Пришло время стучаться в двери коллег и соседей

Дело не в том, чтобы прийти на митинг. Дело в том, чтобы изменить его пространство, считают ПАВЕЛ МИТЕНКО и ПЕРРИН ПУПЭН

Павел МИТЕНКО, художник
Перрин ПУПЭН, исследователь коллективных действий и протеста, EHESS/CERCEC


Вы нас даже не представляете!

У памятника Марксу на площади Революции множество разнообразных флагов указывали на политические взгляды стоящих под ними и курсирующих по площадке людей. Саму площадь – от выхода из метро – заполонила толпа без опознавательных знаков. Лишь позже взгляды части из них стали ясны. Не сворачивая флагов, процессия двинулась в сторону Болотной. Шествие набирало обороты. Речовки привычно сотрясали воздух, как это всегда бывает на идеологических уличных акциях. Вокруг были лишь немногочисленные, отделенные милицией прохожие и обычный деполитизированный город, готовый равнодушно принять любые слова вне зависимости от воодушевления произносящих их. Вдруг, когда растянувшаяся на сотни метров демонстрация повернула с набережной и начала подниматься по Москворецкому мосту, из-под него вывалились имперские флаги. Националисты, пристроившись к колонне сзади, развернули свои черно-желто-белые знамена уже на ходу. Так образовалось самое идеологически противоречивое шествие, которое я когда-либо видел. Так это чудовище и остановилось, войдя в людское море на Болотной: социалисты, анархисты, националисты стояли, дыша в затылки друг друга. Потом разошлись по разным концам площади.

На площади лозунги потеряли привычность звучания. То, что активисты полюбили скандировать друг для друга и камер, не вошло в резонанс с желаниями демонстрантов. Слева, на возвышении Лужкова моста, полностью занятого людьми без флагов, вдруг возник шум: «Перевыборы, перевыборы». С моста он скатился вниз и распространился по всей площади. Стало ясно, с каким требованием пришли сюда люди.

У сцены собралась слитная толпа. Стоящие совершенно не разговаривали между собой, все завороженно слушали ораторов, чтобы повторять произнесенные ими лозунги. «А теперь давайте повернемся в сторону Дома правительства, покажем на него и скажем, что мы думаем о тех, кто его занимает. Они жулики и воры!» – произнес кто-то из людей с микрофоном. Десяток тысяч человек у сцены повернулись, показали и повторили: «Жулики и воры, жулики и воры!»

Но динамика толпы не ограничилась сигналами лидера каждому. Вся масса выступала как один находящийся в равновесном диалоге с оратором индивид. В возбуждении он рождает в ответ собственный крик: «Честные выборы, честные выборы!»

Толпа обладала своим мнением. Выступающим депутатам парламентских партий она кричала: «Сдайте мандаты!» Она зашумела функционера из КПРФ, который высказывался против сценария «оранжевых революций» в выражениях, неотличимых от риторики представителей власти. Она ясно дала понять, что не поддерживает идею «русской революции», предложенную со сцены националистами. Микрофон не гипнотизировал толпу полностью, не лишал собственного желания, но создал из тысяч людей одно существо. И это существо обладало единством где-то за пределами каждого из присутствующих, где-то на сцене, в словах, витающих над людьми.

На набережной напротив сцены преобладали активисты и оранжевые знамена «Солидарности». Я пробрался на возвышение справа, к беспартийным. Кто-то сидел на деревьях.

Услышали ли стоящие перед сценой речь, согласны ли с ней, не важно ‒ по окончании выступления многие кричали «ура». Но и ораторы не скрывали своего патернализма по отношению к манифестантам.

– Давайте скажем, что мы думаем о них! Чурова… – спросил выступающий.

– …в отставку! – ответила толпа.

– Мо-лод-цы! – похвалил ведущий.

