Алиева: На меня в последние годы произвели сильное впечатление три фестиваля: норвежский в Тромсё. Зрители заполняют все кинозалы этого острова и сутками смотрят мировое фестивальное кино. Это событие — образец культурного мероприятия «номер один» в Норвегии. Другой фестиваль — в Абу-Даби. Его становление я наблюдаю с нуля. Так же, как они построили в пустыне свой город-сад, они начали создавать культурную надстройку фактически с нуля. Фестиваль для них — это и дорога в большой мир кинематографа, и желание создать свой «Дабивуд», то есть свою собственную киноиндустрию, и потребность показать международное кино у себя, с одной стороны, с другой — намерение показать миру свою молодую красивую страну — с небоскребами, Персидским заливом, яхтами… То есть для них фестиваль — это совершенно имиджевая история. В первые годы вся эта затея обходилась в немыслимые миллионы. Нас селили в самый дорогой отель Ближнего Востока. Кормили золотыми сладостями — в буквальном смысле слова — сладости были посыпаны золотом. На пятый год, когда фестиваль уже был раскручен, расходы несколько сократились («Кинотавр» все годы сотрудничает с фестивалем в Абу-Даби, и Россия там дважды получала главные награды, по 100 тысяч долларов — фильмы «Стиляги» и «Овсянки»). Конечно, у них звезды ходят по красным дорожкам, прилетая на частных самолетах. Куда без этого. Но при этом на фестивале в Абу-Даби показывается лучший мировой артхаус и, разумеется, делается серьезный акцент на арабское кино. Сейчас они уже могут в своем регионе задавать в этом смысле тон. Они уже, кстати, сделали несколько совместных проектов с Голливудом.

Третий фестиваль — в Палм-Спрингс, это 2 часа езды от Голливуда. 23 года он существует, как и «Кинотавр». Проходит в январе в преддверии «Оскара». Уникальное место. Это горы, пустыня и вот такой маленький оазис культуры. Зрителям всем за 70. Я разговорилась там с одним волонтером (а вы знаете, что именно волонтеры сегодня являются движущей силой многих фестивалей), так вот и ему было за восемьдесят. Мы долго обсуждали «Елену»…

Давыдова: А где же молодежь?

Алиева: А ее почти нет. Это город энергичных пенсионеров и полей для гольфа. Но они создали свой фестиваль. Я была на одном очень серьезном приеме, где выступали и награждали друг друга все звезды Голливуда, чьи картины, с которыми они были номинированы на «Оскар», показывали в рамках фестиваля. То есть фактически одна часть Голливуда награждала другую. И это было гораздо интереснее, чем «Оскар», потому что речи были длинные. Звезды могли говорить все, что хотели сказать, и как угодно долго. Да, это коммерческое мероприятие, да входной билет стоит три с половиной тысячи долларов. Но при этом в переполненных залах показывают артхаус всего мира. И это очень интересный микс мейнстрима с архтхаусом. Тут нет такой уж непроницаемой границы, как вы говорите.

Интересно проследить в этом смысле, какие бурные и непростые отношения складывались у Голливуда и Каннского фестиваля. Были времена, когда Жиль Жакоб (президент Каннского фестиваля — OS) игнорировал некоторые американские картины, объясняя это просто: фантазия в Голливуде спит. Но звезды были необходимы Каннам, а Голливуду важна была площадка Каннского фестиваля как стартовая платформа. Ведь именно Канны открывали миру таких режиссеров, как Коппола, Содерберг, Тарантино, документалист Майкл Мур и много-много других. И получается, что фестивали и киноиндустрия друг другу необходимы.

Три главных фестиваля Европы — Канны, Берлин, Венеция — принципиально разные. Каннский строит свою политику на главных режиссерах мира, крайне редко показывая дебюты. Берлин озабочен политическими и остросоциальными лентами. Венеция занимается искусством в чистом виде (здесь можно увидеть много смелых, свежих, радикальных лент). Но на самом деле сегодня все хотят рынка. Все хотят, чтобы картины, которые демонстрируются в рамках фестивалей, получали дальнейшую серьезную жизнь, дистрибьюторов, продажи по всему миру. Для фильма очень важно найти своего зрителя после фестиваля. Я говорю не о том, что фильм перекочует на другие кинофорумы (это само собой разумеется, и все, что я так или иначе пропускаю в Каннах, Берлине, Венеции, я смотрю потом на ММКФ, в Тромсё, в Варшаве), а именно о прокате.

Давыдова: Но в том-то и дело, что в кино фестивальный успех фильма так или иначе сказывается на его прокате. То есть на его жизни за пределами фестивалей. В театре же твой успех на престижном форуме обеспечивает приглашения на другие форумы. Ибо понятия «прокат» и «фестиваль» тут практически тождественны. Театральное фестивальное движение в куда большей степени, чем киношное, варится в своем соку.

Что же до России, то водораздел между фестивальной реальностью и жизнью театра «на стационаре» у нас вообще огромен. Спектакль может объехать все главные фестивали мира, но если местный зритель по какой-то причине его не принимает, это никак не повлияет на его успех на родине. Более того, если сказать в России: вот вы не ценили спектакль такого-то, а он приглашен на три престижных международных форума, обязательно услышишь в ответ: «Подумаешь! Что это, критерий, что ли!» У нас, мол, есть свои критерии, и они понадежнее будут.

Кстати, приоритеты самой фестивальной политики в России тоже довольно специфичны. Ну, скажем, для любого европейского фестиваля важно, чтобы спектакль был свежим — с пылу, с жару. Сложно представить себе солидный фестиваль, который регулярно включал бы в свою программу постановки многолетней давности. У нас же это норма фестивальной жизни. Бывают даже случаи, когда один и тот же фестиваль привозит один и тот же спектакль несколько лет подряд, и это никого не удивляет. Ну хороший ведь спектакль, чего же и в четвертый раз его не привезти.

Крупный кинофестиваль может устроить ретроспективу какого-то выдающегося режиссера. Например, Висконти. Но это будет некая спецпрограмма внутри основной программы, состоящей из новых кинолент. У нас ретроспектива спектаклей Някрошюса или Туминаса может сама по себе стать основной программой феста. Ситуация, опять же, совершенно непредставимая в западном контексте.

Западный фестивальный зритель и арт-директор запрограммированы на открытие чего-то нового, в том числе на открытие новых имен. У нас любой арт-директор всегда опасливо думает: привезем сейчас в Москву (Петербург) новое имя, а на него никто не пойдет. Даже критики могут проигнорировать. Раскручивать что-то новое в России невероятно сложно. И наоборот, привозить того, кто уже поимел тут успех, можно бесконечно. Хоть с новыми спектаклями, хоть со старыми — неважно. То есть российское фестивальное движение и зритель запрограммированы на раскрученные бренды, а не на новые имена, на что-то привычное, а не на что-то необычное. И я как арт-директор фестиваля с говорящим названием «NET: Новый европейский театр» все время с этой проблемой неприятия всего нового сталкиваюсь. А что у вас?