Проживем без государства: полгода спустя

ЕГОР СКОВОРОДА поговорил с Михаилом Шляпниковым, который хочет построить больницу без помощи государства, и с тарусским врачом Максимом Осиповым, который в это не верит

Имена:  Максим Осипов · Михаил Шляпников

«Сгорит все. Еще хуже будет, потому что если в прошлом году горели торфа, то сейчас над торфяниками гигантские завалы. Торф горит, сверху куча хвороста, полетят головешки на крыши. Два села уже приговорены у нас, большие, — Таблетово, Сазоново», — говорит Михаил Шляпников, фермер из Колионово, деревни в ста километрах от Москвы.

Шляпников переехал в деревню в 2001 году, занимается фермерством. В 1995-м он сломал позвоночник, но смог встать на ноги, в 2004-м у него обнаружили рак: «Я не знаю, когда звоночек прозвонит. У меня и так уже четыре года лишних получилось. Хочется успеть сделать что-нибудь хорошее».

Известность пришла к Шляпникову прошлым летом, задыхавшимся от смога и жары: в Колионово был организован базовый лагерь для добровольцев-пожарников, тушивших торфяники, и перевалочный пункт, откуда помощь погорельцам, идущая из Москвы, распределялась в регионы. За лето в Колионово побывало около тысячи волонтеров.

Ближе к осени, когда огонь утих, многие задумались о том, что, если государственные институции никуда не годятся, зачем они нужны? Зачем государство, если мы можем взять на себя его функции? Некоторые примеры взаимовыручки и самоорганизации Андрей Лошак собрал в колонку, которую так и назвал: «Проживем без государства».

Тем временем наступила зима. Торф продолжал гореть. В МЧС продолжали это отрицать. В Колионово постоянно паслись тележурналисты. Уже весной, после большого сюжета на одном немецком телеканале, губернатор области Громов устроил скандал в местной администрации. После этого чиновники позвали Шляпникова и предложили ему «забрать больницу» — чтобы поменьше шумел.

Колионовская больница умирала все двухтысячные. В 2004 году там еще были врачи и оборудование, в 2006-м остались одни медсестры, в 2010-м ее закрыли. Теперь ближайшая в райцентре, за сорок километров. Фактически вся округа осталась без врачебной помощи. Шляпников давно просил передать ему больницу — восстановить на собственные средства, вернуть к жизни. От него отмахивались, но теперь решили «откупиться».

Образец для дела, которым занят Шляпников, — земское движение позапрошлого века. Он хочет восстановить хотя бы одну сельскую больницу — хорошую, бесплатную. «Уйти от этих денег» — один из главных пунктов его программы: сделать больницу надо с помощью волонтеров и без участия государства.

Получится ли? Возможно ли это вообще: создать хорошую, работающую больницу — без чиновников, без бюрократии, без денег?

Я решил обсудить смелое дело фермера Шляпникова с Максимом Осиповым, врачом и писателем, который с 2005 года живет в Тарусе и самую обычную провинциальную лечебницу, Тарусскую больницу, превратил за это время в очень хорошую. Но на идею новых земских больниц, как выяснилось, он смотрит со скепсисом.

Я съездил и в Колионово, к самому фермеру Шляпникову, и расспросил его, как дела. Шляпников, несмотря ни на что, по-прежнему полон энтузиазма.


МИХАИЛ ШЛЯПНИКОВ


Как умирала больница

Вокруг Колионово куст из 28 деревень, вся округа родилась в этой больнице — ей больше ста лет. Отличная была больница. Своя «скорая помощь», своя аптека, родильное, инфекционное отделения. Ее закрыли.

В округе живет четыре с половиной тысячи человек. И еще пятьдесят тысяч дачников. Ближайшая больница — в Егорьевске, отсюда сорок километров.

