Алексей КИСЕЛЕВ

Расширяем театральную топографию — был на «Бабушкинской». От метро до Московского историко-этнографического театра около 20 минут ходьбы. Заходя в скромное театральное здание, чувствовал себя первопроходцем от театральной критики. Был встречен с особым вниманием, выслушал от заместителя художественного руководителя вдохновенный и подробный рассказ о единственном в своем роде московском театре. Скоро и здесь юбилей! 25 лет! Основатель и бессменный художественный руководитель — воспитанник Щепкинского училища Михаил Мизюков.

В фойе, разглядывая портреты артистов местной труппы, с удивлением обнаружил в нижнем ряду новодрамовского актера Игоря Стама. Перед спектаклем заглянул в буфет — это отдельная комната с деревянными скамьями и столами, где каждый может бесплатно угоститься чаем с печеньями и сушками.

Зрительный зал примерно на две сотни мест оказался заполнен на четверть. Было любопытно разглядывать допотопную осветительную технику, вполне соответствующую названию театра.

На сцене около двадцати пяти актеров не без вдохновения разыгрывали двухчастный спектакль по пьесе Дмитрия Аверкиева «Комедия о Фроле Скобееве». Пьеса 1869 года в свое время была очень популярной. Она отсылает и к русской фольклорной театральной традиции — к Аблесимову с его «Мельником», и к комедии дель арте: Фрол Скобеев (в пьесе он все-таки Скабеев) — русский Труффальдино. И вот тут авторы спектакля, угадавшие во многом способы репрезентации этого довольно сложного для современного зрителя текста, совершили серьезный промах. Нельзя было давать главную роль Николаю Антропову — актеру непластичному и некомедийному.

Сценограф спектакля — известная всему московскому театральному миру Мария Утробина. В центр сцены она установила карусель, чье вращение и меняет место действия. Но недостаточность средств загубила всю идею — гуашь, цветная бумага, грохочущая деревянная конструкция...

На центровой статусной площадке, перед тысячной аудиторией этот спектакль, несомненно, провалился бы. Зато на этой сцене, перед местной аудиторией провалился бы абсолютно точно любой спектакль, к примеру, Кирилла Серебренникова.

В антракте зрители рассуждали про спектакли Бутусова «Король Лир» и «Ричард III». «От Шекспира, — говорят, — там ничего не осталось».

Движемся на другой конец Москвы. Из центра до Театра под руководством Владимира Назарова (между «Вернадского» и «Юго-Западной») добирался я час и пятнадцать минут. Ровно столько же идет премьерный спектакль «Мать Иисуса» по пьесе Александра Володина. Полное название театра начинается со слова «музыкальный», но на Малой сцене дают и драматические спектакли. При этом лучшее в увиденной постановке — именно музыкальная составляющая: короткий сдержанный вокализ в сумрачном финале. Это правда очень хорошо.

Как и в Историко-этнографическом, актеры здесь работают с увлечением и их так же много. Даже сцена чем-то похожа. С бюджетом, видно, здесь получше, сценография и костюмы выполнены добротно. Если же говорить о художественной ценности, об актуальности и прочей мало кого интересующей материи, здесь все так же уныло. То, что я увидел, походит на результат деятельности человека, съевшего упитанного пса на ниве самодеятельности. Художник Евгений Базанов, по-видимому, вдохновился иллюстрациями детских адаптаций Библии. Эстетика володинского текста настолько жестко контрастирует с этим визуальным рядом, что действие в целом неизбежно начинает напоминать пародию. Пародийно выглядит и сайт театра. «Спектакль решен в нарочито “евангельском” стиле», следует фраза — «но, несмотря на все это, спектакль остается пронзительно современным».


Алексей КИСЕЛЕВ

То, что до сих пор называется бульварным театром, впору переименовать в театр окраинный. В театре «На Перовской» (м. «Новогиреево»), например, дают прекрасную мелодраму «Без вины виноватые» Островского, я едва не прослезился в финале.

Сидя в мягком кресле, я любовался уютной сценой. Обстановка — точь-в-точь увеличенный кукольный дом. Костюмы изящны. Даже слуга — и тот в сюртуке.

