Анатолий Васильев и Николай Коляда на фестивале в Нанси

Французский театральный форум подтвердил, что мертвая зона в искусстве становится все больше – не только в России, но и на Западе

Фестиваль Les Passages, с 1996 года существовавший как ежегодный, параллельно с общим падением интереса к Восточной Европе проходит теперь только раз в два года. В мае он состоялся в одиннадцатый раз — вообще, говорят, в последний: на игры с Россией и ее ближайшими соседями денег больше нет. А были тут и Арпад Шиллинг, и Фоменко, и Гришковец, и Погребничко, и театр «Тень», и Коршуновас… Была своя, верная публика — да и воодушевленные профессионалы с удовольствием вдыхали диковатый аромат восточной удали, не стесняясь подворовывать нездешние картинки и образы.

В этом году собирались прощаться. Либеральный парижский журналист, защитник униженных и угнетенных Жан-Пьер Тибода (Jean-Pierre Thibaudat) ездил по российской глубинке, искал невиданные еще таланты. Нашел в Екатеринбурге Николая Коляду; попросил нынешнего парижанина Анатолия Васильева приехать в Нанси на последний праздник. Васильеву было не с руки: у него уже начинаются репетиции в Будапеште с несравненной Мари Тёречек (тут отдельная история: после недавней тяжелой болезни венгерской актрисы Васильев выбрал ей пьесу Маргерит Дюрас «Целые дни напролет под деревьями» и велел жить, и играть, и снова хулиганить, как прежде было дело с Достоевским и Островским). Однако он согласился и решил поработать на фестивале с профессиональными актерами. Те тут же отозвались, собрались отовсюду — от Барселоны до Бельгии и Швейцарии. Потом, узнав, что Васильев проводит мастер-классы, приехали и прежние ученики. Жили одной командой. «Чехов. Психология в действии» — все четыре «большие» пьесы параллельно — точнее, в скрещении сюжетных ходов, тем, во взаимных отражениях персонажей. И каждый день проводились этюды по-васильевски, то есть свободная импровизация вокруг жесткой структуры.

Кто помнит о легендарных «Шести персонажах» (cпектакль по пьесе Л. Пиранделло «Шесть персонажей в поисках автора», поставленный А. Васильевым в 1987 году. — OS), тот согласится со мной: Васильев остается непревзойденным мастером психологического театра. Линию действия он выстраивает не от рационально просчитанной мотивации, не от социальных надобностей, но безжалостно продираясь к мутному мареву подсознания или темному чреву мифа. Актеры в шоке, но то, что они начинают выделывать на этюдах, — это рождение новых смыслов почти из физиологии, из пор кожи, из поворота щиколотки, из хриплого стона.

Моросит, капает нансийский, немецкого задела дождичек. В чудном парке стоит «Барак Марго» (театральный зал. — OS), где играет каждый день «Коляда-театр». «Ревизор», «Гамлет», «Король Лир». Вот городничий и его свора месят ногами жидкую грязь, бабы сажают в землю пучки зеленого лука, чиновники и прохожие-проезжающие всё моют, моют ноги — да снова в ту же грязь… Той же субстанцией расплачиваются («у нас денег — как грязи…»), ею же «опускают» подчиненного, марая ему спину. Это довольно старый спектакль Коляды. Мне он показался слишком «этнографическим», с экзотикой западновосточных схождений, тюбетеек и халатов, водки из стаканов в подстаканниках, базарных ковриков с лебедями, русских сентиментальных баллад. Лучше всего, как вообще у Коляды-режиссера, выходы-шествия то ли ошметков народа, то ли того же служивого чиновного люда: бабы в ватниках и обрезанных резиновых сапогах, мужики в немыслимых многослойных тряпках... И гораздо сильнее, неожиданнее был «Гамлет» (заглавную роль и тут, и в «Ревизоре» играл великолепный колядинский актер Олег Ягодин). Те же массовые радения, теперь уже королевской свиты, экстаз вельможного быдла, каковое — что скрывать! — и есть мы сами, то есть человеки, готовые преданно заглянуть в глаза, собезьянничать, подхватить снизу что велено… Собачий ошейник с веревкой: если меня не дернут, я сам себя дерну, и меня поведет в сторону, как и весь двор: смотрите, люди добрые, — на то высочайшая воля! И постепенно — очищение, осветление: два превосходнейших поединка между Гамлетом и Лаэртом всё на тех же ошейниках-поводках, чтобы выйти в конце к мертвому голому Гамлету, мокнущему под струей воды, готовому если не оплаканным, то хотя бы омытым уйти за ту черту, куда прежде только заглянул…

Теперь разделим и умножим. Вот французы и их реакция: чрезвычайно экзотичное, несколько дурного вкуса любительство с большим драйвом. Вот моя реакция: очень много грязи — и я имею в виду не натуральную грязноватую фактуру, а просто режиссерскую недочищенность, невыверенность действия. И все-таки это, бесспорно, театр, причем никакой не лубочный «этнос», а истинная, народная стихия.

Вот состоявшийся в рамках фестиваля коллоквиум, посвященный театру «после падения Берлинской стены». Вот обласканный французами политический театр из Минска… В подтексте, а то и напрямую, звучит простая мысль: учитесь цивилизации, идите к нам. Хоть и кризис, в меру сил поможем, и вы сами не заметите, как вырастете, разовьетесь, отшлифуетесь. Тут же, в Нанси, еще один почетный гость и почти непременный участник — болгарский театр-лаборатория «Сфумато». Маргарита Младенова и Иван Добчев привезли трилогию: Стриндберг («Фрекен Юлия» и «Танец смерти») и спектакль о Стриндберге. Элегантное, изысканное зрелище, построенное на одном придуманном приеме, с размеренным текстом, с фронтально развернутыми актерами. Всё как у больших, всё как во Франции, где театр аккуратно разделен: драма существует по большей части в виде вязкой жвачки лирического дневника, сопровождающегося нарезкой в меру изобретательных и вполне иллюстративных образов, а самостоятельный визуальный ряд имеет право на существование лишь в спектаклях пластических, движенческих. Короче, любимый жанр здесь — читка «с выражением» в сопровождении слайдов…

Я утрирую, но ощущение от парижской жизни именно такое — тишь да гладь, расширяется мертвая, выморочная зона: болтливый, псевдопоэтический текст без тени действия, без пружины. Плюс масса технических новшеств: и свет, и геометрия пространства, и видео… Образ же — рожденный текстом и одновременно существующий в контрапункте к нему, высекающий искру, раздирающий в кровь слова, сохраняющий право импровизации и действия — вытеснен куда-то на периферию. Туда, где обитали прежде Брук и Мнушкина, где бьется живая энергия Франсуа Танги. Сейчас Танги получил премию «Новая театральная реальность Европы», но двадцать с лишним лет существования его «Театра дю Радо» — на обочине, с помещениями, которые обустраивают сами актеры, с вечной войной против чиновников — на удивление похожи на историю и Коляды, и — с оговорками — Анатолия Васильева.

Маргиналы-художники всех стран, соединяйтесь!

Смотреть галерею полностью


Другие материалы раздела:
Дмитрий Циликин. «Месяц в деревне» в БДТ, 02.06.2009
Марина Борисова. Чеховский фестиваль открылся цирком с конями, 29.05.2009
Алексей Бартошевич. ГИТИС победил: что дальше? 26.05.2009