Война народная

ЕЛЕНА КОСТЫЛЕВА считает, что группа «Война» — последние люди в этом городе, у которых цель еще осталась, и выражается она не в евро

Не хочется приводить здесь общеизвестные факты, но в одной из акций «Войны» я участвовала.

И как же «Война» меня раздражает, вы себе не представляете.

Они ставят в идиотскую ситуацию всех. Тех, на кого нападают — достаточно вспомнить акцию «Думаете, ебется?», когда они расклеили в галерее «Айдан» портреты активистов организации «Народный собор» с предположениями о том, как выглядит половая жизнь членов этой организации, — причем в присутствии делегации от «Народного собора». Извинением художникам может служить лишь то, что «Народный собор» к тому времени подал в суд на «Войну», первым начав интересоваться ее половой жизнью. И на Ерофеева тоже подал, жадно интересуясь нравственностью работ, показанных в щелочку на «Запретном искусстве».

Они ставят в страшно неловкое положение Ерофеева, которого так старательно защищают. Устраивают панк-рок-концерты в зале суда. В последний (суеверные люди говорят «крайний») раз вышло как обычно: Ерофеев привел ребят выставляться в респектабельный зал, но работы «Войны» на «Русском леттризме» были такого размера, что не выдержали нервы у директора ЦДХ Бычкова.

Мне нужно было читать стихи в ЦДХ на Книжном фестивале сразу после монтажа и демонтажа «военной» части «Русского леттризма». Один украинский писатель накануне в частной беседе посоветовал отказаться от выступления — скажи им, мол, раз вам мои сиськи не понравились, не буду я вам здесь ничего читать. Надо было, черт возьми, так и сделать. У меня все равно в основном любовная лирика.

И уж совсем в диком положении оказываются те немногие, кто за «Войну» заступается. По идее, это должно делать арт-сообщество, но оно этого не делает. Вместо этого оно в лице арт-критика N долго объясняло мне, почему «Война» — вне искусства. Правда, с тех пор прошел год, наполненный новыми акциями. Теперь критик рассуждает о ключевых моментах их эстетики, хотя раньше в эстетике им вообще отказывал. Сообщество свое мнение изменило — это признает и чувствует и сама «Война».

Сидим у гаража, едим халву, дождик накрапывает. Разговариваем. Петя Верзилов довыступался на «Леттризме» и отсутствует по уважительной причине — пошел на суд над самим собой. Не знаю, кстати, чем дело кончилось. Основной саспенс в этой истории — это когда, кого и на сколько. Но костяк «Войны» ничего не интересует, кроме новых акций. Еще год назад, когда я спрашивала Козленка, боится ли она, она сказала: «Я все выдержу».{-page-}

Советская Родина — не самое мое любимое государство, но образцы героического поведения моим поколением все же впитаны с детства. Было в голове, что можно пренебречь условностями ради цели. От зомби Зои и Шуры Космодемьянских «Война» далеко ушла — лозунги сама себе придумывает. Но иногда кажется, что они последние люди в этом городе, у которых цель еще осталась, и выражается она не в евро.

Активист Лаврентий о тюрьме мечтает — у него с тюрьмой связан ряд эротических фантазий, которые ему сложно осуществить в реальности. Вообще он мне не очень понравился — не хочется иметь с ним ничего общего, а уж тем более общего уголовного дела. Отговариваю его, как могу, — мол, никто там не будет к тебе приставать, не надейся. Я, говорю, тоже мечтала, но потом воображение выдохлось. Коллегиально мы пришли к выводу насчет Лаврентия, что если на воле не любят, то и в тюрьме не будут.

Спрашиваю Олега: как думаете, когда припрет, художники будут за вас заступаться?
Воротников отвечает уверенно, что нет, конечно: «Даже за Ерофеева никто не заступается. Какой-то чувак пишет в блоге — хотел пойти на заседание, поддержать куратора, но не смог попасть в здание суда. Ему отвечают в комментах: ну все равно молодец, все-таки пошел, не испугался! Это — поддержка?!»

А надо ли вообще, как выражается известный украинский писатель, за них вписываться?

