Кризис = расцвет культуры?

Режиссер ЭДУАРД БОЯКОВ, издатель АЛЕКСАНДР ИВАНОВ, архитектор ЕВГЕНИЙ АСС, галерист ВЛАДИМИР ОВЧАРЕНКО и представители от OPENSPACE.RU ЕКАТЕРИНА ДЕГОТЬ И ГЛЕБ МОРЕВ собрались на ярмарке non/fiction, чтобы обсудить, расцветет ли художественный мир во время кризиса миллионом благоуханных цветов

Имена:  Александр Иванов · Владимир Овчаренко · Глеб Морев · Евгений Асс · Екатерина Дёготь · Эдуард Бояков

Глеб Морев: Одним из поводов для того, чтобы сформулировать нашу тему так, как мы это сделали, послужило высказывание Даниила Дондурея, который, говоря об индустрии кино и о потенциальном влиянии экономического кризиса на кино, сформулировал, казалось бы, парадоксальную мысль о том, что для российского современного кино экономический кризис будет благотворен, что уйдут лишние развращающие деньги и кинопроцесс подвергнется благотворной очистке. Я бы хотел услышать от сегодняшних гостей, представителей разных культурных индустрий, так ли это. Какими им видятся перспективы развития близких им областей культуры?

Я знаю, что, например, Эдуард Бояков закончил или почти заканчивает художественный фильм. Согласен ли ты с мнением Дондурея?

Эдуард Бояков: Я думаю, что очень опасно отталкиваться исключительно от своего опыта, когда рассуждаешь на такие темы, как кризис в экономике, кризис или, наоборот, расцвет в искусстве. Шедевры возникают и во времена сильных кризисов, и во времена экономических расцветов. В общем-то, здесь, наверное, есть какая-то очень сложная закономерность, но она не на уровне единичной творческой биографии. Я делаю фильм и делаю. К счастью, основные траты уже прошли. Что касается киноиндустрии, то она, конечно, очень сильно сейчас будет страдать. Я уже знаю, что очень много представителей киношных профессий начинают переживать по поводу того, что они лишатся работы. Увеличится конкуренция — это хорошо, уменьшится количество денег — это плохо. Для затравки нашего разговора я позволю себе такое умозаключение: для разных видов искусств кризис, наверное, будет означать разное. Больше всего пострадает, мне кажется, изобразительное искусство, если говорить именно о рынке. Фондовый рынок рушится, и изобразительное искусство как рыночная система очень сильно пострадает, это очевидно. Пытаются, конечно, какую-то мину наши коллеги сохранить при этой игре, рапортуют о том, что 50% лотов продано на лондонских торгах, но это антикварные ценности, если не антикварные, то исторические. А что касается современного искусства, конечно, рынок рухнет. По кино удар будет тоже сильный, но немножечко слабее. Что касается литературы и театра, там ситуация будет приблизительно такой же. Это два вида искусства, которые будут наименее чуткими к кризисным экономическим потрясениям. Литература — потому что это наиболее отрегулированная рыночная среда, а театр — потому что там так плохо, что хуже не может быть. Всё, спасибо.

Екатерина Деготь: Я не собиралась выступать так скоро, но мне, конечно, хочется ответить Эдуарду. Эдуард, вы не правы. Просто совсем, совсем, к счастью для нас. Дело в том, что визуальное искусство как раз из тех, кто наиболее легко перенесет эту ситуацию. Это единственная зона, которая не совпадает со своим рынком. Не существует некоммерческой, непродаваемой литературы. Просто никакой, за исключением той, которая вывешивается в интернете. Книга, чтобы прийти к читателю, уже проходит коммерческий фильтр, какой бы то ни было. Человек, который ее публикует, так или иначе взвешивает риски. Точно такая же ситуация, конечно же, и с кино. Рынок там является предварительным фильтром. Поэтому, к сожалению, очень многие вещи даже и не пишутся, потому что автор знает, что они этот фильтр никогда не пройдут.

Но произведение искусства может быть сделано за счет средств художника и не быть проданным в течение десятков лет и при этом находиться в культурном поле, быть шедевром, войти в историю искусства и так далее, этому множество примеров. Рынок современного искусства — это вообще лишь подмога для него, но не форма его существования. Современное искусство имеет особое устройство, благодаря чему на эту территорию переползают и литераторы, и кинематографисты, которые создают нечто заведомо не мейнстримное типа заумной поэзии. Потому что у нас продается уникальное произведение, а не тираж, и искусство свободно от диктата потребителя, очень сильного во всех остальных, тиражных видах искусства.