Мы хотим восстановить больницу в Колионово. Здесь будет достаточно элементарной медицинской помощи, которая всегда была на селе. Минимальное, что нужно старикам, — давление померить, анализы проверить, где-то капельницу поставить, где-то отлежаться, стабилизировать состояние. Сейчас ведь половина страны лишена самой элементарной медицинской помощи. Все деньги перегоняются в Москву, все учреждения, не приносящие дохода, закрываются. У чиновников логика такая: больницы пустые, значит, туда не обращаются, значит, надо еще больше сокращать места. Почему старики не обращаются? Они просто дойти туда не могут. А по мнению чиновников, это значит, что у нас люди здоровеют, как мухи.

Вот недавно сосед кипятком ступню почти до косточки обварил. Три дня мучился, уже начала загнивать. Я говорю ему: «Давай вызовем “скорую”». Вызвали. Приходит женщина-фельдшер: «Ребята, у вас градусник есть?» Хорошо, нашли ей градусник. Посмотрела ногу, говорит: «Да ты картошки сырой пожуй, поплюй, может быть, пройдет».

Вообще, надо бы ему, конечно, в больницу. Но сосед мой пишет отказ от госпитализации, он не хочет. Большинство стариков отказываются от госпитализации, потому если дело происходит зимой, то ты уедешь, дом три дня не протопишь — лопнут все трубы. Или куры сдохнут.

Когда больницу в 2010 году окончательно закрыли, здесь собирались сделать общежитие для гастарбайтеров. В 10—15 километрах отсюда строится мусоросжигающий завод, они там работают, им жить негде. И вот когда больницу ликвидировали, сельсовет придумал сюда их поселить. Они бы здесь жили, заодно за полгода бы все разобрали и уничтожили, корпуса бы у них сгорели. И дальше раздолье чиновникам — по шесть соток землю порубил, подмосковная земля дорогая. Территория здесь — семь с половиной гектаров. Они бы дачникам продали, неплохо бы на этом заработали, деньги в карман себе положили.

Один корпус все-таки успели разобрать, осталась только куча мусора. Здесь на сегодняшний день нет отопления, нет канализации, нет водопровода и нестабильная электроэнергия. То же самое, что и по всей стране, — материальная база сейчас по всей стране ликвидирована, всё в разрушенном состоянии.

У нас ведь все на деньги переведено, вся страна. Вот государство — они закрыли больницу, разломали, развалили. Я говорю им: ребята, я за свой счет восстановить хочу. Они мне: хорошо, но арендную плату плати.


Как отдали больницу

Нам здания передали как нежилые помещения — как больница она для чиновников больше не существует, она списана, она исчезла. Передали под свободное использование в аренду на пять лет с целью последующего выкупа.

В конце марта мне передали два корпуса, это где-то 800 тысяч в год арендная плата. Остальные корпуса и земля — это порядка 3—4 миллионов в год. Эти деньги надо государству отдать за то, что я беру на себя его функции. Маразм дичайший.

Вот только что я зарегистрировал ООО с новым названием — «Колионовская земская больница», все бумаги на него были недавно оформлены. Мы регистрируем это как некий реабилитационный центр. У нас не будет никаких лицензий, не будет ни регламента, ни контроля — есть механизмы, как это все обойти. Есть возможность, по крайней мере, дистанцироваться от государственного регламента.

Но на все это нужны затраты, вложения. Раньше купцы-промышленники как-то понимали свою ответственность, финансировали библиотеки, больницы, школы. Сейчас то ли еще нет таких, то ли уже нет. Приходится нестандартные пути искать.

Стоимость восстановления этой больницы — порядка пятидесяти миллионов. Это достаточно скромная сумма. Государственное восстановление, где подразумеваются тендеры, распилы, откаты, обошлось бы в двести миллионов. У нас часть работ волонтеры сделают, например два с половиной километра забора. Сам металл, цемент и прочее — порядка пятисот тысяч. И на пятьсот тысяч работы, которую ребята берутся сделать бесплатно. Желающих много будет в таком деле поучаствовать.