Если инфантильная манера публичного поведения в своем массмедийном развлекательном измерении и может умилять кого-то, то в политической ситуации она пугает. Дальше от сцены толпа постепенно теряла слитность, появлялись кричащие что-то свое одиночки. Еще дальше толпа превращалась в группы по нескольку человек, говорящих между собой, здесь речи со сцены звучали на фоне постоянного гула разговоров. Но и здесь ситуация не была открытой. Это были группы знакомых людей, незнакомые не говорили друг с другом. Еще дальше митинг превращался в народные гуляния, где можно было встретить старых приятелей и обсудить ситуацию. Но даже здесь не было повода выйти за пределы круга знакомств. Для того чтобы это все-таки произошло, нужен был повод: необычный транспарант или обращение стоящего под ним человека к тем, кто проходил мимо. И все это от начала и до конца пронизывали узкие потоки перемещающихся людей.

Первый момент политизации привел десятки тысяч людей на площадь. Мы поняли, что нас много, но мы поняли и то, что разобщены. Когда прошло первое воодушевление, у многих возник вопрос: что происходит, что мы делаем здесь, как эта грандиозная встреча способна изменить что-то? Одна из возможностей этого собрания заключена в том, чтобы вместе найти новое общее за пределами официальной риторики и развлекательной культуры. Мы ищем новые, неразрывно связанные с желанием слова, новые жесты, новые практики, которые сможем разделить вместе с людьми за пределами семьи и тусовки. Такое не может произойти в интернете. Для этого недостаточно Фейсбука. Для этого необходима встреча. Но как эта встреча произошла в ситуации митинга, как формировалось здесь это новое общее? Как желания находили здесь свое выражение, а выражения искали желание?

Рады ли мы тем общим словам, которые рождаются в работе этой сценической машины? Думаю, нет. Потому что эта машина преобразует десятки тысяч голосов в два голоса: голос оратора и голос толпы, и на трибуну будут допущены только избранные. Сейчас за это право ведется ожесточенная борьба в комитетах, организующих митинг 24 декабря. Устраивают ли нас те жесты, которые появляются в ней? Эти жесты пахнут нафталином. Ну а практики? Стоять перед трибуной, внимая оратору, чтобы затем ответить ему его же словами или криком выразить протест? Или прибиться к идеологическому островку под знамена, чтобы повторить любимые лозунги? Это надувательство покажется политикой только тому, кто не имеет никакого представления о политике.


Профессиональные представители

Власть сама придала вес лидерам оппозиции, когда инициировала переговоры с Немцовым и Рыжковым. В ситуации, когда у большинства жителей России мысль об уличных протестах была неотделима от страха, согласование митинга с городскими властями сыграло решающую роль. Почему городские чиновники обратились именно к этим двум? Потому что их поддерживали «либеральные СМИ», перенесшие митинг на Болотную площадь. Так, придавая вес заявителям митинга на площади Революции, представители власти одновременно замкнули массовую акцию на подавших заявку на этот митинг политиков и получили возможность контроля над протестами: теперь они знают, с кем можно договориться.

Все это хорошо для представителей режима и, возможно, для организаторов митинга, но это провал для остальных. Если раньше каждый потенциально мог создать событие в ФБ и собрать людей на площадь, то теперь кажется, что это могут делать только вышеупомянутые организаторы. А кто подает заявку, тот и назначает ораторов. Дело последних − это дело техники: оседлать массу. Сейчас мы видим, как организационный комитет стремительно закрывается. Они оставляют нам наблюдать свои беседы в интернете, но не предлагают участия в принятии решений. Более того, уже создан исполнительный комитет, заседания которого даже не транслируются в прямом эфире. Ясно, что оба этих органа недемократичны, хотя их участники постоянно говорят о демократии.

Ссылки

• Мария Чехонадских. Право иметь право, 23.12.2011
• Василий Шумов. Вертикаль власти нужно сменить на 3D-общества, 21.12.2011
• Арсений Жиляев. Научиться быть за, 20.12.2011