MJ

Смерть Майкла Джексона вызвала у многих острую необходимость осмыслить его судьбу. По просьбе OPENSPACE.RU и по собственному почину этим занялись поэты МАРИЯ СТЕПАНОВА и АЛЕКСЕЙ ЦВЕТКОВ, композитор ЛЕОНИД ДЕСЯТНИКОВ и журналист МАКСИМ СЕМЕЛЯК

Имена:  Майкл Джексон

Алексей Цветков. Нищета общего аршина
Максим Семеляк. Инициалы на линейке
Леонид Десятников. Командир звездочки
Мария Степанова. The Little Black Boy

НИЩЕТА ОБЩЕГО АРШИНА

Поэт АЛЕКСЕЙ ЦВЕТКОВ считает, что в Майкле Джексоне мир потерял ангела давно снятой с производства модели

Все в нем было настолько гиперболично и гротескно, что назвать его человеком можно только условно. Если термин «ангел» лишить всех положительных и сакральных коннотаций, он вполне подошел бы к нему. Майкл Джексон был ангелом той давно снятой с производства модели, в которой еще не было разделения на добро и зло, которая существовала до отпадения Люциферова воинства от небесного престола. С нами его роднили только общие контуры анатомии, которые он, впрочем, менял по своей прихоти, поскольку не видел в них никакой обязательности. Хотя теперь этого уже не проверить, я готов дать руку на отсечение, что он никогда не имел ни малейшего представления о нашем мире, который недавно покинул.

Даже расовой принадлежности у него не было — в детстве (если условиться, что это было именно его детство), когда он еще сохранял контуры афроамериканского мальчика, солиста группы Jackson 5, его основной аудиторией были белые, и для них же он пел и после, когда изваял себе новое тело подростка, не умеющее стареть, а только хаотично транспонироваться и деформироваться. Это не было тело белого — просто рапсодия на мотивы белой расы.

Когда я на несколько лет потерял его из виду к концу семидесятых, новое явление произвело впечатление пришествия — не сакрального, марсианского. Впрочем, у того же Уэллса есть какой-то побочный роман об ангеле, угодившем на землю, впоследствии переработанный Леонидом Леоновым в апокалипсический двухтомник. Этот Джексон второго издания пел не так, как мы привыкли, двигался не так, как мы до этого умели, и выглядел как никто из нас. Если бы он не существовал на самом деле, ни у кого из нас не хватило бы фантазии его придумать.

Жизнь за пределами сценической у него так никогда и не вписалась в человеческие измерения, и все благоглупости о том, как увечит людей шоу-бизнес, к нему неприменимы. Жертвы шоу-бизнеса все же сохраняют обычно какую-то узнаваемость изначальной матрицы — и в Бритни Спирс, и в Алле Борисовне Пугачевой просматриваются следы общего с нами происхождения, а Мадонна, с ее неимущим детством в Мичигане и богемной юностью в Нью-Йорке, явно одной с нами крови и многократно пыталась возобновить человеческое существование за кулисами карьеры. Майкл Джексон дружил с шимпанзе, с маленькими мальчиками и с Элизабет Тэйлор, то есть явно не с мейнстримными формами интеллекта. Шоу-бизнес не был для него миссией или работой — это была его настоящая жизнь, которую мы, с нашими повседневными шаблонами, принимали за цирк. Это был его метод миропознания, пусть и совершенно непригодный для наших условий. Когда ему предъявляли обвинения в аморальности и совращении малолетних — наверняка, впрочем, лживые и мотивированные корыстью, — он, мне кажется, понимал их не лучше, чем понимал бы камень или воробей. Ни шимпанзе, ни Элизабет Тэйлор не могли посодействовать этому пониманию и подсказать что-либо дельное.

Поп-культура давно не вызывает у меня никакого интереса, кроме чисто этнографического, и поэтому мне особенно любопытна моя собственная реакция на эту, я бы сказал, космическую флюктуацию. Мне кажется, что Майкл Джексон был не столько звезда эстрады, сколько отражение в сценических зеркалах образа современного художника, давно сменившего поиски красоты на экспедицию за отчуждением и странностью, — с той разницей, что для него они были естественной формой поведения, в отличие от какого-нибудь Фрэнсиса Бэкона, пролившего ведра пота, чтобы казаться не таким, как остальные.

Его второе пришествие с треском провалилось, но разве мы вправе судить о триумфах и провалах существа, с которым изначально не имели ничего общего? Знаменательно, что он покинул нас в самый канун провозвещенного третьего, и как знать, уцелела ли бы наша психика перед новым натиском из-за грани реальности?

Все эти слабые догадки там, где уместнее был бы некролог, могут прозвучать кощунственно, и мне этого не хотелось бы. Если условиться, что он был одним из нас, мне искренне его жаль, но я не могу поручиться, что наша расхожая жалость здесь уместна. Может быть, она для него даже унизительна или просто непостижима, как и наши прошлые судебные претензии. И поэтому я лучше ограничусь восхищенным недоумением. Майкл Джексон не был одним из нас — он был скорее чем-то, что с нами случилось.