АЛЕКСАНДРА ДОБРЯНСКАЯ поговорила с людьми, насильно свезенными на один из самых скандальных московских участков
© Саша Добрянская
Найти участок № 2888 оказывается делом нескольких минут, несмотря на то, что мне никогда не приходилось ориентироваться на местности в районе Строгино. Дорога, перпендикулярная ул. Исаковского, на которой расположен участок, издалека радует глаз несколькими зелеными автобусами. Автобусов немного, всего три-четыре. Впрочем, и время раннее – каких-то восемь часов утра.
От зеленых автобусов к участку тянутся черные вереницы мужчин. Тянутся они довольно шустро. И избавиться от ощущения предстоящей оккупации здания школы, в котором располагается избирательный участок, получается не очень. Но спустя минуту, когда «оккупанты» в холле выстроились в сумбурную очередь, ситуация прояснилась. Оказывается, люди в черном – это рабочие близлежащих предприятий непрерывного цикла. И здесь они затем, чтобы письменно выразить свою гражданскую позицию.
«Люди, которые работают на предприятиях непрерывного производства и потому не могут отлучиться (ну, скажем, если они работают у плавильной печи), а также не имеют регистрации по месту работы, могут быть включенными в списки голосования по тем участкам, где находятся их предприятия. Естественно, при наличии личных письменных заявлений», – комментирует Ирина Ефимовна Берлянд, член избирательной комиссии участка № 2888 c правом совещательного голоса. «Для этого должны быть соблюдены три условия. Во-первых, голосующий должен быть совершеннолетним гражданином России. Во-вторых, он должен быть непрерывно занят на производстве. И, в-третьих, он временно должен присутствовать на территории участка».
На первый взгляд среди людей из автобусов несовершеннолетних нет. Третье условие про присутствие на участке тоже перевыполнено. Временное топтанье толпы этих избирателей по школе заставило отдельных, особенно нервных жителей района, резко менять свои планы на полпути к столу избиркома.
Зато второй пункт вызвал массу вопросов.
Читать текст полностью
«Нам поступили заявки от одиннадцати разных строительных компаний. Они просили включить в списки для голосования их сотрудников: кто 300 человек, кто 150, кто 84. Всего их набралось сильно за тысячу (1267 – OS). При этом – да, там были заявления, написанные собственноручно, – но не было совершенно никаких документов, подтверждающих, что эти люди работают на этом участке, не было никаких подтверждений тому, что эти предприятия – предприятия непрерывного производства. Более того, не прилагалось никаких графиков смен, из которых бы следовало, что эти люди работают там целый день. Включать их в списки не было никаких оснований», – продолжает Берлянд.
Между тем, люди из дополнительного списка вваливаются группами по 30-40 человек в приблизительно равные промежутки времени – что-то около получаса. «На столе вчера лежал график прибытия этих голосующих, – задумчиво говорит Берлянд. – По-моему, они потеряли остатки совести». Согласно расписанию, поток автобусов с людьми, непрерывно занятыми на производстве, должен иссякнуть ближе к шести часам вечера. Еще бы. Непрерывный цикл труда к шести вечера обычно прерывается.
А пока что мне удается забраться в один из автобусов. Там уже сидят несколько довольных проголосовавших рабочих, ожидая товарищей. На вопрос, идет ли автобус до метро, водитель отвечает, что он едет в Одинцово.
– Вас привезли голосовать из Одинцова?
– Да, с работы.
– А вы сами из Одинцова?
– Я из Тульской области.
– А почему вы не голосуете в Одинцове?
– Не знаю, нас сюда послали.
– Кто послал?
– Начальство.
В очереди рабочие не так разговорчивы. Такое впечатление, что на всех напала оторопь.
– Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, с какого вы предприятия?
– Космос (ПСК «Космос – Тоннель» – OS).
– А когда вы писали заявление?
– Какое заявление?
Из-за спины моего собеседника доносится недовольное бурчание:
– Не разговаривай с ней.