Как все должно работать

У нас здесь будут все элементы: и амбулатория, и дневной и терапевтический стационары, хоспис, в конце концов. Все будет свободно, бесплатно, доступно. Так, как зарождалось сто лет назад.

Ожоги, вывихи, переломы, обморожения — это в состоянии лечить любой врач, даже медсестра. У нас будет возможно капельницу поставить, диагностировать болезнь и либо здесь ее за три дня стабилизировать, либо направить человека в официальную больницу.

Если происходит что-то серьезное, то человек, естественно, направляется в район. Понятно, что полноценный госпиталь нам тут сделать не дадут, высокотехнологичной медицинской помощи не будет. Сложных инфекционных заболеваний, естественно, тоже.

В первую очередь мы заботимся о врачах, предоставляем им жилье, чистый воздух, родниковую воду, здоровую деревенскую пищу. Потому что они сюда переезжают жить. И теряют свой медицинский стаж, квалификацию. Здесь никакой карьеры не сделаешь.

Скорее всего, врачи к нам пойдут пенсионного уровня, молодежи не будет. Уже есть люди, которые готовы переехать. Вот семейная пара приезжала, муж — военный врач, жена работала в Москве, в центральных каких-то больницах. Она терапевт, а вторая специальность у нее — реаниматолог. То, что нужно. У них дети взрослые, живут за границей, квартира на Кутузовском. И они не у меня зарплату спрашивают, они мне говорят: мы за свет, за воду, за все будем платить, мы еще 20—30 тысяч можем отдавать на зарплату медсестре или нянечке.

Здесь уже никакого главврача не будет, это будет такое коллективное управление. Сегодня я понимаю, как поступать, это моя болезнь; завтра — ты. Здесь врачи живут постоянно, общаются по миллион раз в день — беседка вот, пациенты вот, пищеблок здесь, пруд там. Они друг друга всегда подстрахуют, чего-то посоветуют. И самое интересное, что врачам здесь отвечать не перед кем — только перед своей совестью и друг перед другом.

Получается, постоянно в Колионово нужен реаниматолог, анестезиолог, терапевт, детский педиатр. Медсестры.

К ним в гости приедет коллега или сын — отдохнуть на месяц. Допустим, он гинеколог. Отдыхай, мы тебе и домик дадим, но консультацию проведи, посмотри человек сто. Он приехал со своим оборудованием, поглядел. Пациенты получают высококвалифицированную помощь, никто ни копейки не просит с них. Или тот же кардиолог — что-то привезет с собой, обследует людей. Вот такие элементы медицинского обслуживания тоже будут.

Соответственно, мы врачей защищаем, мы их представляем, и так же они должны относиться и к пациентам. Не брать на себя повышенные обязательства. Здесь никакого геройства не надо.

{-page-}
    

Что еще будет

Какие-то элементы коммерции, сельского хозяйства и самообеспечения мы тоже планируем. Во-первых, у нас будет большая экономия за счет своего скотного двора. Здесь пруд огромный — это рыба. Затраты на ее содержание мизерные, а в рационе на сто человек — существенное снижение стоимости. Скотный двор здесь: птицы, кролики, овцы, бараны, лошади, свиньи, коровы; к тому же пчелы. Только на пищеблоке можно пару миллионов сэкономить за год.

Раньше в больнице было угольное отопление, оно обходилось где-то в восемь миллионов в год государству. При этом все трубы по улице идут, едва-едва тепло до корпуса доходит, улицу топят. Мы переходим на сжиженный газ, проект уже есть, поставим газгольдеры. И значит, будем собственный свет производить — это тоже уменьшает стоимость. Мы могли бы всей округе продавать этот свет, но нам никто не позволит. Вода сейчас стоит бешеных денег, а мы свою скважину делаем. Мы будем полностью автономны.

