Комментарий архитектора к итогам конкурса «Инновация-2010»
Не так давно на конференции «
Перспективы концептуализма» Виктор Тупицын назвал современное российское общество ирригационным — имелось в виду, что повышенная чувствительность экономики РФ к
колебаниям мировых цен на углеводороды создает в стране обстановку, очень напоминающую атмосферу Древнего Египта, с его фатальной зависимостью от разливов и спадов Нила. Глобальное торжество рынка над планом, впрочем, вносит оттенок архаической непредсказуемости в жизнь всей нашей планеты, и на этом фоне уподобление России Древнему Египту или Вавилону можно даже расценить как замаскированный комплимент.
Проект группы Война «Хуй в плену у ФСБ»,
удостоенный премии «Инновация» как лучшее «произведение визуального искусства» минувшего года, несколько уточняет эту метафору: если нас и занесло ветром «бифокальной хронодинамики» в Древний Египет, то по крайней мере — эпохи Позднего Царства или периода эллинизма, когда, как сообщает Афиней Навкратийский, по Александрии носили 60-метровый фаллос, увенчанный золотой короной. Отдавая должное этому историческому резонансу, нельзя в то же время не обратить внимание на важное парадигматическое смещение: и увеличение объемов импорта нефти, в отличие от разлива Нила, и подъем Литейного моста, в отличие от наступления сезона жатвы, — все это уже события «второй природы», то есть примеры объективации внутренних ритмов техносферы. Кроме того, «новая российская ирригационность», так же как и «новая российская оргиастичность», глубоко опосредованы современными глобальными информационными системами — в первом случае международной системой сырьевых и фондовых бирж, во втором — электронными сетями распространения текстов и изображений.
Основное, что бросается в глаза, если рассматривать все номинированные в этом году на конкурс проекты, — это принципиальный интенционально-методологический разрыв между «(пост)концептуализмом» и «активизмом», или, условно говоря, теорией и социальной практикой. На одном из этих полюсов располагаются образцы искусства интеллектуально рафинированного, созерцательного, отягощенного рефлексией по поводу всей предшествующей художественной традиции, — искусства «лабораторного» и неразрывно связанного с особыми условиями экспонирования, с особым статусом современного искусства, то есть в итоге с международным музейно-институциональным контекстом. Немудрено, что такое искусство, пройдя через множество циклов самореферентности, поднимается на некий метафизический Афон, замирая там в блаженной аскетической немоте, как это происходит в «пустых» работах
Анны Жёлудь, а также в постминимализме
Ирины Кориной и «внутрицеховых» расследованиях
Арсения Жиляева. С местной почвой эта линия связана, пожалуй, только через особую «экс-территорию», сформированную в свое время кругом московского концептуализма и стратегией эстетической автономии, которая играла ключевую роль в работе группы «
КД».
Читать текст полностью
С точки зрения такого искусства, содержательное наполнение работ, принадлежащих к другому полюсу — высказываний в жанре современного активизма, представленных, в первую очередь, перформансами Войны и новосибирскими «Монстрациями», — это какая-то оголтелая архаика или подростковый протестный лепет (та же характеристика, кстати сказать, была применима и применялась к легендарному российскому активизму 90-х). При этом, как ни парадоксально, «(пост)концептуалистская» линия также оказывается чрезвычайно удобной мишенью для упреков в культурном инфантилизме, правда, в несколько ином ракурсе: если в случае уличного активизма мы обнаруживаем откровенную «препубертатность» на уровне содержания, то концептуалистский «габитус» легко определим в терминах «детского аутизма», суеверного страха перед грубостью социально-политических и социально-экономических реалий «взрослого» повседневного мира, включая поп-культуру. Объективности ради можно добавить, что концептуалистская «детскость» почти без зазора смыкается с синдромом старческого «впадения в детство».
Оценка российского культурного контекста в целом как инфантильного — характерная черта взгляда на Россию «с Запада», глазами иностранцев или «матерых космополитов» вроде Владимира Паперного, Александра Раппапорта или того же Виктора Тупицына. Сущность же этого инфантилизма (или «впечатления инфантилизма») раскрывается, на мой взгляд, именно через анализ радикальной, исторически сложившейся проблематичности, которой в России отмечено отношение между культурой и территорией — территорией, понимаемой как среда повседневной жизни людей и сфера компетенции различных административно-хозяйственных органов. Здесь, наверное, стоит напомнить, что слово «пубертат» происходит от того же латинского pubes, что и «публика», «публичность» и «рес-публика».
Крайне симптоматичным с этой точки зрения выглядит не только само по себе отсутствие среди номинаций конкурса «Инновация» премии в области «Паблик-арт», но и фактическое отсутствие эквивалента этого термина в современном русском языке, за которым, очевидно, стоит историческое отсутствие соответствующего понятия в культуре. В наследство от советского мира нам досталась категория «монументального искусства», однако она, увы, нагружена таким количеством негативных идеологических коннотаций, что ее почти нет шансов реабилитировать в современном контексте. «Общественное искусство»? «Публичное искусство»? — все это, конечно, непривычно и как-то режет слух. Однако дальнейшее усвоение российским менталитетом понятия «паблик-арт» через буквальную терминологическую кальку с английского будет очередным и весьма красноречивым признанием в том, что наше «взросление» возможно только по сценарию, уже проигранному на Западе.
