Любящий рискованные кульбиты режиссер на сей раз предусмотрительно постелил себе соломку в виде звезд МХТ
Имена:
Константин Богомолов · Константин Хабенский · Марина Зудина
© Предоставлено Московским театром п/р О. Табакова
Сцена из спектакля «Чайка»
Константин Богомолов, филолог по первому образованию, — из тех режиссеров, которые любят объяснять свои замыслы заранее, чтобы критикам не нужно было ломать голову: а что тут имелось в виду? В интервью перед премьерой «Чайки» он говорил, что делал спектакль не о театре и творчестве, а о славе и успехе. По его мнению, герои пьесы делятся не на талантливых и бездарных, новаторов и рутинеров, а лишь на успешных и
неуспешных. Этой мыслью режиссер руководствовался и в распределении ролей. Именитого литератора Тригорина, популярную артистку Аркадину и вдоволь пожившего доктора Дорна тут играют Константин Хабенский, Марина Зудина и Олег Табаков, а начинающего писателя Треплева и дебютантку Заречную — совсем молодой Павел Ворожцов (в другом составе — выпускник мастерской Кудряшова Андрей Сиротин, игравший в спектакле «История мамонта») и студентка Крымова и Каменьковича Яна Осипова. Первые натурально купаются в лучах славы: каждый выход звезд публика встречает аплодисментами, как на каком-нибудь кремлевском концерте. Тригорин-Хабенский тут носит большие дорогущие часы, хипстерские очки и модные дизайнерские костюмы. Аркадина-Зудина щеголяет в соблазнительных шелковых платьях и рассеянно листает глянцевые журналы.
Молодежь, глядя на эту сладкую парочку, явно исходит завистью. Костя со своими новыми формами здесь выпендривается исключительно для того, чтобы набить себе цену. Нина сама соблазняет Тригорина, чтобы хоть так соприкоснуться с вожделенным миром богемы. При этом и те и другие — в искусстве полные нули. Талантлив Треплев или нет — один из главных вопросов пьесы, ключ к которому знаменитый монолог о Мировой душе. От его исполнения зависит, в какую сторону повернет весь спектакль. Заречная-Осипова читает этот монолог так бездарно, с плаксивыми интонациями обиженной девочки, что сразу ясно — перед нами и впрямь декадентский бред.
Читать текст полностью
© Предоставлено Московским театром п/р О. Табакова
Сцена из спектакля «Чайка»
Дальше смотреть спектакль из жизни посредственностей уже не так интересно. Артисты едят, пьют, носят свои пиджаки, лениво перебрасываются репликами и пробалтывают программные монологи без малейшего энтузиазма, оживляясь, лишь когда режиссер придумывает для них какой-нибудь трюк.
Трюков тут много. Здорово придумана и смешно сыграна вечеринка, где все напиваются вдрызг и наклюкавшаяся Маша (отличная работа Яны Сексте) настойчиво плачется в жилетку засыпающему на ходу Тригорину. Хорошо решена знаменитая сцена, где Аркадина пытается удержать любовника: тут у Зудиной и Хабенского случается настоящий эротический дуэт, в котором решающую роль играют не пустая и явно лживая лесть, а простейшие физиологические инстинкты. Медведенко (Алексей Комашко) у Богомолова почему-то учит французский с помощью аудиокурса, заторможенная Полина Андреевна (Надежда Тимохина) ездит на коляске со сломанной ногой, Сорин (убедительный Сергей Сосновский) в последнем акте наполовину парализован и говорит с интонациями Брежнева. Все это выглядит забавными фишками, такими же необязательными и странноватыми, как и музыкальный ряд спектакля, в котором Окуджава и Визбор соседствуют с Шевчуком и Б.Г. Заканчивается все Галичем. «Облака плывут, облака, облака плывут, как в кино, а я цыпленка ем табака, я коньячку принял полкило» звучит в финале после самоубийства Треплева. В общем-то мысль режиссера понятна: жизнь груба и пошла, и, хоть ты трижды застрелись или сгори на сцене, ничего в ней изменится.
© Предоставлено Московским театром п/р О. Табакова
Сцена из спектакля «Чайка»
С каким-то сладострастием и даже желчностью Богомолов развенчивает всех подряд: и гламурных селебритиз, и «непризнанных гениев». Одна из лучших сцен в спектакле — та, где Тригорин честно рассказывает Нине, что его слава несколько раздута, что он не любит себя как писателя и боится своего читателя. Она сыграна очень просто, без каких-либо затей и формальных изысков. Константин Хабенский исполняет монолог усталого беллетриста с таким неподдельным волнением и знанием дела, что даже не нужно заменять в уме слово «писатель» на «актер»: ясно, что он говорит про себя. Еще безжалостнее режиссер поступает с Треплевым. Когда в четвертом акте вульгарная и нанюхавшаяся кокса Заречная ложится перед ним и раздвигает ноги, он предпочитает взрезать свежий журнал. Классический вопрос школьных сочинений — «Отчего застрелился Константин?» — этой сценой снимается сам собой. Из-за полной импотенции на всех фронтах.
«Чайка» Богомолова обречена на сравнение со спектаклем Юрия Бутусова в «Сатириконе», вышедшим буквально месяц назад. Обе постановки претендуют на звание авангардных, но они различны, как лед и пламень. Бутусовская «Чайка» — яростная, горячая, неприлично избыточная и щемяще интимная — сделана мятущимся, неуспокоившимся Треплевым. Спектакль Константина Богомолова кажется поначалу типично тригоринским: {-tsr-}звездный состав, точный расчет на успех и кассу. Но потом думаешь — всё же он не Тригорин: не вкусил еще настоящей славы; пашет в роли рабочей лошадки в театральном синдикате Олега Табакова; не делает, как, скажем, Евгений Писарев, честных коммерческих постановок, а самовыражается… Просто на сей раз самовыражается, подстраховавшись. При обычном раскладе сил его рискованные концепции могут обернуться провалом, как это случилось с «Турандот» в Театре им. Пушкина, но на сцене МХТ он подстелил себе соломку в виде блестящего кастинга: что бы ни вытворял на сцене Хабенский, публика все равно будет валить на него валом. Нет, эта «Чайка» тоже сделана Треплевым, но Треплевым из четвертого акта пьесы, раздраженным и обиженным на мир человеком, которого часто бранят в журналах.
