Он воображал нечто вроде коммунистического визуального «языка Адама и Евы», который должен был не только информировать или развлекать, но также организовывать зрителей. В определенном смысле его мечта стала явью, хотя и главным образом во владениях глобального информационного капитализма, который создает глобальные аудитории, чьи участники соединены друг с другом почти физически, находясь в одновременном возбуждении, резонансе аффектов и общей тревоге.

Но есть еще циркуляция и производство плохих картинок при помощи камер, встроенных в мобильные телефоны, домашних компьютеров и нетрадиционных форм дистрибуции. Эти оптические связи выявляют неустойчивые и случайные отношения между производителями всего света, что одновременно составляют рассеянную аудиторию. Циркуляция плохих картинок в одно и то же время питает и капиталистический медиаконвейер, и альтернативные аудиовизуальные экономики. Она сосуществует с медиамейнстримом и визуально зависит от него, но также базируется на бартере, краже и апроприации. Она бросает вызов рыночным мерам и рыночной манере подсчитывать и извлекать выгоду, в то же время создавая новые рынки и новые выгоды.

Создавая огромную суету и неразбериху, плохая картинка, возможно, также создает подрывное движение мысли и чувства. Циркуляция плохих картинок, таким образом, открывает новую главу в исторической генеалогии нонконформистских информационных сетей: вертовских «зрительных связей», интернационалистской рабочей педагогики, которую Петер Вайс описывал в своей «Эстетике сопротивления»; сетей «Третьего кино» и Триконтинентализма, независимого кино и мышления.

Представьте, что некто из прошлого, некто в берете спрашивает вас: «Товарищ, с чем у тебя сегодня зрительная связь?» Вы можете ответить: она в этой линии, ведущей к сегодняшнему дню.



6. Now!

В плохой картинке находят свою посмертную жизнь многие шедевры старого кино и видеоарта, изгнанные из райского шатра, каким когда-то был кинотеатр ¹⁴. После того как они были вышвырнуты из защищенной (часто при помощи протекционистских мер) зоны национальной культуры, а также исключены из коммерческой циркуляции, шедевры эти стали скитальцами на дигитальной полосе отчуждения. Скитаясь, они постоянно меняют разрешение и формат, теряя на своем пути указание на правообладателя, а иногда и на название, и на автора.

Сегодня многие из этих произведений вернулись к нам. Признаю, в скверном качестве. Можно, конечно, утверждать, что это не то, это не «настоящий» фильм; ну, тогда покажите мне, пожалуйста, «настоящий».

Плохая картинка — это уже не «настоящее» кино, это не про оригинал, не про источник. Она про наши собственные условия существования; про то, как кишит и роится коммуникация, как рассеивается цифровое изображение, как ломается и гнется время. Она про вызов на бой, про присвоение себе прав и одновременно — про конформизм и эксплуатацию.

Короче говоря, она не про «настоящее» кино: она — про настоящее.

Первая идея этого текста возникла как импровизированный ответ на конференции «Essayfilm — Ästhetik und Aktualität» в Люнебурге, организованной Томасом Тоде и Свеном Крамером в 2007 году. Текст невероятно много выиграл от советов и комментариев приглашенного составителя Third Text Кодво Эшуна, который заказал мне более длинную версию для выпуска Third Text, посвященного Крису Маркеру и «Третьему кино», который выйдет в 2010 году (второй составитель Рос Грей). Еще одним важным источником вдохновения при написании этого текста была выставка Dispersion («Рассеяние») в Институте современного искусства в Лондоне (куратор — Полли Степл, 2008), к которой была издана блистательная хрестоматия под редакцией Степл и Ричарда Биркетта. Текст также очень выиграл благодаря редактуре Брайана Куана Вудса.

Хито Штейерль — кинематографист, художник, теоретик. Живет и работает в Берлине

Английская версия текста опубликована в онлайн-журнале e-flux №10.

Перевод с английского Екатерины Дёготь

____________________________

¹² Pirate Bay даже, кажется, пытались приобрести детерриториализированную нефтяную платформу в Силенде, чтобы установить там свои серверы.
¹³ Дзига Вертов. Киноправда и радиоправда. - В кн.: Дзига Вертов. Из наследия. Том 2.
¹⁴ По крайней мере так можно думать, руководствуясь ностальгическим самообманом.