Научиться быть за

Художник будущего не может ограничиваться только высказыванием против, считает АРСЕНИЙ ЖИЛЯЕВ

В ближайшие дни: художники, активные участники политических и общественных протестов наших дней, формулируют свои позиции.

Революции всегда импровизированны. Для многих из москвичей участие в митинге на Болотной площади стало первым реальным политическим опытом. Но требование честных выборов, равно как и призыв к всеобщей оккупации, является скорее трамплином для начала обсуждения более масштабного недовольства.

Основное ощущение от происходящего сегодня в мире — усталость и недовольство не столько какой-то отдельной партией, сколько всей политической системой в целом. Многие из пришедших на Болотную голосовали не за кого-то, а против партии власти. Даже лидеры общественного мнения, например блогер и бывший член «Яблока» Навальный, добились своей популярности исключительно благодаря критике и разоблачениям, а не конкретным программам. На вопрос журналиста Esquire о том, что он сделает в первую очередь, когда придет к власти, Навальный ответил: «Пока не придумал».

Примерно такой же ответ мог бы дать и критически настроенный современный художник. Как правило, политические взгляды деятелей искусства ограничиваются общечеловеческими ценностями: «за все хорошее, против всего плохого». Среди них много неосознанной либеральной интеллигенции, стихийно левых либо подчеркнуто аполитичных людей. В последние три-четыре года появилось много акционистов и тех, кто просто «против Путина», потому что «они достали».

Пожалуй, самым громким выражением последней позиции является группа Война. Арт-активисты программно отказываются от артикуляции своей позиции или же позволяют вещать за себя политтехнологам. Московская и питерская части коллектива одинаково много участвовали и в митингах либеральной оппозиции, и в митингах НБП и «Другой России», часто при этом говоря о себе как об анархистах.

Деятельность группы удивительно точно выразила отношение к политике большой части российского общества. Немой утробный протест оказался понятен почти всем социальным прослойкам и возрастам. Видео с акциями Войны одинаково нравятся как подросткам, так и старикам; как менеджерам, так и заслуженным мэтрам искусства. Это был идеальный экран для коллективных проекций, в каком-то смысле очень необходимый власти.

Сложность с тем, что делать, когда полицейская машина перевернута. А машины за последний год переворачивались бесчисленное количество раз во всем мире. В последний раз, совсем недавно, на площади в казахском городе нефтяников Жанаозене... Война ни разу не сказала, что же должно следовать за этим, подчеркнуто сохраняя за своими действиями статус искусства, обязанного ставить острые политические вопросы, но никак не давать ответы. Одним из выражений такой позиции стало то, что Война финансово поддержала украинскую националистически настроенную активистку, преследуемую за перформанс с поджариванием яичницы на вечном огне. Свое решение группа объяснила близостью методов борьбы. По мнению Войны, все это прежде всего художественные акции, искусство, именно поэтому необходимо защищать автора. Если развивать эту мысль, то мы неизбежно приходим к выводу, что деятельность группы Война имеет мало общего с политическим высказыванием, требующим четкости. Хотя именно политическое содержание является смысловым ядром деятельности группы. Мы имеем тут дело с особым типом радикального «перформативного формализма», лишь использующего политические ярлыки для разработки своего автономного художественного языка.

В свое время Борис Гройс, рассуждая в статье «Эстетическая демократия», о современном постисторическом мире, выделил вслед за Кожевым два к нему отношения. «Американский» — когда в отсутствие перспективы утопического будущего человек погружается в животное состояние бесконечного потребления. И «японский» — где отсутствие утопического будущего все же не отменяет жертвования собой ради чистой формы. Последний подход Кожев называет снобистским и артистическим, но относится к нему с симпатией. Деятельность группы Война, с ее жертвенностью ради жертвы и протестом ради протеста, является хорошим примером постисторического формализма. Действительно, не важно, за какие ценности ты борешься, главное — бороться, иначе скатываешься до состояния тупого животного.

Близкий пример, но уже из российского спектра несистемных политиков — не менее артистичный Эдуард Лимонов. Алексей Цветков в своей книге «Поп-марксизм» сходным образом и тоже не без эстетской симпатии объясняет трансформации НБП, которая в своей методологии и сосредоточенности на медиаэффекте чрезвычайно близка художественному акционизму. По мнению автора, колебания партийного курса между радикально левыми, радикально правыми и, в конце концов, либеральными оппозиционерами определяются тем, кто в данный момент истории представляет, с их точки зрения, позицию, наиболее близкую к революционной. Важной становится не политическая позиция, а сама революция — как форма жизни в настоящем, но не как инструмент, приводящий к изменению будущего.

