MJ

Смерть Майкла Джексона вызвала у многих острую необходимость осмыслить его судьбу. По просьбе OPENSPACE.RU и по собственному почину этим занялись поэты МАРИЯ СТЕПАНОВА и АЛЕКСЕЙ ЦВЕТКОВ, композитор ЛЕОНИД ДЕСЯТНИКОВ и журналист МАКСИМ СЕМЕЛЯК

Имена:  Майкл Джексон

Алексей Цветков. Нищета общего аршина
Максим Семеляк. Инициалы на линейке
Леонид Десятников. Командир звездочки
Мария Степанова. The Little Black Boy

НИЩЕТА ОБЩЕГО АРШИНА

Поэт АЛЕКСЕЙ ЦВЕТКОВ считает, что в Майкле Джексоне мир потерял ангела давно снятой с производства модели

Все в нем было настолько гиперболично и гротескно, что назвать его человеком можно только условно. Если термин «ангел» лишить всех положительных и сакральных коннотаций, он вполне подошел бы к нему. Майкл Джексон был ангелом той давно снятой с производства модели, в которой еще не было разделения на добро и зло, которая существовала до отпадения Люциферова воинства от небесного престола. С нами его роднили только общие контуры анатомии, которые он, впрочем, менял по своей прихоти, поскольку не видел в них никакой обязательности. Хотя теперь этого уже не проверить, я готов дать руку на отсечение, что он никогда не имел ни малейшего представления о нашем мире, который недавно покинул.

Даже расовой принадлежности у него не было — в детстве (если условиться, что это было именно его детство), когда он еще сохранял контуры афроамериканского мальчика, солиста группы Jackson 5, его основной аудиторией были белые, и для них же он пел и после, когда изваял себе новое тело подростка, не умеющее стареть, а только хаотично транспонироваться и деформироваться. Это не было тело белого — просто рапсодия на мотивы белой расы.

Когда я на несколько лет потерял его из виду к концу семидесятых, новое явление произвело впечатление пришествия — не сакрального, марсианского. Впрочем, у того же Уэллса есть какой-то побочный роман об ангеле, угодившем на землю, впоследствии переработанный Леонидом Леоновым в апокалипсический двухтомник. Этот Джексон второго издания пел не так, как мы привыкли, двигался не так, как мы до этого умели, и выглядел как никто из нас. Если бы он не существовал на самом деле, ни у кого из нас не хватило бы фантазии его придумать.

Жизнь за пределами сценической у него так никогда и не вписалась в человеческие измерения, и все благоглупости о том, как увечит людей шоу-бизнес, к нему неприменимы. Жертвы шоу-бизнеса все же сохраняют обычно какую-то узнаваемость изначальной матрицы — и в Бритни Спирс, и в Алле Борисовне Пугачевой просматриваются следы общего с нами происхождения, а Мадонна, с ее неимущим детством в Мичигане и богемной юностью в Нью-Йорке, явно одной с нами крови и многократно пыталась возобновить человеческое существование за кулисами карьеры. Майкл Джексон дружил с шимпанзе, с маленькими мальчиками и с Элизабет Тэйлор, то есть явно не с мейнстримными формами интеллекта. Шоу-бизнес не был для него миссией или работой — это была его настоящая жизнь, которую мы, с нашими повседневными шаблонами, принимали за цирк. Это был его метод миропознания, пусть и совершенно непригодный для наших условий. Когда ему предъявляли обвинения в аморальности и совращении малолетних — наверняка, впрочем, лживые и мотивированные корыстью, — он, мне кажется, понимал их не лучше, чем понимал бы камень или воробей. Ни шимпанзе, ни Элизабет Тэйлор не могли посодействовать этому пониманию и подсказать что-либо дельное.