С другим, не менее показательным примером подобного рода «культурно-лингвистического детерминизма» мне довелось столкнуться недавно в тексте выступления новосибирского мэра на тему предстоящего Пятого открытого градостроительного форума «Город завтра», который должен пройти в Новосибирске 13—14 апреля. Это трансрегиональное и даже международное по масштабу мероприятие хотя и пользуется с некоторых пор поддержкой муниципалитета, исходно и по существу является результатом гражданско-экспертной инициативы «снизу». Поэтому его можно назвать одним из наиболее обнадеживающих очагов формирования в России той самой «зрелой» публичной сферы. Подтверждением может служить и девиз, выбранный организаторами для программы этого года — «Современный город и новый гражданский договор». Кроме того, есть чему порадоваться, когда в общении мэра с прессой озвучиваются вполне продвинутые демократические концепции вроде следующей: «Город — это форма организации жизни сообществ, которым необходимо договариваться о совместном “общежитии” на единой территории» (интервью опубликовано здесь).
Учитывая все это, новосибирскому форуму, как и конкурсу «Инновация», хочется от всего сердца пожелать долгой жизни и устойчивого процветания. Но тем прискорбнее выглядит тот факт, что среди официально объявленных докладчиков и участников форума нет не только ни одного современного художника, но и ни одного активного архитектора-практика, известного какими-либо серьезными художественными достижениями. И дело здесь совсем не в закрытости мероприятия: представители перечисленных категорий вполне могли бы оказаться там, если бы хоть кто-нибудь из них воспринимал город в целом как культурно-эстетический феномен, с которым можно и нужно целенаправленно работать. Отсутствует, я бы сказал, даже надежда на возможность возникновения такой возможности.
Как бы то ни было, пока новосибирский форум развивает лишь два основных концептуальных подхода. С одной стороны, профессионально-градостроительный подход, при котором господствует идущий из индустриальной эпохи взгляд на город как на механизм, организм или, в лучшем случае, игровое поле, способное как-то гармонизировать взаимодействие между безличными по характеру силами и процессами. С другой — подход экономический, в рамках которого город рассматривается как огромное коммерческое предприятие, призванное, главным образом, приносить доход и увеличивать свой валовой продукт.
И вот, наконец, вышеупомянутый пункт из интервью с мэром Новосибирска Сергеем Городецким, который, при всей кажущейся незначительности, прямо-таки поражает своей то ли наивностью, то ли циничной откровенностью: выясняется, что «построение грамотной коммуникации между различными группами населения», необходимое для приближения к искомому «новому гражданскому договору», на языке главы администрации обозначается термином «внутренний маркетинг». По сути, здесь утверждается нечто совершенно неслыханное, хотя идеологически абсолютно закономерное: за любым актом внутригородской коммункации, за любым публичным сообщением, направленным на достижение локального консенсуса, стоит (или должна стоять) попытка одного субъекта что-то продать другому субъекту. Если в марксистской парадигме макрокоррелятом исторического развития было «самопознание материи», то в новой системе координат единственным содержанием этого самопознания — в социальном масштабе — становится денежно-товарный обмен. Так, слово за слово, осуществляется диагностированное Мартином О’Коннором глобальное переосмысление «всей совокупности природы, включая человеческую природу, в качестве капитала»1.
Разумеется, корни этого печального события тянутся к нам из далекого прошлого, — вероятно, откуда-то из окрестностей момента, когда Адам Смит уверенно провозгласил: «Экономика есть зеркало {-tsr-}человеческой натуры». Придем ли мы когда-нибудь к согласованному видению территории как субъекта культуры, для которого экономические процессы являются не более чем служебным инструментом? Смогут ли художники или художественно ориентированные архитекторы как-то уравновесить мощную историческую тенденцию, ведущую к «тотальной меркантилизации» нашего жизненного пространства? Найдется ли у них мотивация и воля к тому, чтобы выработать комплексное понимание территорий и включиться в сложные процессы градоустройства, вместо того чтобы просто демонстрировать свое алиби (то есть, этимологически, свое «нахождение в другом месте»)? Напоследок хочется процитировать известную фразу Михаила Бахтина, которая, как представляется, очень точно резюмирует очерченное выше противостояние «радикальных акционистов» и «(пост)концептуалистов»: «Ведь можно пройти мимо смысла и можно безответственно провести смысл мимо бытия»2.
________________________
1 Цит. По: Фремптон К. Архитектура в эпоху глобализации. // Проект International 18. М., 2008. С. 140.
2 Бахтин М.М. К философии поступка. // Философия и социология науки и техники.
Ежегодник: 1984—1985. М., 1986. С. 115.
- Екатерина Дёготь. Почему я голосовала за Войну, 13.04.2011
- Как нам обустроить «Инновацию»? 13.04.2011
- Своими глазами. Церемония «Инновации-2010», 11.04.2011
- Своими глазами. Выставка номинантов на конкурс «Инновация-2010», 05.04.2011
- Елена Костылева. Почему пропал Фальковский, 18.03.2011
- Письма о Войне, 10.03.2011
- Андрей Паршиков. Maybe Yes, Maybe No, Maybe Sex, I Don’t Know, 28.02.2011
- Александр Морозов. Ассанж, «Война» и «шея мира», 14.12.2010
- Анатолий Осмоловский. О группе «Война» и не только о ней, 10.12.2010
- Нужно ли проявить солидарность с группой «Война»? 20.11.2010
- Елена Костылева. Война народная, 13.07.2009
- Давид Рифф. Группа «Война»: политический протест или провокация? 07.07.2008
Перспективы, Тупицын, общество, чувствительность, колебанияцен, атмосфера, зависимость, разливы, спады, рынок, план, жизнь, планета, фон, Россия, Вавилон, комплимент... сыро и скучно, как и стихи некогда гремевшего Сергея Митрофановича
Давайте теперт поговорим о смыслах этих художественных акций. О полтических смыслах.
Война с кем?
С белыим или с красными?
А варианты ответов будут?