Что такое обязательные работы?

В проекте нового закона уточняется, что альтернатива штрафам — обязательные работы — появится только со следующего года. За уклонение от работ предусмотрен штраф в размере от 150 до 300 тысяч рублей. Еженедельная средняя норма работ составит 12 часов в свободное от учебы и основной работы время, пишут «Ведомости».

Сейчас обязательные работы достаточно редкий вид наказания, который назначается за незначительные уголовные правонарушения — в основном за мелкие кражи или мелкое же хулиганство. К примеру, 90 часов обязательных работ получила несовершеннолетняя в Нефтекамске, воровавшая в поликлинике женские сумочки; 220 часов получил мужчина, обчистивший садовый домик под Биробиджаном; забайкалец, избивавший сына, был приговорен к ста часам обязательных работ; 200 часов было назначено за кражу трех кур в одном из сел Еврейской АО; наконец, в Челябинской области 240 часов обязательных работ получил молодой человек, который «вовлекал свою несовершеннолетнюю подругу в систематическое употребление спиртных напитков».

По закону обязательные работы предполагают, что осужденный каждый день будет отрабатывать сколько-то часов «общественно полезных работ» — обычно это что-нибудь вроде озеленения газонов или сбора мусора на трассе. Такие работы не надо путать с исправительными, которые назначаются на срок от двух месяцев до двух лет (такое наказание может получить Божена Рынска), а также с принудительными работами, которые являются заменой реального тюремного срока.

Некоторое пространство для маневра оставляет тот факт, что вид и место работ «определяются органами местного самоуправления по согласованию с уголовно-исполнительными инспекциями». Так, один из нацболов, приговоренных к обязательным работам пару лет назад, занимался «общественно полезным трудом» в фиктивной фирме, специально созданной его товарищем для этой цели.

А вот одному из жителей Белгородской области действительно пришлось попотеть на работах. Сам он общаться с журналистами не захотел, но его брат Андрей рассказал, как это выглядит: «По просьбе брата служба по исполнению наказаний направила его отбывать наказание по месту жительства. А уже непосредственный вид и характер работ (где, что делать) определяла глава сельской администрации. Это были и работа в парке, и уборка территории, и сбор мусора вдоль дорог, и ремонтные работы в качестве разнорабочего (в том числе на ремонте детского сада). В общем, все это уже решала глава администрации, и она же отмечала ему отработанные часы. Брат отрабатывал их по 4 часа каждый рабочий день: 2 часа до обеда, 2 после. Правда, иногда приходилось работать и больше, но все равно отмечали 4 часа».

Но, кажется, гражданским активистам не слишком по душе перспектива высаживать газоны, вытоптанные ордами ОМОНа. «Я не верю, что такая мера будет применяться в реальности. И тем более я не верю, что люди, готовые бороться, станут выполнять какие-то ебаные работы. Это невозможно», — кратко комментирует поправки активистка Д.


Как выглядит административный арест?

В декабре, когда протесты только начинались, мы с друзьями пили чай после «винтилова» и шутили, что надо, по примеру Бэнкси, сделать фильм под названием «Выход через изолятор временного содержания». В начале июня я сбился с ног, пытаясь отыскать среди своих знакомых человека, отсидевшего хотя бы трое суток. Задайте себе такой же вопрос: много ли ваших друзей там уже побывали?

Скоро их будет больше. Поправки в закон о митингах, конечно, увеличат количество арестов. Протоколы за «сопротивление сотрудникам», отказ платить штраф или отказ от выполнения обязательных работ — все это будет приводить к административным срокам. Я, кстати, никого не пугаю. Мне вообще-то не кажется, что десять суток в изоляторе — такая уж невыносимая штука.

24-летний Дмитрий Кульков был задержан в ноябре прошлого года перед зданием суда, где оглашался приговор по «Манежному делу». Суд приговорил его к шести суткам ареста. Дмитрий согласился рассказать об этом опыте, который не отвратил его от политической активности, а наоборот, лишь раззадорил.

Судя по его рассказу, административный арест напоминает не тюрьму, а скорее поездку в плацкартном вагоне — с дурной едой и неприятными попутчиками. Страна большая, и поезд, например, к Байкалу идет почти пятеро суток.