Поп-культура давно не вызывает у меня никакого интереса, кроме чисто этнографического, и поэтому мне особенно любопытна моя собственная реакция на эту, я бы сказал, космическую флюктуацию. Мне кажется, что Майкл Джексон был не столько звезда эстрады, сколько отражение в сценических зеркалах образа современного художника, давно сменившего поиски красоты на экспедицию за отчуждением и странностью, — с той разницей, что для него они были естественной формой поведения, в отличие от какого-нибудь Фрэнсиса Бэкона, пролившего ведра пота, чтобы казаться не таким, как остальные.

Его второе пришествие с треском провалилось, но разве мы вправе судить о триумфах и провалах существа, с которым изначально не имели ничего общего? Знаменательно, что он покинул нас в самый канун провозвещенного третьего, и как знать, уцелела ли бы наша психика перед новым натиском из-за грани реальности?

Все эти слабые догадки там, где уместнее был бы некролог, могут прозвучать кощунственно, и мне этого не хотелось бы. Если условиться, что он был одним из нас, мне искренне его жаль, но я не могу поручиться, что наша расхожая жалость здесь уместна. Может быть, она для него даже унизительна или просто непостижима, как и наши прошлые судебные претензии. И поэтому я лучше ограничусь восхищенным недоумением. Майкл Джексон не был одним из нас — он был скорее чем-то, что с нами случилось.{-page-}


ИНИЦИАЛЫ НА ЛИНЕЙКЕ

МАКСИМ СЕМЕЛЯК на коротком свидании с музыкой, которая его мало интересовала

Рано утром в пятницу меня разбудил укоризненный писк смс. Я нашарил рукой телефон, на экране высветилось: «Ну разве «Bad» не великий альбом?!» Писала давняя знакомая, в вопросах музыкального искусства любившая сочетать искреннюю строгость с простительной впечатлительностью. Я набрал: «Охотно верю» и перевернулся на другой бок. Тут же пришел ответ: «Ты, я вижу, ничего в музыке не понимаешь, и, судя по всему, никогда не понимал!!!» Пришлось признаться, что альбома «Bad» я никогда в жизни не слышал, и пообещать немедленно восполнить пробел. Самому вдруг стало интересно.

Гонимый азартом и раздражением, я спустился вниз и уселся за компьютер. Выудить «Bad» из бесхозного сетевого болота было делом нескольких секунд. Шел дождь, за окном как невостребованные эсэмэски пищали дятлы, которых в этом году развелось великое множество. Где-то в районе песни «Liberian Girl» я ощутил спокойное поверхностное наслаждение. Я понял, что ничего не потерял — в том смысле, что ровно те же умеренно щекотливые эмоции посещали меня и при первом знакомстве с этим исполнителем.

В одиннадцатилетнем возрасте я вырезал из какого-то социалистического киножурнала его фотографию и примерно тогда же послушал на записанной соседом с четвертого этажа кассете пару песен. Я совершенно не воспринимал Майкла Джексона как музыку — с тем же успехом можно было рассматривать спейс-шаттл в виде транспорта. Я смотрел на его портрет, и, пожалуй, больше всего мне пришлась его кожаная куртка со множеством молний. Иначе говоря, Джексон символизировал собой весь мыслимый синкретизм поп-культуры — он вообще не разлагался на составляющие. Он был примерно как Кинг-Конг, Рэмбо или Конан-варвар — в детстве мне попадались их изображения все в тех же социалистических журналах или в советской пропагандистской литературе. Другое дело, что эти образы с годами приблизились почти вплотную, благодаря чему растеряли все свои и без того нехитрые секреты, а Джексон так и остался на расстоянии световых лет — скрытый маской, барокамерой, очками в пол-лица, нехорошими скандалами или просто плотной завесой дождя, как на его московском концерте. В свое время он взял всем самым живым — черной кровью, неземной выправкой, выжимкой из самого выдержанного соула и фанка, а потом с легкостью загнал всю эту браваду в пробирку, доказав, что всякий избыток нуждается в ущербе. Даже его денежная популярность отдавала чем-то заповедным. Он никогда не казался хватом. Мадонна — это хват, да. А Джексон был общедоступен, как чернильные инициалы на деревянной линейке, но и хрупок, как фигурант Красной книги. Был притягательным, но не притяжательным.