Персонажи-артисты разговаривают: маргинал Шмага интересуется объемом души героя-любовника Миловзорова, тот бросает небрежный взгляд в зал со словами: «Для здешней публики достаточно». Даже сидящий рядом со мной мужик, вслух комментировавший повороты сюжета и активно изображавший жестами половой акт при каждом появлении на сцене мужчины и женщины, — даже он в этот момент одобрительно прыснул. Действительно — вполне достаточно.

В зале около 100 мест, и только 20 из них приняли любителей театра в этот заснеженный весенний вечер. Хотя буфет там очень дешевый, и в фойе человек играет на рояле.


Антон ХИТРОВ

Найти во дворах на «Белорусской» Театр вкуса не легче, чем, скажем, Театр.doc. Все необычные места в Москве, от чайного клуба до театра, не рассчитаны на посетителей с улицы и не выставляют ярких логотипов на четвертом этаже посреди проспекта. Настоящее, не «туристическое», требует некоторой осведомленности.

Худрук — Юрий Макеев. Когда-то кончил кулинарное училище, после стал актером. Закончив с образованием, он загорелся идеей сделать «маленький ресторанчик» в Москве... оказалось, что маленький ресторанчик «никому не нужен», и Юрий, вспомнив о второй профессии, открыл театр.

В мире коллективы, играющие спектакли на кухне, можно пересчитать по пальцам. Здесь идут три интерактивные постановки с готовкой для разных возрастов и одна, которую условно можно назвать драматической. Это «Времена», недавняя премьера, которую играют почти в полной темноте и почти без слов. Подсвеченные карманными фонариками, на большом столе появляются небольшие этюды с предметами, из которых собирается жизнь человека. Мимическая игра молодых актеров тоже точная, объемная, порой даже уровня редких у нас «больших» спектаклей. «Времена» они придумывали вместе — каждый пришел со своей семейной легендой. Тот же метод был, кстати, применен в крымовской «Смерти жирафа».

Макеев сам встречает зрителей, их всего человек 20—25, если не меньше (столько же, сколько и мест в зале). В обеденной комнате накрыт общий стол с горячими французскими булками, пирогами, в печке жарится мясо, словом, воплощенная мечта Александра Боровского о застолье в фойе театра, которую он уже попытался реализовать в СТИ. Сюда приходят вполне обычные люди. С гостями очень много говорят — больше, чем где бы то ни было. Автор обширно комментирует свой спектакль, жалуется на прохладность и невнимание людей друг к другу, на замкнутость, на короткую память. Но при всей своей дружелюбности Театр вкуса — социальный протест, как ни крути. Ужинать с незнакомцем бок о бок, даже предлагать за ним поухаживать, пить в театре «подвешенный» кофе и т.п. — не то чтобы каждодневные наши занятия. Более того, с учетом тотальной ксенофобии в озлобленном российском обществе тот ритуал, в котором участвуют посетители театра, ощущается как осознанная дерзость. И такой театр может быть началом естественного сближения неподготовленного зрителя с современным искусством.


Алексей КИСЕЛЕВ

О Театре Луны говорят много. Часто упоминают слова «вертеп» и «бордель». Наконец я лично там побывал.

Спектакль по пьесе Александра Дюма «Нельская башня». Выбор столь непопулярного образца мировой драматургии был продиктован не столько его театральным потенциалом, сколько, смею предположить, обилием придворно-средневекового разврата в сюжете. В основе пьесы — псевдобиография королевы Франции Маргариты Бургундской, якобы устраивавшей тайные оргии в Нельской башне, после которых умертвлялись все участники мужского пола. Ненароком королева таким образом поступила и со своим взрослым сыном, о котором успела забыть к своим-то 24 годам. А у сына брат еще был, близнец. И так далее.

Когда на поклоны вышел режиссер, я с удивлением обнаружил, что он — женщина. Объяснить увиденное я мог только мужской волей режиссера, жестко любящего все женское.

Эстетика голливудского исторического боевика. Мужские голоса интонируют в стиле анонсов блокбастеров по ОРТ. Женские — пародируют Алису Коонен. Дым-машина творит чудеса не переставая, «средневековые» орнаменты покрывают свисающие стяги, поворотный круг демонстрирует все стороны двухэтажной сварной конструкции. Конек спектакля — коллективные драки на мечах.

