Вознестись в сиянии. Часть 3

ПЕТЯ КОСОВО возвращается с дневником беглого анархиста после трех месяцев, проведенных в польской тюрьме

Имена:  Петя Косово

​Вознестись в сиянии. Часть 1
Вознестись в сиянии. Часть 2

«Посмотри на Дональда. Теперь посмотри на Гуфи». Картинки закреплены в противоположных углах комнаты, мультяшные герои улыбаются мне со стен полицейского участка. Я стою в наручниках и кручу головой перед фотоаппаратом. Попался. Лишенный пояса и шнурков, следую в одиночную камеру. Дверь захлопывается перед — носом, я ложусь на нары и закрываю глаза от прожектора, освещающего трехметровые апартаменты круглосуточно. На стене выгравировано: «Никогда не верь грузинам! Будь проклят Белосток!» Хайль Гитлер, наконец-то в Бухенвальде!

Теперь расскажу вам, как это делается. Допустим, вы оказались в незнакомом европейском городке без средств к существованию, документов и знания какого-либо языка, кроме родного. Провал? Ни в коем случае. Для начала нужно отломать дворник от машины. Разобрав его, внутри вы обнаружите гибкий стальной крючок — это первый шаг на пути к успеху. Потом вы идете в ближайший гипермаркет, следуете прямо в отдел «Зоотовары» и похищаете небольшие компактные аксессуары для чистки стенок аквариума — такие щеточки на магнитах. Берете их несколько штук, на пустыре раскалываете булыжником, и вуаля — у вас в руках стопка мощных плюс-минусов. Вы полностью экипированы.

В крупном магазине электроники теперь все будет зависеть только от вашей ловкости: под воздействием магнитной колбаски алармы расщелкиваются, как тыквенные семечки!

Стальной крючок пригодится вам в магазине дорогой одежды — дополнительные чипы обычно прячут за швами, иначе их не извлечешь. Если в торговый зал пускают с сумками, все становится еще проще: 4—5 слоев простой металлической фольги, наклеенной с внутренней стороны, позволят наполнить ее любыми товарами, даже не снимая алармы. Добычу легко сдать в ларек арабам за полцены — и гарантированные деньги у вас в кармане. Видите, как просто? Тысячи людей живут в Европе только этим, знаете ли.

Мы все — пятая колонна в европейском обществе. Паразиты? Нет, новая кровь, еретики-колонисты, ваше будущее. Мы самые хитрые, самые активные, самые бесстыжие, говорим на всех языках подряд, женимся на ваших женщинах ради документов, мы можем делать то, чего вы уже давно не можете. Политикам этого не остановить, вечные ценности под угрозой — ничего уже не поделаешь. В Марселе уже давно нет французов.

А еще можно красть на ура. Знаете, как это? Это значит, вы хватаете в магазине ноутбук, и — ура! — вниз по улице. Я закусывал консервами на лестнице собора, когда чья-то тень метнулась к моему рюкзаку. «Ура!» — араб уже сцапал его и собирался припустить, но оступился и полетел по ступенькам кубарем. «Пардон, мон ами!» — он ничуть не смущен. «Жюстис де Дю», — соглашаюсь я.

С фальшивыми американскими правами вместо удостоверения личности можно ездить в пригородных поездах, но нельзя лечиться. В Брюсселе уже холода, весь покрытый коркой гноя, я шатаюсь без приюта по улицам. На сквере растянули свои брезентовые палатки беженцы из Восточной Африки — они живут здесь годами, ожидая решения миграционного ведомства об их статусе. Пищат дети, коптят трубы буржуек — война! война! скоро будет война. В госпитале отказались меня принимать, социальная клиника не работает — я рухнул в приемной «Скорой помощи». «Мне нужна помощь. Девушка, это чума?» — «Нет, котик мой, это ветрянка. Теперь у тебя началась пневмония, тебе нужно держать ножки в тепле». НАТО убьет меня, если не убраться отсюда. Снова наперегонки с болезнью и контролерами я возвращаюсь в Амстердам.

На фасадах старинных домов вдоль каналов, почти под самой крышей, расположен специальный крюк. Это традиционный для Голландии способ подъема грузов на верхние этажи зданий — через окна. К крюку закрепляется система блоков, и мы с белорусами вручную тянем на пятый этаж стиральную машину — она раскачивается прямо у нас над головами. Наконец у меня есть работа. Отцепил чей-то велосипед от фонарного столба, заселился в помещение заброшенной автомастерской — жизнь потихоньку налаживалась.

Все испортил сыр. Мы подбирали его целыми ящиками с помоек после субботней ярмарки — множество элитных сортов, названий которых не запомнить. Это была вспышка роскоши, единственное — необходимо было отсортировать гнилые огрызки от съедобных. Здесь меня и поджидала неудача. Со дна коробки я достал почти целый, аккуратненький кругляшок ароматного сырка — он содержал в себе нечто серо-зеленое. Невозможно было понять, благородная это плесень или помойная, но, полагаясь на чутье, я решил, что есть это можно. И не ошибся — кусок за куском он растаял у меня во рту, а неладно я себя почувствовал только к ночи. Адрес дежурной аптеки мне был неизвестен, у моих соседей по автомастерской не оказалось никаких медикаментов, кроме наркотиков. Я отказался от идеи занюхать серенький кокаин и попросил хотя бы антибиотиков. Мне дали несколько таблеток на выбор — все они были без упаковок. Я выбрал ту, что смотрела на меня, и был не прав.