Из нынешней котельной мы сделаем муниципальную баню, опять же бесплатную. Сейчас ведь бань у стариков нет. Они все рухнули, старикам баня недоступна — в Егорьевск ездят мыться, больше негде.

Мы здесь уже открыли библиотеку, открыли как избу-читальню. Пожалуйста, берите, читайте. Только запись в тетрадке оставь: я взял такую-то книжку. Мы собрали десять тысяч книжек, часть пока сложили в комнате, что-то на полки расставили. Хороших книжек нам натащили, из Москвы до сих пор звонят, предлагают. Уже приходят люди, пользуются. Потом мы кружки какие-нибудь сделаем бесплатные для детей — то, что сейчас пропадает, изгоняется из школ.

В начале мая мы разбили здесь вишневый сад. 150 лет земскому доктору исполнилось, вот мы под это дело заложили сад. Красиво, приятно. Дендропарк хотим разбить. Я вот тоже раздаю сейчас растения из своего питомника — в подмосковные леса сгоревшие, да и просто так.

Я давно уже хочу уйти от этих денег. Нельзя всё переводить в деньги.


Что нужно сейчас

С финансированием проекта я пока сам как-то кручусь. Думал, спонсоры подтянутся, но спонсорам нужны оформленные документы на землю. А чтобы эти документы сделать, нужно полгода, и уже нужно вложиться — сейчас где-то 250 тысяч стоит одна съемка местности. Только после этого можно начинать межевое дело. Причем я обязан платить уполномоченной фирме, у которой есть лицензия, только она имеет право этим заниматься.

Спонсоры есть, они готовы участвовать, но они не могут сейчас и копейку согласовать — там свой регламент, и юристы не подпишут ничего, пока не будет всех документов. И инвестор крупный, который может проблемы одним щелчком решить, здесь он не может мне помочь.

Я думал обойтись маленькой кровью, а сейчас гляжу, во что это выливается, — и понимаю, что сам столько денег не насобираю. Если я не начну сейчас платить аренду, то у меня с администрацией будут непонятки. У них козырь будет: он там размахнулся, а денег не платит. Если я платить им не буду, они мне землю не начнут оформлять.

Люди сбрасывались на «Яндекс-кошелек», но это такие гроши… Денег у волонтеров особенно нет, денег они столько не соберут. Но они скосят траву, деревья расчистят, покрасят, какие-то копательные работы сделают. Мы даже посчитали, что из тех 50 миллионов, на которые мы рассчитываем, 10 миллионов уходит на счет волонтерской помощи. На самом деле что сегодня нужно, на этом бумажном этапе: июнь, июль, август — это по 100 тысяч аренда. На оформление земли около 250 тысяч. Ну, за свет еще тысяч по 20. Всего где-то 600 тысяч.

И если вдруг кто-то умеючи займется сбором денег, я только за. У меня для этого нет даже самого инструмента. Обычно же сайт там простенький под это дело делают. А у меня интернет ограничен, да и компьютера в принципе нет — я от соседа выхожу. И я отсюда никуда почти не выезжаю, состояние здоровья не позволяет. Даже в райцентр лишний раз не смогу поехать.

Сам я сколько проживу, не знаю, но я хочу именно начать это все, создать земскую больницу. Хотя государство может вдруг поменять правила игры, передумать с арендой. Они же понимают, что если мы сами начнем строить больницы, школы, дороги ремонтировать, свет проводить, то и власти нам не нужны.


МАКСИМ ОСИПОВ


В чем цель

Смотрите, главная проблема больницы состоит не в том, что ей не хватает каких-то там аппаратиков — их можно купить. Несчастье в том, что практически невозможно найти хорошего врача. То же самое с больницей. Есть ощущение у людей, что вот есть больница, в случае чего, помогут. Это важное ощущение, не надо сбрасывать его со счетов.

Поэтому какая ставится задача? Если ставится задача реальной помощи тем людям, которые попадут в больницу, то она нерешаема. Она нерешаема, потому что хороших врачей вы не найдете.