Они лезут на рожон, летят на огонь, плюют в колодец, и большая часть здравомыслящих людей скажет: так чего ж они хотели, а вторая прибавит: так им и надо. Когда была акция про Медвежонка, электронное общество писало, что таких, как «Война», нужно на площадях сжигать. У большинства моих друзей, когда упоминаешь о «Войне», до сих пор лица тактично вытягиваются. Мои друзья уже давно смотрят фильмы только с хеппи-эндом. Некоторые прямо говорят: этих я боюсь, мне кажется, они не моются.

Моются. И очень заботятся о младенцах. Родившийся у Наташи с Олегом ангелок в розовых ползунках получил по праву рождения двух очень настроенных на выживание родителей. Пока они рядом, за него можно не беспокоиться. А Гера, которая появилась из Нади через четыре дня после самой, как утверждает русская «Википедия», известной акции группы, — та красавица.

Но рожают они в поле, живут в гараже, воруют оборудование для своих акций и еду в супермаркетах.

Я чувствую себя правонарушителем, когда перехожу газон. Я ни разу в жизни ничего не украла, более того, уверена, что в основе каждого преступления лежит воровство, и люблю эту мысль проповедовать. Правда, прошлой зимой я нашла в «Заре» шарфик без защитного магнита и впервые в жизни задумалась об острых ощущениях такого рода, но тут подружка стала нервно ощупывать шею — в общем, выяснилось, что это был ее шарф.

Пока лето, если это можно назвать летом, я сижу на даче, неизвестно зачем варю борщ, покидаю свою дачу, чтобы съездить на другую — к друзьям, у которых старшие дети скоро школу закончат, — и, знаете, страшно раздражает меня группа «Война». Не передать как. Но мне кажется, не только потому, почему она раздражает вас.

После «Ебли за Медвежонка» было несколько очень четких, чистых, сильнейших акций. Инсценировка казни гастарбайтеров и геев в «Ашане» в подарок Лужкову — выступление не политического даже характера. Это приговор, вынесенный арт-группой цивилизации под названием Москва, городу, который существует под своим гомофобным барином за счет миллионов бесправных низкорослых рабов, — и не парится. Ненавидит рабов своих и считает, что лучшей участи они не заслуживают. Как при фараонах тыщи лет назад. Этой темой группа занималась еще до того, как стала известной. И, на мой взгляд, даже из этой ранней акции по ссылке ясно, что единственное, что интересует «Войну», — это расширение границ искусства, новые средства выражения — и в первую очередь новый смысл искусства в сложившейся ситуации.

«Мент в поповской рясе» — вообще эталон художественного высказывания, пусть арт-критики лесом идут и сосут у Гельмана. Из названия ясно — менту в рясе можно все. Воротников вообще много думает о названиях. В этом смысле он особенно выделяет акцию «Унижение мента в его доме» — я думала, они где-нибудь отсиживаются, боясь попасться на глаза участковому, а они пришли в отделение милиции в Болшево с портретом президента и тортом к чаю, беседовать. А что у вас нет портрета-то. Без портрета-то непорядок. И выстроились в акробатическую пирамиду. «Название должно стремиться к Абсолюту, — говорит Олег, — оно должно быть тем, что мы хотим сказать. «Унижение мента в его доме» — отличное название, даже если унижения никакого не было. Вот мой отец, шахтер, понял».

Когда они заварили железным щитом дверь в ресторан «Опричник», я жалею, что с ними не была. Я-то, храбрый редактор Лена, даже несчастную ругательную колонку про этот ресторан не смогла опубликовать.

А больше я ни о чем не жалею и не пожалею никогда.

Советское детство говорит мне: они правы, я не права. Виновата — в том, что продолжаю жить свою жизнь и писать стихи, все чаще завершая циклы любовной лирики беспомощным, ироничным гражданским крещендо.

У Фанайловой в новых стихах есть строчка про Зинеддина Зидана — «пока я думаю о Зидане, он делает за меня». Предположим, что некоторые порядочные люди чувствуют то же, что и я. Вот Дмитрий Волчек недавно написал — «Помогите Войне», воззвал к интеллигенции. Хочется добавить: и пусть разнообразные сильные чувства, которые вы испытываете из-за того, что «Война» делает все за вас, не помешают вам за нее вступаться. Как говорил доктор Хаус: Guilt is irrelevant^*.

^* Чувство вины к делу не относится (англ.).