Избиратель на секунду задумывается и решает, что лучше все-таки да, не разговаривать. Таких неразговорчивых – десятки. Кто-то угрюмому «не скажу» предпочитает изящное «без комментариев». Произносят эту важную формулу с видимым удовольствием.
– Скажите, пожалуйста, на каком предприятии вы работаете?
– Без комментариев.
– Вы боитесь со мной говорить?
– Вы журналист. Без комментариев.
– Вам нельзя разговаривать с журналистами?
– Нельзя. Без комментариев.
«Как я уже сказала, комиссия включила этих людей в дополнительные списки – незаконно, – говорит Берлянд. – Я пыталась убедить их этого не делать, но у меня это не получилось. Надо сказать, что комиссия это все делала под давлением. Доказать я это не могу, но я со слов председателя знаю, что ему выкручивали руки очень сильно. Он сопротивлялся, сколько мог, ему все это очень не нравилось, но, тем не менее, он не решился. Я написала жалобу на это решение с просьбой его отменить. Жалобу мою рассмотрели и постановили не отменять решение».
Но, помимо «приписанных» толп рабочих, после обеда на участок стали наплывать целые толпы граждан с открепительными удостоверениями. Их было ничуть не меньше, чем тех первых, из дополнительных списков. Мало того, часть вновь прибывших также в эти списки входила.
Внимание, тут остановка. Если ты действительно рабочий, который не в состоянии доехать до дома, потому что без тебя сталь заливает цех твоего плавильного завода, то ты должен написать заявление. О том, что открепительных не брал.
Но, о, чудо. Люди из очереди обнаруживали себя в досписке, хотя в руках у них был открепительный.
Между тем, очередь заняла все свободное пространство. Чтобы дело шло побыстрее, ее разделили на несколько потоков. Тетрадь для дополнительных голосующих расшили на листы, а листы распределили между членами комиссии.
– Вы откуда приехали?
– Из Солнцево.
– А потом куда поедете?
– А потом обратно. Там уже жрачка, стол накрыли.
Сзади в тот же момент – уже привычный одергивающий шепот:
– Ты че говоришь? Заткнись, ты кому говоришь!
К этому моменту градус отвращения на участке уже шкалил. В Строгино подтянулись журналисты. Теперь члены избиркома заметно нервничали и предпочитали не регистрировать людей, вызывающих вопросы, вовсе.
Этажом выше – участок №2887. Но там появляется по несколько избирателей в час. К началу шестого поток голосующих на участке №2888 уже совершенно такой же, что и на 2887-м: вместо сплошняка черных курток – редкие пуховики, а то и шубы.
Ирина Ефимовна избавляет меня от последних иллюзий по поводу предприятий полного цикла.
«Позавчера стопки заявлений исчезли. Куда – неизвестно. Ну, в ТИК, конечно. Потом их принесли, и только вчера я смогла их посмотреть. Я увидела, во-первых, что нет никаких копий паспортов. Во-вторых, есть заявления неподписанные, есть заявления без номера участка, есть заявления, где номер участка вписан чужой рукой. Есть заявления, где паспортные данные замазаны корректором. Ну, то есть, я могла убедиться еще раз, что это негодящее дело.
{-tsr-}Но, тем не менее, решение было принято. Было принято и другое решение – проверять заявление, написанное человеком: совпадают ли паспортные данные и т.д.. Этого не было сделано, это сделать было, наверное, невозможно, потому что законных оснований к этому нет: раз человек есть в списке, значит, он туда попал законными методами?».
Полсотни журналистских интервью, записанных на камеру и на диктофон, на участке №2888 – это ясные свидетельства незаконности происходившего. А, значит, многочисленные иски, поданные сегодня в прокуратуру теми, кто побывал на участке, должны быть удовлетворены. Пытаться усомниться в этом – все равно, что признаться, что зимой (от декабря до марта) мы с вами ничего такого не делали.