Где брать врачей

У нас медицина разрушалась на протяжении долгого времени. Я считаю, что начало этому положило «дело врачей» в 1953 году. Потому что помимо тех, кого арестовали, очень много евреев — я знаю случаи — просто бежали со своих кафедр. И уже не вернулись туда. Все следующие поколения студентов становились только хуже и хуже. Туда уже брали людей, так сказать, по национальному признаку, по партийному. Потом были девяностые годы, когда люди уезжали, бросали профессию, уходили работать на фирмы. Сейчас врачей огромное количество, но они в основном никуда не годятся. У нас очень плохо учат в мединститутах. И надо двигаться в сторону изменения медицинского образования, изменения условий приема людей в вузы, надо сильно увеличить долю английского языка, ввести экзамен по математике. Те, кто сегодня преподает в мединститутах, — это очень часто люди, которые прошли отрицательный отбор.

И если бы меня спросили, что бы ты прямо сейчас сделал, чтобы медицина стала лучше, я бы отменил по возможности большую часть существующих ограничений. Надо рассчитывать на то, что у людей есть совесть. Потому что те, у кого совести нет, все равно любые ограничения обойдут.

Поделюсь своим опытом. Самое трудное — найти терапевта. Это специальность, которая просто перестала существовать. Потому что если говорить о реальной помощи людям в Колионово, в основном старикам, то им нужен прежде всего терапевт.

В течение четырех лет мы искали терапевта в Тарусскую больницу. Мы предлагаем квартиру, помогаем создать хорошие условия жизни. Единственное, что требуется, — чтобы человек много работал и хотел развиваться. Нам не нужно даже, чтобы он был хорошим врачом. Мы бы его многому здесь научили.

Недавно мы нашли молодого доктора, которая переехала сюда из московской ординатуры, стала учиться у нас. Мы сняли ей здесь квартиру. Есть у нас еще один доктор молодой из Серпухова. Она уже много лет ко мне приезжает, учится эхокардиографии. Есть надежда, что ее удастся сманить. Но это занимает годы, понимаете? Шесть лет прошло.

Переехать сюда или тем более в Колионово — это некоторая маргинальность, на это мало кто готов. Вот к нам приезжала одна девушка, тоже начинающий врач, так ее мама стала звонить из Нью-Йорка: «Ты с ума сошла, куда ты поедешь, в какую-то деревню?» Звонил профессор из Москвы, который за этой девочкой присматривает, он говорит: «Ну вот придет к ней толпа пьяных мужиков, что она будет делать?» Откуда здесь толпа пьяных мужиков, которые ходят в больницу? Но у него такие представления о России: здесь бродят толпы пьяных агрессивных мужиков.

Вот такой есть страх. Между тем здесь очень хорошо. У нас в больнице хорошее оборудование, лекарства, расходные материалы, катетеры, электроды… Такого нет в подавляющем большинстве московских больниц, уверяю вас. Да и условия жизни у меня в Тарусе очень хорошие: дом двухэтажный, надо мной небо, подо мной земля, а не соседи сверху, соседи снизу. До работы мне здесь полторы минуты — можно успеть на реанимацию. В Москве я добирался полтора часа. Поэтому, когда нас называют какими-то там подвижниками, мне неловко. Тут очень хорошо.

Да, здесь нет театра, нет кинотеатра. Но, в конце концов, из Тарусы до МКАД ехать час пятнадцать. А на работу ходишь гораздо чаще, чем в театр.

Вы понимаете, я могу ошибаться. Возможно, Михаилу удастся кого-то найти — наверняка есть люди, которые смогут увлечься и его личностью, и его затеей. Но надо начинать не с ремонта помещения, это все быстро делается, надо начать не с оборудования, это просто — раз, и всё. Надо начать с человека.