Причем «коммерческое» и «некоммерческое» у нас — это вовсе не «плохое» и «хорошее», это две разные зоны, которые сотрудничают между собой. Вот мы с Владимиром Овчаренко представляем обе, у нас чрезвычайно дружеские отношения, и у наших этих двух зон тоже, эти две зоны уважают друг друга, учитывают друг друга, и коммерческая зона (галереи) всегда подчеркивает, что некоммерческая зона (музеи, кураторы, критики…) важнее. И поэтому мы, в принципе, такие уже эпохи проходили, когда искусство делалось, но не продавалось. Так было в девяностые годы, когда наши художники делали свои лучшие вещи, и вы, может быть, даже и не знали, что что-то не продавалось, потому что это не важно, это уже проблема галериста, но не искусства.

Обе зоны современного искусства такие времена проходят очень солидарно, и мы знаем, что надо делать в таких ситуациях. Вещи делаются и показываются благодаря самоотверженности наших галеристов, которые готовы в этот период как-то продержаться, все-таки делая выставки. Искусство будет создаваться и будет показываться, а то, что оно не будет продаваться сейчас, — так это не единственный модус существования искусства, и во многих случаях это даже не так важно. Может быть, Владимир меня поправит. Проблема всей нашей культуры, мне кажется, в том, что (не только у нас, кстати, в стране) в последние годы полностью уравнялось представление о культуре и о рынке культуры, в то время как это не одно и то же. Рынок не покрывает всю культуру.

Владимир Овчаренко: Я думаю, Эдуард просто специально подтолкнул Катю, и она на эту баррикаду бросилась. Я, конечно, на Катиной стороне. Галерея «Риджина», которую я представляю, была создана в 1990 году, когда ни о каком арт-рынке речи не было, до 2000 года он ни в какой форме практически не существовал, поэтому я и мои коллеги, и XL, и Айдан, и Гельман, мы готовы к любым ситуациям, к любому развитию событий. Вопрос: предпринимать какие-то действия в этих условиях кризиса? Я думаю, что мы должны признать, что пена, образовавшаяся в различных углах как арт-бизнеса, так и культуры, так и политической жизни страны, она будет потихонечку где-то оседать. Допустим, я за последние две-три недели не видел ни одного выступления группы «Наши». Что-то как-то их не слышно, где они, о чем эти молодые люди сейчас говорят и где они денег берут — непонятно.

В поддержку нашего искусства и той территории, которую я представляю, должен сказать, что, в отличие от некоторых других индустрий, которые получают массированную бюджетную поддержку, мы в основном развивались за счет собственных средств. И надо вам сказать, что наш бизнес состоит не только в том, что мы продаем искусство русским олигархам, но и в том, что вокруг наших художников — а их у нас порядка девяти-десяти — сложился какой-то круг коллекционеров, которые живут по всему миру, галереи участвуют в ярмарках, тоже по всему миру, и, собственно говоря, вот здесь для нас очевидный потенциал. Потому что, несмотря на то что цены на русское искусство за последнее время сильно выросли, они все равно по сравнению с западными аналогами в десятки раз меньше, поэтому для любого человека-любителя, не инвестора, любителя искусства с Запада цены на русских художников достаточно приемлемы, за исключением, может быть, пяти-семи очень дорогих художников, у которых все сложилось так из-за вкусовых предпочтений русских покупателей. Вы все знаете, что цены на Айвазовского не имеют никакой поддержки со стороны западных людей, никакого понимания, почему он столько стоит, хотя Эдуард подчеркнул, что, конечно, антиквариат в этих условиях будет жить замечательно. Не знаю, здесь мы посмотрим.

Поэтому мы будем сражаться, биться и поддерживать наших художников, как делали, собственно, эти 20 лет. Сейчас мы каждый день собираемся, смотрим на цифры и понимаем: так, этот художник будет жить спокойно, у него есть еще нормальные запасы, нам не надо их чем-то поддерживать. Сейлы замедлились, но идут. Больше стало западных покупок, меньше стало русских, это верно. Но комета не врезалась, третья мировая война не началась, не объявили, что нефть вся закончилась, не объявили, что хлеба больше собирать не будут. Просто сейчас время, когда определяются новые пропорции существования разных ценностей, разных видов активов. Однажды оно закончится.

Я думаю, что искусство — это вечная категория. Конечно, как сказал Илья Кабаков, в будущее возьмут не всех, — но нужно сражаться за тех, у кого есть потенциал в него попасть. Так что будем относиться селективно, что мы всегда и делали.