Захар Прилепин vs. Максим Соколов: «Мода на левое»

Как сражались писатель-нацбол и публицист-консерватор. Вел этот «Бой OPENSPACE.RU» программный директор Книжного фестиваля БОРИС КУПРИЯНОВ

Имена:  Борис Куприянов · Захар Прилепин · Максим Соколов

С 11 по 14 июня в рамках Открытого книжного фестиваля редакция устраивала серию публичных диспутов «Бои OPENSPACE.RU», на которых было произнесено немало занимательного. Впрочем, несмотря на пестрый состав участников, к сожалению редакции, бои обошлись без кровопролитий.

О том, как проходил диспут между Захаром Прилепиным и Максимом Соколовым о левой идеологии в современной России, можно узнать, посмотрев короткий ролик и почитав сокращенную стенограмму этого разговора.



БОРИС КУПРИЯНОВ: Добрый день, друзья, я представлю наших участников: Максим Соколов — публицист-консерватор, и Захар Прилепин — писатель, публицист, человек, исповедующий взгляды левые. Тема сегодняшнего диспута — «Мода на левое». Как вы считаете, существует ли сейчас в обществе какой-то возврат, новый интерес к левой идеологии, — конечно, не такой, как в 1968-м, но тем не менее?

ЗАХАР ПРИЛЕПИН: Безусловно, возврат к ней есть, но он не соотносится с ситуацией 1968-го, потому что этот возврат построен на принципах сугубо физиологических. Людям просто нечего жрать, и они живут в состоянии тотального отсутствия элементарного равенства и справедливости. И в этом смысле, безусловно, левая идея близка подавляющему большинству населения России. Если бы сегодня по какому-то чуду произошла правильная выборная компания, левые бы выиграли раз и навсегда. Мне только что звонили из какого-то информационного агентства, спрашивали: как вы относитесь к тому, что на крейсере «Аврора» Клебанов, Матвиенко, журнал «Русский пионер» и так называемые российские медийные политические элиты провели вечеринку? Они там бухали, жрали, ныряли с «Авроры». Как после этого не быть левым? А я ответил, что отношусь к этому прекрасно. Пускай они жрут водку на саркофаге Ленина, пускай они режут там свои огурцы, пускай бухают в церквях, потому что мы, наконец, узнаем, кто они. Я не знаю, кто сегодня консерваторы в России, но это точно не власть. А левые? Все. Ну, большинство.

МАКСИМ СОКОЛОВ: Если говорить про «Аврору», я бы мог выразиться еще более лево, чем уважаемый Захар. У меня эта история вызвала желание вывести корабль на фарватер и открыть кингстон.

З. П.: И «Аврора» утонет?

М. С.: Вместе с весельчаками. Касательно прочего… Мы не на митинге, и говорить о тяжкой борьбе за физиологическое выживание, которую ведет большая часть населения страны, в серьезной беседе вряд ли уместно. О моде на левое можно говорить разве в том смысле, что отошла в прошлое безоговорочная мода на правое, праволиберальное. На то, что рынок все расставит по своим местам, — он не все расставляет, иногда надо свои умения и таланты приложить, в том числе государственно-организационные. Несколько померк образ леволиберального Запада.

Что касается прочего, триумфа левых идей не видно. При большом хозяйственном неблагоустройстве — не голоде, но неблагоустройстве, кто бы спорил, — и при маловысокохудожественной политической системе количество граждан, исповедующих левый энтузиазм насчет того, чтобы «все до основания, а затем», ничтожно мало. В обществе, сколь-нибудь восприимчивом к левым идеям, на фоне всех этих безобразий уже наблюдался бы их культурный триумф, чего не наблюдается.

Что касается вещей контркультурных, то здесь с левой идеей и вовсе полный провал, потому что левое искусство вызывает в массе своей простодушную реакцию welche Scheisse (какое дерьмо (нем.). — OS). Обыватель совершенно не отдрессирован на приятие левого искусства. Так что можно сказать, что произошел очень умеренный дрейф от праволиберального фундаментализма, который наблюдался 10—15 лет назад. Называть такой умеренный дрейф модой на левое — это перебор.

З. П.: Отрицая моду на левое, вы подразумеваете, что есть мода хоть еще на что-нибудь. А моды нет ни на что. Идеологическое сознание аморфно на 250 процентов. Но я гарантирую, что если в России произойдет глобальный взрыв бочки, где копится все недовольство, то он, видимо, будет называться левым. Разговариваешь с любой продавщицей, любым таксистом — и очевидно, как им не нравится все, что происходит в стране. А то, что мало читают левые книжки… Ну, они все книжки мало читают. А если читают Минаева или Робски, то потому, что люди хотят встроиться в существующий порядок вещей.

М. С.: Я здесь с вами не соглашусь…

З. П.: А вы скажите, что вы понимаете под левым, тогда будем разговаривать.

М. С.: Если это объективное недовольство рванет, назвать его левым будет трудно, так же, как трудно назвать левым лето 1917-го. Это скорее стихия темного вина, как ее назвать — Бог весть. Но речь о другом. У большевиков, того же Владимира Ильича, была конструктивная левая идея. Сейчас попыток выдвинуть созидательную левую идею не наблюдается. За одним исключением: Эдуард Вениаминович Лимонов, когда он занимается программными сочинениями, — наверное, сказывается долгая жизнь во Франции, — действительно выдвигает какие-то программные положения: раздать квартиры, переписать бюджет, напечатать денег. Но он на всю Россию такой единственный оригинал.

З. П.: А вам одного Лимонова мало? Эту левую идею донести до населения — с ней будет согласно большинство.

М. С.: Идеи эти в основном сводятся к классическому 68-му, «хлеб съедим, а булочные сожжем». А люди, в том числе продавщица и таксист, когда дело доходит до собственного кармана, проявляют довольно много скептических способностей. Особенно когда речь идет о том, что сожгут не вообще булочную, а твою.