Как известно, многие наши несистемные политики оказались не готовы к событиям 5, 6 и 10 декабря. Тот же Лимонов, боровшийся с кровавым режимом пятнадцать лет и заплативший за свою приверженность к артистическому подходу политзаключением, фактически оказался за бортом коалиции оппозиционеров. Но даже те, кто претендует на лидерство в зарождающемся протесте, выглядят в глазах большинства неубедительно. Все прошедшие в Думу партии уже признали выборы состоявшимися, что означает фактически предательство своего электората и протестующих.

Уже сейчас очевидно, что требований отмены результатов выборов и даже регистрации оппозиционных партий, скорее всего, окажется недостаточно. По немногочисленным и осторожным высказываниям людей, выходящих на улицу, понятно, что либеральных альтернатив (по типу урежем пенсии, дадим эти деньги малому и среднему бизнесу, как намекнул Кудрин в своем выступлении на «Эхе Москвы» им будет мало или они их не примут вообще.

На их фоне люди, вроде бы далекие от политики, оказываются более смелыми. Неосознанные требования среднего класса, не занимающегося формализованной революционной практикой, более радикальны, чем перевыборная либеральная платформа. Всеми цитируемый рупор поколения — манифест комфортного государства-сервиса от Василия Эсманова — явно имеет в виду как минимум социал-демократические ценности, а как максимум — прямую демократию и социалистическое самоуправление.

Конечно, никто не осмеливается вслух произносить столь пугающих слов. Все боятся революции и перевернутых машин. Но требования есть требования, и не важно, как они озаглавлены: «государство как сервис» или «социальная демократия». Коренное отличие требований манифеста от отточенных формальных высказываний ради высказывания — в его наивной политической внеконтекстуальности, но одновременно в наличии проекции в будущее. Будут ли эти требования расшифрованы, найдут ли они адекватные методы для своего воплощения в жизнь, далеко ли пойдут провозгласившие их, — покажет время. Но уже сейчас понятно, что вне зависимости от ближайших событий что-то изменилось в нашей современности.

Но тогда достаточно ли художнику сделать протестный перформанс против «кровавой гэбни»? Или покритиковать наш «ненормальный капитализм», сославшись на Че Гевару? Возможно, какое-то время — да, пока будет сохраняться необходимость в мобилизации неофитов из интернета. Но стихийная оппозиционность в сложившихся условиях оказывается лишь первым шагом. После того как внимание к проблемам привлечено и люди вышли требовать будущего, нельзя топтаться на месте. Артур Жмиевски сделал сильный жест, отдав Берлинскую биеннале активистам, и был прав. Но правы были и активисты, ответившие ему (как он рассказал на дискуссии в «Аудитории Москва»), что биеннале — это не банковская система и не государственный аппарат, а посему недостаточно важная для них цель. Так что Жмиевскому останутся те, кто посередине. Те, кто не готов расстаться с определением «художник» ради политического поступка и реального выбора.

Да, сегодня на площадях рождаются политические формы гораздо более мощные и важные, чем формы современного искусства. Но кто кому больше нужен? Искусство политике или политика искусству? Поддержка художниками митингов оппозиции в ближайшее время будет актуальна в форме гражданского, политического, а не артистического поступка.

Движение Occupy Wall Street не возникло бы без артистического жеста постситуационистской группы Adbusters. Но оно не возникло бы без переживания смерти художественного жеста и перерождения его в реальное политическое выступление. «Монстрация» абсолютно безопасна, пока остается «монстрацией». Только когда критическое искусство претендует на возможность преодоления своих собственных границ, возникают возможности реальных изменений.

Такого амбициозного искусства в нашем артистическом, по Кожеву, мире без будущего — явная нехватка. Искусства, готового на то, чтобы предать свою искусственность и родиться заново — как политика на площади в конкретном требовании будущего. Художника, являющегося художником только потому, что он способен на политическое действие, не прикрывающееся словом «арт». Искусства, заявляющего о своей борьбе и политических приоритетах.

Это то, чего не хватает не только деятелям культуры, но всем нам, кто боится своих собственных желаний и вынужден выходить на улицы под аморфными половинчатыми требованиями.

Художник будущего не может ограничиваться только высказыванием «против». Слишком дорогой ценой можно заплатить за такую половинчатость. Надо идти дальше и искать солидарности с реальной политической силой за. Тогда у нас появится шанс не только на новое прошлое, но и возможность будущего.

Ссылки

• Мария Чехонадских. Право иметь право, 23.12.2011
• Павел Митенко, Перрин Пупэн. Пришло время стучаться в двери коллег и соседей, 22.12.2011
• Василий Шумов. Вертикаль власти нужно сменить на 3D-общества, 21.12.2011