Что такое идеальный театр

ЗИНОВИЙ МАРГОЛИН объяснил МАРИНЕ ДАВЫДОВОЙ, что технологически навороченный театр – это европейская мода многолетней давности и отличный повод для «попила»

 

— Я все время слышу: мы построили самый технически оснащенный театр Москвы и Московской области. Я слышала это про МХТ, про Театр наций, про Большой театр, про Новую оперу. А что такое эти новые театральные технологии? Понятно, что это не машина для производства сценического грома и не огромное количество лебедок. Но что?

— Подожди. Давай сначала разберемся, нужны ли нам вообще такие вот технически оснащенные театры. Технологический бум случился в европейском театре в 70—80-е годы. В первую очередь в Германии, потому что она была в этом вопросе самой продвинутой страной. И нынешний МХТ, скажем, поимел практически все технологии, которые были тогда в Германии. Его ведь реконструировали немцы — не надо об этом забывать. Но фокус в том, что надобность во всех этих технологиях была и остается минимальной. Их КПД — ну не знаю, пять процентов, наверное. Скажем, в МХТ есть плунжерная система, которая, ясное дело, стоила хрен знает сколько денег. Ее сделали еще при Ефремове, а усовершенствовали при Табакове. Так вот, при Ефремове она, если не ошибаюсь, работала в спектакле «Ундина». И все практически. Только это и запомнилось. При Табакове — в спектакле «Конек-Горбунок». Ему очень важно было продемонстрировать возможности заново оснащенной сцены. И они были блистательно продемонстрированы. Но на этом тоже все закончилось. Мало того — использование этой плунжерной системы имело свои печальные последствия. Потому что Табаков в какой-то момент понял, что вывезти «Конька» никуда — даже в Питер — невозможно. И очень пригорюнился. Даже возмущен был этим обстоятельством.

— То есть фактически вы с Евгением Писаревым, сами того не желая, создали такой site-specific theater.

— Ну да. Я оставляю за скобками большие оперные дома, там несколько другие обстоятельства. Разнообразными технологиями насыщены, конечно же, и Ла Скала, и Баварская опера. Но даже там, когда я смотрю современные спектакли, у меня возникает ощущение, что всеми этими «плунжерами» стараются пользоваться уже как можно меньше. Что же до драматической сцены, то сверхтехнологичный навороченный театр — это мода 80—90-х годов. Сейчас в той же Германии осознали, что запихивать тонны оборудования в театральное здание, в принципе, ни к чему. Все необходимое можно арендовать на конкретный спектакль. Поэтому таких напичканных оборудованием театров, как у нас, там уже никто больше не строит. Ведь если раньше поворотный круг — это был невероятный механизм, который или есть, или уж его нет, то сейчас появился накладной поворотный круг. Это приспособление монтируется 4 часа. И его можно просто взять напрокат.

— Откуда же тогда наше стремление сделать самый-пресамый оснащенный театр?

— У меня была такая история одна — личная. В Минске, откуда я родом, идет реконструкция Национального театра. Ее делают питерские люди, а я как раз оказался в Питере, и они меня попросили посмотреть свои разработки. Я посмотрел и уговорил их убрать все эти дурацкие навороты. А потом приехал в Минск и встретил своего учителя, которому 75 лет. Он меня схватил за грудки и говорит: «Сука, ты чего, круг из нашего театра хочешь убрать?» Я отвечаю: «Борис Федосеевич, я пять лет проработал вашим ассистентом в театре и ни разу не помню, чтобы вы этот круг использовали. Что вы так волнуетесь?» А он — ну просто как будто любимую игрушку у человека отобрали, чуть не плачет.

— Там ведь наверняка есть булгаковская должность «зав. поворотным кругом», и ты своими разглагольствованиями, можно сказать, штатную единицу из театра убрал.

— Дело не в штатных единицах даже (хотя и в них часто тоже), а в самом устройстве мозгов. Наше театральное мышление сформировали два обстоятельства. Первое из них — попытка наверстать упущенное. В советские годы большинство театров прозябало, спектакли порой делались на площадках с тремя лампочками, а на Западе был мощный технологический бум. И наши режиссеры и художники, которые туда ездили, естественно, стали мечтать о таком навороченном здании. А потом вдруг появились большие деньги, появилась возможность для реализации этой мечты. И у всех буквально руки зачесались. Второе — это, конечно, коррупционный момент. Чем больше напичкаешь в здание, тем больше будут откаты. Мы же все понимаем — чего уж там. Воровство и дурость. Дурости даже больше.

Парижская опера видеооборудование берет в аренду. Потому что это нерачительно, используя видеопроектор два раза в месяц, его покупать. Русские театры наоборот — накупают оборудование впрок. На 10 лет вперед. Вдруг больше денег не дадут. Так сказать, «шоб былó». Но оборудование в нынешних обстоятельствах моментально устаревает. Это все равно как компьютеры покупать впрок. Ты даже программу к ним через несколько лет не найдешь. Это такая советская психология. 10 килограмм докторской колбасы про запас, блин! Да на фиг это все надо! Протухнет ведь.

— А если рассмотреть конкретные театральные помещения, есть для тебя среди них какие-то идеальные — в Москве, в Питере, за границей? И, наоборот, те, в которых невозможно работать?

— Работать можно всюду, но в одном случае это преодоление, а в другом — наслаждение. Я считаю, что сейчас идеальный театр в России — это Александринка. Потому что в нем ничего нет.