«В ОВД нас доставили ближе к вечеру, и где-то через пару часов уже стало понятно, что сегодня не выпустят. Дежурный сказал, что у нас у всех 19.3 (статья о неповиновении полицейскому. — OS) и утром мы поедем в суд. После этого нас отвели в такую маленькую камеру — это помещение где-то два на три метра, почти весь пол занимает такая "сцена", сделанный из ДСП лежак. Больше ничего, только стены и маленькое-маленькое окошко, из которого чуть свет бьет. Зарешеченная лампочка. Утром нас отвезли в суд. Туда же пришли омоновцы, которые нас якобы задерживали (на самом деле нет). В зале сидел начальник роты и подсказывал сотрудникам, что говорить, все это слышали, и судья тоже. Судье это было безразлично, моих свидетелей даже не пустили в здание суда. Приговорил он меня к шести суткам. Нам вернули вещи, рюкзак я на выходе из суда отдал знакомым, чтобы не возиться с ним. Отвезли обратно в отдел, туда за нами приехали менты из спецприемника, посадили в легковушку — "каблучок" с отсеком для задержанных. Повезли в Спецприемник № 1 на Симферопольском бульваре, кажется, все политические там сидят. Вообще это здание бывшего детского садика, как мне кто-то рассказывал. Там два этажа, везде железные двери. В спецприемнике у тебя снова изымают шнурки, ремни, документы, мобильники и так далее. Ведут в камеру — помещение казарменного типа с двухъярусными кроватями. Когда я туда зашел, внутри даже не полностью был занят нижний ярус. В камере было восемь коек и сидело семь человек. Камера просторная, можно походить туда-сюда, можно отжиматься. Раз в день на час или полчаса выпускают погулять в маленький дворик, хочешь — куришь, хочешь — разминаешься или просто дышишь свежим воздухом. Каких-то проблем с тем, чтобы умыться или почистить зубы, нет. Туалет в камере. По идее, в душ тебя должны выводить, но это, видимо, зависит от смены. Мне сотрудники говорили так: иди подмети двор, а мы тебя выведем в душ. Ну, я подумал и решил, что нет, работать я на вас не буду, извините. Единственное, очень дрянная кормежка там. Я только чай пил, шесть суток ничего из местной кормежки не ел. Я совсем не привередлив, но это было какое-то отвратительное варево. Хотя вот знакомый сидел с Навальным одновременно, он рассказывал, что их нормально кормили. Может быть, когда "ВИПы" сидят, здесь что-то меняется. Или это просто мне так не повезло. Но продуктовые передачи ты получаешь без проблем, так что без местной еды вполне можно жить. То есть в бытовом плане там все более-менее. Меня лично больше всего напрягало общение с людьми. У нас в камере было много ребят из Средней Азии. С ними в каком плане тяжело общаться, они просто по-русски очень плохо говорят. Видимо, менты хватают тех, кто ничего им ответить не может. Почти все попадают туда за неоплаченные штрафы в ГИБДД. Со мной сидел один таджик, у него все документы есть, вид на жительство, разрешение на работу. Он рассказывал, что у него был штраф в тысячу рублей; штраф он оплатил, но квитанцию никуда не отнес. Он даже не знал, что ее нужно куда-то нести. К нему приехали по месту прописки, отвезли в суд и впаяли десять суток. По моим ощущениям, таких в спецприемнике большинство. И еще некоторое количество обычных водителей, сейчас же за какие-то нарушения ПДД тебя могут под арест взять. Из неводителей у нас в камере был наркоман и еще один парень, которого, как он говорил, просто по пьяни возле подъезда схватили менты. Оформили мелкое хулиганство, дали шесть суток. Ни с теми, ни с другими совершенно не о чем поговорить. Поэтому я постоянно спал и читал книги, которые мне передали. Дело в том, что у меня тогда на работе было очень напряженно, я дико не высыпался. А в спецприемнике целыми днями можно было спать. Там режима вообще никакого нет. Где-то в семь или в шесть утра в камеру заходят два мента, называют всех по фамилиям, спрашивают о жалобах, глянут, чтобы явных нарушений не было, и уходят. Я вставал, отвечал им и тут же ложился опять. Так что первые дни я отсыпался, а потом, конечно, стало скучновато. Особенно когда я прочел все книги. Очень долго тянулись последние сутки. Меня должны были вечером выпустить, часов в шесть. Вот ты ложишься предыдущим вечером, и ночь очень долго тянется, много раз просыпаешься. Потом за день так себя изводишь, что никакого облегчения от освобождения не чувствуется совершенно. А вообще из этих шести суток в спецприемнике никакого особенного негатива я не вынес. Не санаторий, конечно, но ничего страшного».


Возможность бойкота

«Сомневаюсь, что этот закон вообще будет исполняться. Это какие-то нереальные меры. Люди просто сорвут исполнение этого закона», — говорит журналист и правозащитница Дженни Курпен.

В Нижнем Новгороде, где она сейчас находится, большинство активистов подписывает соглашение о бойкоте поправок в законы о митингах: «Люди открыто будут отказываться платить штрафы. Если бойкот поправок будет носить массовый характер, то с подобным отказом придется считаться».

Николай Полозов тоже полагает, что в принципе бойкот возможен. Однако не стоит забывать и о том, что у государства есть меры принуждения, которые оно, безусловно, будет задействовать.

«Все зависит от численности. Если триста человек откажутся платить, система их переварит, если тысячи человек — ей будет уже сложнее. Десятки тысяч человек переварить практически невозможно. Этой же тактикой пользовался и Махатма Ганди в свое время, когда происходил отказ платить налоги. Поэтому я думаю, что если подобный саботаж новых штрафов приобретет массовый характер, то для властей это станет проблемой, они будут пытаться найти какие-то другие пути», — говорит адвокат.

Если же саботировать поправки не получится и механизм «мягких», административных репрессий будет раскручиваться все сильней, то это может привести к тому, что протесты будут все более радикальными (остановить их не удастся все равно). Не случайно на какой-то демонстрации активисты в масках (маски ведь тоже подпадают под запрет) несли растяжку с текстом: «Чем сильнее будут репрессии — тем яростнее будет наше сопротивление».

«Акции станут радикальнее, вот и все», — соглашается Дженни Курпен.

Отчасти с этим согласен и Полозов: «На каждое действие будет рождаться свое противодействие. На этот закон будет бойкот, в ответ на бойкот власти придумают еще какой-то новый механизм репрессивного воздействия. Все это будет приводить только к эскалации конфликта в гражданской среде».​