Сочетание 2CP и диареи сломало меня в ту ночь. Мало того, что стены атаковали, — я очнулся в настоящем аду. Это была моя жизнь, я окинул ее взглядом в отчаянии и понял, что ничто в ней не вызывает у меня чувства, отличного от отвращения. 25 лет пролетели без стыда и совести; ничего не достигнув, я растерял последнее. Человек мира, но какого — самого лучшего из миров? Определенно нет.

Когда-то очень давно, еще в нежные годы отрочества, я впервые попал под милицейскую раздачу, и меня должны были отправить куда надо. К счастью, я был малолетним, и меня не заключили под стражу на время следствия, отпустили гулять до вызова. На следующий день я проснулся, почистил зубы и пошел в школу, как обычно. Было лето и тепло, я шел по улице и внезапно почувствовал дикое желание убежать. Это было хаотическое, животное чувство, которое испытывает заяц, только почуяв в лесном воздухе легкий одор лисы. Мне хотелось одним махом перемахнуть через кусты, перебежать через проезжую часть, выскочить на бульвары и понестись в далекое пространство. Это чувство не покинуло меня уже никогда потом, спасало меня множество раз, а теперь разорвалось водородной бомбой во мне, оставив после себя выжженное поле. «Клетка» и «Бежать» — два радиоактивных обломка, единственное, что осталось в моей голове. Я потерял сознание и побежал.

«А почему мы едем без музыки — вот у меня в бардачке есть какой-то диск с русской музыкой, раз ты русский. Да, вот этот, поставь его. Заодно расскажешь мне, о чем они поют».

Я сдуваю с неподписанной болванки пыль, кладу ее в прорезь проигрывателя, и по кабине дальнобойщика начинает звенеть детский голос: «Я узнал, что у меня есть огромная семья: и травинка, и лесок, в поле — каждый колосок...». «Полковнику никто не пишет…» — мы въезжаем на территорию Республики Польской.

В Познани я, как обычно, останавливаюсь в заросшем полесском пионерлагере. Это сквот «Розбрат» — начало и конец всех моих путешествий. На следующий день рано утром мы все, сорок человек, выезжаем на автобусе в Варшаву. Мои друзья погнали меня на ежегодный бал-маскарад в столице: День независимости Речи Посполитой. Традиционно в этот праздник там проходит самый большой нацистский марш в Европе — сыны Адольфа съезжаются отовсюду, чтобы на несколько часов ощутить былую мощь рейха. Ведь 10 ноября — это одновременно и «Хрустальная ночь», как известно. Достаточно странное совпадение.

Разумеется, туда же стягиваются левые и анархисты со всех концов Польши. Ежегодная забава заключается в том, что они пытаются блокировать путь колонны правых: успех сопутствует то одной, то другой стороне, но все неизменно заканчивается слезоточивым газом. Явившись к месту событий, я был впечатлен — нацистов собралась уже целая площадь, и выглядели они гораздо качественнее, чем их российские коллеги. Многие из них были совершенно невиданных размеров. В их руках реют гордые штандарты, в гуще красно-белых флагов я замечаю даже один жовто-блакитний — восточные соратники тоже здесь! Полиции всех видов очень много, все ждут, когда часы на ратуше пробьют к началу карнавала.

Внезапно со стороны крепостной стены слышатся дружные крики мужчин: еще одна толпа национал-социалистов зашла к нам с тыла и уже несется на наши импровизированные кордоны. Это хулиганы «Легии», местного футбольного клуба; в первых рядах бритые люди, годящиеся мне в отцы. Полиция оказалась не готова, анархисты — тоже. Наш кордон был самый малочисленный из трех расположенных по периметру площади. Летят бутылки и файеры, парни хватают что попало — я щелкаю фотоаппаратом. Полюбуйтесь, дорогие обыватели, как нас колотят.

«Курва-мать!» Пузатый дядя-нацист пытается выхватить у меня камеру. На самом интересном месте!

На поле выходит серо-зеленая команда, теперь получают все. Спешат смешные аквалангисты — ребята с баллонами слезоточивого газа за плечами. Из толпы анархистов летит кусок брусчатки и попадает одному из них прямо по каске — гол! Вязалово, сирены, овчарки, ментавры (конная полиция) — две толпы оттесняют в разные стороны. Новые и новые волны ОМОНа, меня пытаются закрутить. «Пресс! Аусвайс! Чубайс!» — выкрикивая заклятия, я ухожу в переулки.

И куда подевались все мои друзья? Уже прошел весь старый город, заплутал на перекрестках — все абоненты недоступны. Никогда мне не нравилась Варшава. Чуть отойдешь от центра — и начинается какое-то Свиблово: бесконечные серые коробки и ночники-магазины. Повздорить у ночника с усачами или подраться со спортсменами — этого только не хватало. Но мне повезет, обязательно повезет, конечно, как всегда.

Я направляюсь в магазин. «Пан, почекай! — передо мной двое полицейских. — Ваши документы». — «Да ладно тебе, я сам милиционер».

Бетонный мешок два на четыре, и софит в глаза. Подведем итоги: недалеко же я убежал. На железной двери нацарапано: «Мама», «Донецк», «Ереван», «Грозный», «15 Молсовхоз».

«Косово»