КОНСТАНТИН ДУДИКОВ, монтировщик

Это случилось на выпуске спектакля «Троянской войны не будет», который целиком поставил не Галибин, подписавший афишу, а Эдвальд Смирнов. Он уехал, когда уже более-менее сделал общую композицию и развел мизансцены. Галибин остался один на один с коллективом. Он начал прогонять спектакль много раз, не делая никаких замечаний, молчал как рыба.

Во время предпоследнего прогона одна из актрис, сидя в зале, смотря на сцену, сказала, что ей эта сцена не нравится. С Галибиным случилась настоящая истерика. Он кричал, а потом швырнул на авансцену свой мобильный телефон, который пролетел в нескольких сантиметрах от моей головы.

Галибин ведет себя как супермен от искусства, с которого начинается история театра, а до него ничего вроде и не было. Он человек высокомерный, самовлюбленный и очень несправедливый. Он никогда не признает своей ошибки, но готов унизить другого человека за малейшую оплошность, даже если эта оплошность спровоцирована им самим.

Во время показа для прессы, когда 90-килограммовые мужчины-артисты плюхались со всего размаха на шезлонги, у одного из шезлонгов не выдержало крепление. Галибин сразу начал орать, оскорблять всех нас и немедленно объявил выговор заведующему постановочной частью А. Иванову. Ни один человек из постановочной части — ни ведущий машинист, ни завпост А. Иванов — на репетиции не допускались, поэтому никто не знал, как будут использоваться эти шезлонги, то есть что на них со всей силы, с разбегу будут прыгать тяжелые мужчины.

Во время этого же показа перегорела лампа и на некоторое время, около одной минуты, пока шла перенастройка компьютера, возникла небольшая тень. Галибин взвился до потолка, прибежал в курилку, начал кричать, угрожал, что всему осветительному цеху даст выговор. И мы таки получили выговор. Хотя это даже не человеческий фактор, а всего лишь техника, рабочий момент! Нельзя так не уважать людей, так оскорблять их!

Подписантов оказалось ни много ни мало 57 человек. Его взрывы и неадекватные реакции мешают работать. Галибин готов броситься на людей из-за неполадок в так называемые рабочие моменты, когда что-то проверяется и налаживается. Иногда возникает такое странное ощущение, что человек никогда не работал в театре. При этом в другие моменты он нарочито выпячивает свое «суперспокойствие» и холодное равнодушие, которые настораживают и говорят о наличии в нем какой-то скрытой угрозы, опасности, которую он тщательно скрывает.


ЕЛЕНА ШЕВЛЯГИНА, руководитель музыкальной части, композитор

Я профессиональный композитор и седьмой год заведую музыкальной частью театра. С 1988 года сотрудничаю с Владимиром Мирзоевым. Очень интересно работала с Татьяной Ахрамковой.

В Театре Станиславского был живой оркестр, который мы собирали несколько лет, состоящий из выпускников Московской консерватории и Академии им. Гнесиных. Как только А.В. Галибин пришел в театр, он тут же зачем-то распустил оркестр.

Галибин поручил мне сделать музыкальное оформление к спектаклю «Я пришел». Этим спектаклем начался «галибинский период» Театра Станиславского. Мы еще не знали, как и чем обернется это для каждого из нас в отдельности и для всего театра в целом. И мы были воодушевлены и полны творческих надежд.

Я с удовольствием принялась за работу и подготовила разные варианты, в разных стилях и жанрах, чтобы была возможность выбрать впоследствии то, что наиболее подходит. Я ждала момента, когда художественный руководитель, прослушав музыку, выберет то, что покажется ему наиболее точным, или попросит поискать еще — ведь это творчество, поиск. Напрасные ожидания! Как только приехал хореограф Эдвальд Смирнов, Галибин перестал меня замечать. Меня фактически отстранили, не объясняя причин, а музыкальную линию спектакля стал выстраивать Смирнов. Тогда впервые раскрылась страшная тайна Галибина: он сам не умеет ставить спектакли, он профессионально несостоятелен. Ставит спектакли за него хореограф. Это увидела не только я, это увидели все, кто работает над спектаклями, и в первую очередь актеры. Поэтому Галибин старается освободиться от тех, кто хорошо понимает театральное дело, настоящих профессионалов, и окружает себя людьми малосведущими, неофитами в театре, которые не заметят его неумелости и подумают, что так и надо.

Я стала ощущать предвзятое, неприязненное отношение Галибина ко мне. Через некоторое время Галибин предложил мне подать заявление об уходе. Он сформулировал это предложение так: «Вы не подходите мне по психотипу!»