Что такое современный гуманизм

В спектакле Platz Mangel главный апостол европейского театра Кристоф Марталер объяснил, почему в сегодняшней Европе так высоко ценят жизнь

В спектакле Platz Mangel главный апостол европейского театра Кристоф Марталер объяснил, почему в сегодняшней Европе так высоко ценят жизнь

Выпущенный в Цюрихе новый опус знаменитого режиссера, триумфально прошедший на двух важнейших фестивалях мира — берлинском (Theatertreffen) и только что закончившемся венском (Wiener Festwochen), можно описывать в мелких и потешных подробностях. А можно не описывать вовсе: он сделан по фирменным марталеровским лекалам, известным любому, кто видел хоть одно театральное сочинение ироничного швейцарца. Все та же массовка, состоящая из респектабельных полудурков. Все те же клоунские гэги, обрывающиеся порой на ноте отчаянья. Все та же богатая звуковая партитура, в которой хоралы Баха соседствуют с незамысловатой попсой вроде песенок Modern Talking. Все тот же алгоритм: сначала вам смешно, потом невыносимо смешно, потом бесконечно грустно. Но душевное состояние современного европейца зафиксировано тут точнее и беспощаднее, чем прежде.

Марталер и впрямь ставит европейской цивилизации диагноз (почти как в анекдоте: доктор сказал в морг, значит — в морг). Неслучайно действие спектакля происходит в дорогой клинике, в альпийских горах, где состоятельные постояльцы врачуют свои тела и души. В клинику ведет одна дорога — канатная. Мы видим в глубине сцены ее конечную станцию, на которую время от времени в тесной кабинке пребывает очередная порция пациентов. С олигофреническим оптимизмом они вслушиваются в рекламу новых чудодейственных препаратов, стоят в очереди на водные процедуры, вникают в казуистические тонкости страховых полисов и тщетно ждут врача.

Спектакль Марталера недвусмысленно отсылает нас к одной из главных пьес ХХ столетия — «В ожидании Годо» и к одному из главных романов — «Волшебной горе» Томаса Манна. И мы видим, как безнадежно измельчало человечество с тех не таких уж давних пор.

Владимир и Эстрагон у Беккета, как и герои Марталера, немного похожи на клоунов, но ждут они все же не эскулапа, а загадочного персонажа с говорящим именем Годо. Для персонажей Беккета Бог утратил конфессиональную принадлежность, но идея спасения не утратила своей метафизической сути. Для персонажей Марталера спасение возможно лишь здесь, на земле. Оно расфасовано в баночки для крема, оно плещется в грязевых ваннах, оно притаилось в массажных кабинетах. Оно примитивно так же, как примитивен новоявленный субститут Спасителя — врач в белом халате.

У Манна на «волшебной горе» обитали философы, мыслители, мятущиеся души, интересные личности. Среди героев Марталера личностей нет. Они приехали сюда не смысл жизни постигать, а укреплять здоровье. Они интересны нам только в своей совокупности. Даже когда кто-то из них солирует (тут любят петь хором и в одиночку), он все равно неотделим от своего окружения. Человек у Марталера стал имяреком. Неким среднестатистическим обывателем. Без имени. Без фамилии. Без биографии. Он не способен на деяния и не склонен к рефлексии. Он может лишь ждать.

В другом спектакле Марталера — Groundings — массовка ждала не врача. Она ждала самолета, но с той же надеждой на спасение. Ибо в этом секулярнейшем из миров человек утратил веру, но не утратил тоску по чуду. Просто чудо уже не имеет отношения к бытию. Оно имеет отношение только к жизни.

Теперь стало окончательно ясно, что именно исследует в своих ироничных опусах Марталер и почему именно он стал едва ли не главной фигурой современного театра. Он исследует безысходность земного благополучия. Комфорт, чреватый отчаянием. Благостное состояние цивилизованного человечества, победившего мучавшие его прежде проблемы — голод, нищету, эпидемии — и вдруг оказавшегося лицом к лицу перед пугающей бездной бытия. Построившего рай в мире дольнем, но окончательно разуверившемся в мире горнем. Бесконечное уважение к жизни в современной Европе — оборотная сторона утраты ее смысла. Чем призрачнее конечная цель, тем дороже земное существование (больше-то ничего нет). Никогда еще жизнь не ценилась так высоко и не была настолько лишена идеалов. Никогда еще жизнь не была так бессмысленна и именно поэтому ТАК дорога.

Марталер исследует европейский гуманизм, утративший вертикаль, с огорчением признавший, что человек — не венец творения, а квинтэссенция праха, и эту квинтэссенцию надо очень сильно пожалеть. Марталер жалеет. Сострадает. Он сам и есть воплощение этого нового гуманизма. В финале постояльцы клиники погружаются в кабинку канатной дороги, но она зависает над пропастью. Дорога никуда не ведет, и доктор никогда не приедет.