В антракте слушал бабушек — им не нравится, но они решили досмотреть. Труппа молодая, возможно, оттого бабушки заполняют только половину зала, другую нахально заполонило благодарное студенчество. На дворе весна: изящество изгибов женских тел было оценено по достоинству.

«Бабушкинская», «Юго-Западная», «Новогиреево»… «Кузьминки». В Кузьминках тоже есть театр — Областной камерный. В насквозь кокетливой его афише («мистическая мелодрама», «философско-эротическая комедия») появился спектакль из ряда вон. Тебе хорошо знаком режиссер, спектакль которого я увидел. Его зовут Валерий Сторчак, знают его наши коллеги по бесконечному злобному троллингу под ником predsedatel1 на всех театральных островках интернета. По этой причине, возможно, театральная критика игнорирует немногочисленные его спектакли.

И вот премьера — «Пьеса для Аделаиды». В основе — водевиль Соллогуба «Сотрудники, или Чужим добром не наживешься», где типичный славянофил и типичный западник по приглашению типичного помещика совместно пишут пьесу к именинам помещичьей жены Аделаиды. Западник, известный петербургский журналист, согласился в этом участвовать из тайной любви к жене помещика, славянофил — из не менее тайной любви к ее сестре. Но все это абсолютно не важно.

Перед спектаклем режиссер просил зрителей назвать известных им западников XIX века, затем славянофилов. Еще был вопрос: «Знаете ли вы, что это за занавес?» Ответ: занавес — мхатовский. Потом последовало предупреждение о возможных технических неполадках, так как спектакль давно не шел. Заиграла музыка, мхатовский занавес начал было открываться, но что-то заело, он стал елозить туда-сюда. В итоге обвалился на пытавшегося исправить неполадку актера. Если бы не предупреждение в начале, я бы даже поверил, что это так задумано.

Первый диалог, проходивший в крайне неторопливом ритме, сопровождался щебетанием выскочивших на сцену птенцов непонятной породы. Значительно позже из кулис был вышвырнут настоящий громадный черный петух (в сюжете, понятно, никакого петуха нет), чарующий своей грацией и поражающий пониманием своего значения в игровом пространстве. А оно, пространство, по-эстетски пусто — на фоне белой кирпичной стены задника стоит черный рояль, три осветительных прибора (один из которых «случайно» рухнет вместе с роялем), благородные стол и три стула.

Это, абсолютно точно, не «серьезно» в васильевском понимании (Сторчак учился у Васильева). Это удивительно. Я смеялся в голос оба акта, глядя на актеров. Главным образом на Олега Курлова. Его «человек среднего чина, вспыльчивый и тщеславный» меняется в секунду от писклявого ничтожества до зловещего монстра с ультранизким голосом (повторю — сюжетно это не обосновано). Пластилиновое лицо с громадными губами, неправдоподобно большие кисти рук — таким он предстает на сцене. Кажется, в костюме его нет тела — есть только костюм, голова, кисти рук и ступни — марионетка.

Такой театр, где сюжет не важен, где динамика и развитие принесены в жертву паузе, готовы принять многие, а полюбить — единицы. Допускаю, что возникает это все ненамеренно, что Сторчаку на самом деле важны текст, сюжет, смысл и, прости господи, автор. Но я увидел то, что я увидел. В контексте моей программы это безоговорочный лидер. Подозревая некоторые твои сомнения по поводу личности режиссера, оговорюсь — никто меня не подкупал.

Сам же Областной камерный театр приятно встретил спокойным и аккуратным фойе, любовно развешенными афишами разных лет (преимущественно старыми) и конфетно-кофейным автоматом вместо буфета. Зал действительно камерный, с прекрасной акустикой и по-хорошему нейтральным интерьером.

А, совсем забыл! Диалог двух прекрасных бабушек по поводу оголенной стены задника:
— Чего ж они, не могли, что ли, заделать чем-то?
— Да это мода сейчас такая. Это же специальная конструкция, ее сверху опустили.