Дмитрий Волкострелов пошел на «Прорыв»

Главным итогом петербургского театрального года стало открытие молодого режиссера, выпускника Льва Додина Дмитрия Волкострелова

Имена:  Дмитрий Волкострелов · Михаил Дурненков · Павел Пряжко

Одним из главных героев петербургской театральной премии для молодых «Прорыв» в нынешнем году стал режиссер Дмитрий Волкострелов. Он родился в 1982 году, три сезона назад с актерским дипломом выпустился из мастерской Льва Додина и до недавнего времени был лишь миловидным лицом из телевизора, знакомым по кино и «мылу». В минувшем году Волкострелов выпустил в Петербурге три спектакля, которые неожиданно для всех стали едва ли не главным позитивным итогом-2010.

Понять энтузиазм, с которым питерское театральное сообщество встретило спектакли дебютанта, невозможно, не зная контекста. Первый год нового десятилетия прошел на петербургской сцене под знаком застоя: называться удачами по гамбургскому счету могут фактически лишь два спектакля — александринский «Гамлет» Валерия Фокина и балтдомовские «Москва — Петушки» Андрея Жолдака.

Мастера старшего поколения (Лев Додин с добротными «Тремя сестрами» и Адольф Шапиро с откровенно неудачным «Королем Лиром») дали понять, что не в силах удерживать руку на пульсе времени. Редкие попытки академических театров выйти на непривычные для себя территории (вроде «Мерси» Владимира Золотаря в БДТ) заканчивались провалами. Остепенившиеся авангардисты 1990-х вынужденно молчали: Андрей Могучий весь год готовил намеченную на будущий апрель премьеру «Синей птицы» в Александринке, лишенный дома Русский инженерный театр «АХЕ» насупленно паковал чемоданы и посматривал в сторону Запада. Спектакли новорожденного театра «Мастерская» Григория Козлова, увы, так и остаются в позавчерашней системе координат.

Но, пожалуй, самым обидным было то, что именно молодые стали в уходящем году главными поставщиками заполонившего питерскую сцену театрального шлака. Еще недавно подающие надежды Андрей Корионов и Мария Романова полностью дискредитировали себя новыми постановками — а «новой шпаны», способной что-то противопоставить старшим коллегам, до поры до времени не было видно.

Тремя постановками Дмитрий Волкострелов доказал, что занял место лидера неслучайно: в каждом из спектаклей 28-летний режиссер демонстративно указывал на то, что занимается театром, вызывающе отличным от всего происходящего на петербургских подмостках в последние годы. Волкострелов осваивает территорию актуального искусства. И дело тут вовсе не в том, что он ставит исключительно тексты своих современников. Куда важнее, что современный по букве материал он облекает в своевременную театральную форму.

Первым спектаклем Волкострелова стала «Запертая дверь» по пьесе Павла Пряжко, впервые представленная минувшим летом в рамках молодежной театральной режиссерской лаборатории «ON.Театр», уже успевшая побывать на «Текстуре» и «Любимовке» и готовящаяся к весеннему показу в Москве в рамках «Маски-плюс». Она затронула едва ли не все болевые точки сегодняшнего общества и театра: отчуждение реальности, имитация жизни, социальный аутизм — с одной стороны; смычка театра и кино, документализм плюс жанровая саморефлексия — с другой.

Главной отличительной особенностью режиссуры «Запертой двери» стала внятно заявленная ориентация на постдраматическую театральную реальность: Волкострелов выстраивает свой спектакль в свойственной сегодняшней европейской драме неаристотелевой логике, отменяющей категории конфликта и катарсиса. «Запертая дверь» — идеальный театр эпохи, в которой «человек читает мир как RSS-поток или как френдленту».

Постдраматический вектор «Запертой двери» продолжил куда более радикальный по театральному языку «Июль». Казалось бы, ставить культовый текст Ивана Вырыпаева после столичного спектакля Виктора Рыжакова — чистое безумие. Однако молодой режиссер (утверждающий, между прочим, что постановки «Практики» не видел) вслед за Рыжаковым элегантно преодолел вызов, бросаемый литературным первоисточником: его «Июль» — спектакль о взаимоотношениях текста и его исполнительницы.

Волкострелов изучил топографию словесных пейзажей «Июля» вдоль и поперек. Великолепной актрисе и однокурснице режиссера Алене Старостиной он предложил тонко детализированную партитуру роли — при этом театральное действие в привычном смысле отсутствует. На протяжении всего спектакля артистка остается практически неподвижной. Соль эстетской минималистской постановки в том, что исполнительница то отстраненно озвучивает вырыпаевский текст, то присваивает его, то вновь отчуждается, мастерски усиливая и ослабляя драматическое напряжение.

Но самым интересным из театральных опытов Волкострелова стал созданный в соавторстве с драматургом Михаилом Дурненковым work-in-progress, представленный в рамках фестиваля «Театральное пространство Андрея Могучего». Участники проекта должны были сделать спектакль в недавно расселенной петербургской коммуналке, задействовав в постановке брошенные хозяевами старые вещи. Work-in-progress Волкострелова прикидывается перформансом, хотя на деле режиссер поставил полноценный спектакль с внятными ролями, закрепленными за профессиональными театральными актерами.

Расселив молодых артистов (в основном опять-таки соучеников по курсу Льва Додина) по комнатам и коридорам квартиры, Волкострелов предоставил им право жить жизнью своих персонажей, придумав для каждого вместе с драматургом подробную биографию, но оставив при этом шлюзы для импровизации. Публика в свою очередь вольна была свободно перемещаться по игровому пространству, выбирая собственную сюжетную траекторию: кто-то на протяжении всего спектакля наблюдал за обитателями конкретной комнаты, кто-то старался не пропустить ни одного движения всех соседей разом.

Три спектакля, выпущенные Волкостреловым в Петербурге, уже позволяют сформулировать ключевые свойства его театра: подчеркнутое пренебрежение вроде бы обязательной для адепта новой драмы литературоцентричностью; последовательная деидеологизация творческого акта и нежелание сужать смысловое поле интерпретаций; вовлечение зрителя в действие в качестве активного его участника; работа на территориях, пограничных с драматическим театром. Столь многообещающих режиссерских дебютов петербургский театр давно уже не знал.