«Моя прекрасная леди» в Мариинском театре

За общим культуртрегерским ажиотажем потерялся автор спектакля Роберт Карсен

Имена:  Валерий Гергиев · Валерий Кухарешин · Роберт Карсен

Отныне наряду с операми и балетами в Мариинке можно увидеть и услышать еще и мюзикл. Ассортимент спектаклей «третьего жанра», предлагаемый петербургским театральным рынком, не слишком велик и не слишком занимателен. Так что второй в нынешнем сезоне мариинской премьере обеспечена, что называется, счастливая зрительская судьба — даже без учета предсказуемых проблем, которых в новой постановке хватает и с которыми неминуемо должна была столкнуться задумавшая покорить бродвейскую вершину сборная команда Валерия Гергиева.

Положим, на «Мою прекрасную леди» стоит идти ради блистательного Валерия Кухарешина – но исполнителю роли профессора Хиггинса единственному из всего актерского ансамбля (в котором штатные сотрудники Мариинки работают бок о бок с приглашенными со стороны артистами драмы) удается элегантно следовать режиссерскому замыслу и вместе с тем почти идеально соответствовать букве, духу и законам жанра. Нитевидный пульс действия, известная растерянность оперных певцов перед километрами разговорных текстов, достоинства русского перевода — размышлять об определяющих облик спектакля моментах можно долго, если бы премьера не содержала в себе иной, куда более глобальный и серьезный сюжет.

За общим ажиотажем как-то парадоксально потерялся автор спектакля Роберт Карсен — художник со сформировавшимся оригинальным стилем, один из наиболее востребованных мировой театральной индустрией постановщиков и просто статусная фигура оперного истеблишмента. Все разговоры о «Моей прекрасной леди» сводятся к обсуждению очередного культуртрегерского курьеза гергиевской художественной политики, который привел к появлению в афише оперного театра классического мюзикла. В светских или искусствоведческих, что в Петербурге примерно одно и то же, table-talks фигура Карсена упоминается как исключительно служебная. Хотя вообще-то все должно было быть ровно наоборот.

Разгадка этого парадокса во многом кроется в самой эстетике карсеновского театра. Пятидесятисемилетний канадец делает спектакли, главным содержанием которых неизменно становится безупречное качество театральной технологии. Зачастую выступающий и как режиссер, и как сценограф, и как художник по костюмам и свету, Карсен не философ и не визионер, а первоклассный дизайнер, способный спроектировать одинаково стильную и функциональную упаковку хоть для барочного раритета, хоть для бродвейского шлягера. Роберту Карсену далеко до Боба Уилсона, но и в его режиссуре постановка света в той или иной сцене спектакля куда важнее способа трактовки того или иного мотива первоисточника. Иначе говоря, основным носителем содержания спектакля становится собственно театральная форма.

Первое, что предстает вниманию знакомого с театром Карсена зрителя «Моей прекрасной леди», ‒ никак не вяжущиеся с его поэтикой плохо натянутое полотно мариинских кулис и пузырящийся рисованный задник. И вроде декорации те же самые, и мизансцены идентичны натуральным, но в целом всё, как сказал бы классик, «не то». Дьявол кроется в деталях: ритм движения массовки, ритм чистых перемен, качество света, качество отделки декораций, качество работы едва ли не впервые использующихся в Мариинке микрофонов — каждый из этих сценических механизмов функционирует вроде бы достойно, но далеко не безукоризненно. Сумма неприметных на первый взгляд изъянов, на корню уничтожающих фирменный карсеновский перфекционизм, складывается в пресловутое «не то», которое тихой сапой превращает авторский продукт в анонимное общее место русского театра, отдельными чертами отдаленно напоминающее о подлиннике.

В ситуации, когда Мариинский театр по-прежнему остается единственным на весь Петербург окном в оперную цивилизацию, негоже, наверное, вертеть носом в случае не слишком удачного трансфера качественного импортного продукта. Спасибо хотя бы за попытку, спасибо, как говорится, за внимание. Но у Валерия Гергиева впервые со времен сотрудничества с каталонской труппой «Ла фура дельс Баус» появился шанс представить отечественной публике искусство одного из передовиков западного театрального процесса (только в нынешнем сезоне в европейских театрах идет два десятка карсеновских постановок), а обстоятельства мариинской производственной рутины не позволили реализовать этот шанс на все сто.

Да, выход академической оперной труппы на новую репертуарную территорию не мог пройти без сучка без задоринки. Да, можно сделать скидку на то, что устаревшее оборудование исторической сцены не соответствует западным стандартам. Но все это, если задуматься, частности. Дело в том, что, включая в перспективный план премьеру от Роберта Карсена, в Петербурге как-то не учли двух принципиальных нюансов. Во-первых, предприятие «Моя прекрасная леди» рассчитано на реалии театра, работающего по проектной системе, а вовсе не на устав почтенного репертуарного института. Во-вторых, самая суть режиссуры Карсена ориентирована на недостижимый в России (или достижимый, опять-таки, в условиях структуры проектного типа) уровень театральной технологии и театральной культуры.

Тут неплохо бы вспомнить, что изначально премьера мюзикла Фредерика Лоу планировалась в связке с другой постановкой, совместной с парижским театром Шатле, — генделевским «Мессией» в прочтении Олега Кулика. Когда в мае прошлого года громко анонсированная премьера так и не увидела рампы, злые языки поспешили проинформировать общественность, что Валерий Гергиев якобы убоялся показывать у себя на сцене «историю конкретного бомжары с Курского вокзала». На самом же деле причины отмены спектакля лежали отнюдь не в идеологической, а в сугубо практической плоскости: оказалось, что французский проект русского визионера невозможно реализовать в стахановских условиях русского репертуарного театра. С «Моей прекрасной леди» произошла примерно та же история. С той лишь небольшой поправкой, что премьеру все-таки удалось представить зрителю, пусть и в редуцированном виде.

То есть все по-прежнему упирается в противоречия российского культурного менеджмента. И хочется хоть раз поговорить о высоком, а получается все о нем, родимом.