И если возникнет вообще такое движение, будет Колионово, будет еще какое-то место (где-то будет получше, где-то похуже, где-то будет хороший хирург, где-то хороший терапевт), можно только радоваться. Но мне кажется, что этого, к сожалению, не произойдет.


Почему нельзя без государства

Теперь об идее земства. Мысль обойтись без государства в строительстве чего-то медицинского — очень тяжелая. Нельзя оказывать медицинские услуги без лицензий. Нельзя нарушать закон, тем более так грубо. Нужна лицензия на каждый вид медицинской деятельности, у врачей должны быть в порядке сертификаты.

Кроме того, будут проверки. Наш главный врач почти исключительно отписывается, отбивается от проверок. Сейчас их очень много, в частности, потому, что Медведев велел пореже проверять малый и средний бизнес. Но поскольку проверяющие органы все сохранились, им надо что-то делать, — они непрерывно приходят в больницы и в школы. Вот когда Медведев объявит, что больницы надо оставить в покое, тогда проверки прекратятся.

Еще: неизбежны жалобы. Те старушки, которые будут попадать в больницу, — вы думаете, это будут какие-то особенно благодарные старушки? Это совершенно не так. Они будут писать жалобы. Я серьезно говорю, к этому надо быть готовым. Не надо рассчитывать ни на какой отклик от населения.

Если Михаил думает, что он благодетель рода человеческого и что это будет оценено… Это будет оценено вот такими, как вы, которые живут в Москве и пишут репортажи. А не местными жителями. Конечно, есть какой-то круг благодарных больных. Но стоит на нас кому-нибудь наброситься, как в 2008 году… В той истории больные не участвовали. И это нормально. Они и не должны были в ней участвовать. Они старенькие, слабые, не надо рассчитывать на них. Не надо ждать, что у них проснутся гражданские чувства.

Если Михаил вообще делает то, что он делает, чтобы пробудить у кого-то гражданские чувства, то это большая ошибка.


Почему это утопия

Я иногда консультирую в Протвино, это город здесь неподалеку, пятьдесят тысяч жителей. Там ускоритель элементарных частиц. Поэтому много физиков, метростроевцы, которые умеют строить под землей тоннели. Довольно большая больница. Но в ней нет электродов — таких штучек, которые цепляются на тело, чтоб следить за кардиограммой. Сами мониторы есть, они стоят, предположим, пять тысяч евро. А электродик одноразовый стоит шесть рублей. На одного больного нужно три электродика. Но их там нет вообще.

Я привозил электроды с собой, дарил. Потом спрашиваю: «Слушайте, а почему у вас нет электродов? Это же такая элементарная вещь». Они отвечают: «А у нас на них деньги не выделяются». Я говорю: «Ладно, деньги не выделяются. Но у нас вот, например, есть Общество помощи Тарусской больнице…». Они мне: «Ну, вам хорошо, Максим Александрович, говорить».

Это означает: «Хорошо вам, Максим Александрович, вам не лень, вам не влом». Понимаете? Вот есть у вас в Протвино человек, который играет на гитаре и поет. Устройте концерт, соберите с людей по 50 рублей, и у вас будут электроды на полгода или год. Но нет. Они не станут этого делать никогда. Здесь не Америка, у нас очень низкая способность к самоорганизации.

Понимаете, я не хочу показаться… Вы помните у Чехова рассказ «Новая дача»? Там был Козов — мужик, который если видел, например, что кто-то везет бревно или удит рыбу, то говорил: «Это бревно из сухостоя, трухлявое». Или: «В такую погоду не будет клевать». Я совершенно не такой человек, правда. Я буду очень рад, если все задуманное Михаилом получится.

Но, во-первых, я думаю, что идея обойтись без государства неверна. Во-вторых, найти хороших врачей будет трудно. А что Михаил найдет деньги и купит оборудование, построит помещение, — тут я готов поверить, потому что я, очевидно, этими талантами обладаю в меньшей мере. Но мне действительно кажется, что в наших условиях идея земской больницы скорее утопична.