С тех пор как я последний раз слышал Майкла Джексона, прошло, наверное, четверть века. Я столкнулся с тысячью людей самого разного пошиба, достатка и морального статуса. Почему-то никто из них при мне ни разу не вспомнил, не послушал и не похвалил Майкла Джексона. Не вспоминал его и я. Элвис, Синатра, Мадонна — вся эта иконография так или иначе давала о себе знать в здешних условиях, пусть в сколь угодно странных и завиральных контекстах. А Джексон исчез с радаров, как тот самолет, что становится знаменит только по факту своей пропажи. Помню только, как однажды, в 91-м году, застенчивая некрасивая девочка догнала меня по дороге к метро «Университет» — мы только поступили. Шли молча, и вдруг она спросила, нравится ли мне Джексон. Я сказал, что, в общем, наверное, не очень — в те годы было в самом деле не до него. Она вздохнула: «А мне нравится, как он танцует». Ну, еще Абдулов в «Черной розе — эмблеме печали» хвастался «па-аследним Майклом Джексоном» из серенького Volvo (кстати, имелся в виду как раз «Bad», фильм-то 89-го года. Не то чтобы прямо «па-аследний», ну да ладно). Ну еще Шнуров в 2000-м записал на альбоме «Дачники» песенку с загадочными словами «Все потеряло смысл, бьюсь головой об пол, сегодня Майкл Джексон на пенсию ушел… Майкл, вернись!»

Я уже было потянулся за телефоном, чтобы написать что-нибудь в ответ и вернуться в постель, благо дождь не прекращался. Однако вместо этого сдуру открыл какие-то новости и обнаружил, что он мертв. {-page-}


КОМАНДИР ЗВЕЗДОЧКИ

ЛЕОНИД ДЕСЯТНИКОВ о сходстве Майкла Джексона с Моцартом

О нем ведь уже все сказано, все написано! Главный мальчик, командир звездочки. МДж — эльф, МДж — инопланетянин, МДж рифмуется со всем на свете, он... ну, в общем, где-то Пушкин-наше-все (а как же, арапчонок ведь!). Мне с мелкой высоты моего композиторского шестка интересен МДж как Моцарт. «Если Бетховен — всего лишь композитор, то Моцарт — (осуждающе-иронически?) сама Музыка». И вправду многое совпадает: оба вундеркинды, оба инфантильны, оба гениальны в самом элементарном значении этого слова. Музыка Моцарта однообразно прекрасна — в музыке, исполняемой МДж, буквально не за что зацепиться (он преображал ее неизвестным науке способом). Уже посмертная мифология заструилась, параллельнее просто не бывает: см. версию отравления у М. Кононенко во «взру», ссылку не даю.

Другой сильно напрашивающийся мифологический образ — Орфей, терзаемый менадами. В роли последних «комитет солдатских матерей» (не удержался, ради красного словца... простите за грубую шутку), когорта зобастых американских мамаш, засылавших на промысел своих отпрысков — без особого, видать, успеха...

Увы мне, разминулись! В пору его расцвета я был уже сложившимся человеком, нет у меня «моего МДж», и мне остается лишь сожалеть об этом. Как-то, ей-богу, неловко в эти траурные дни предаваться псевдоинтеллектуальным спекуляциям. Прекрасно написали в своих блогах ladoga и crianza. Моя младшая сестра и миллионы людей во всем мире восприняли его смерть как личную утрату.


Еще по теме:
Выбор OPENSPACE.RU: видео про Джексона, 02.07.2009
Мария Степанова. The Little Black Boy, 02.07.2009
Последний лунный шаг, 26.06.2009