Как умирают клубы

Писали и подписывали петиции, но, увы, бесполезно. Обошлось, правда, без демонстраций и арестов

«Смерть альтернативных музыкальных клубов» — так называлась специальная программа документальных фильмов на проходившем не так давно в Лондоне Portobello Film Festival. В том, что клубы открываются и закрываются, рождаются и умирают, нет ничего необычного. Бизнес есть бизнес, и в движении этом, по всей видимости, есть необходимость развития.

Но есть и непреходящая ностальгия и грусть по ушедшим безвозвратно местам. Клуб не концертный зал. Он по определению интимнее, он рождается чаще из музыкальной идеи и живет до тех пор, пока живет идея. Увы, бывает и наоборот. Идея, как кажется, еще вовсю жива, но неумолимые внешние силы — власть или деньги — вмешиваются, и клуб уходит. Иногда тихо и спокойно, иногда брыкаясь и сопротивляясь, чаще всего безуспешно. Уход такой оставляет в душе зияющую рану — как смерть близкого человека.

У каждого меломана есть такой дорогой его сердцу любимый клуб — живой или мертвый. У меня их много. Моя молодость пришлась на ту пору, когда клубы в СССР были совсем другими, чем клубы в западном и теперь уже привычном современном российском смысле слова. Джаз-клуб «Квадрат», Клуб современной музыки, Ленинградский рок-клуб — каждый из них эпоха. Два последних лишь в некоторой степени задокументированная память. Формально сохранившийся «Квадрат» теперь, увы, лишь фирма, занятая устройством теплоходных прогулок по Неве под безобидный джаз, хотя во главе ее все тот же неутомимый энтузиаст Натан Лейтес.

Первый для меня настоящий в западном понимании клуб — легендарный теперь Knitting Factory в Нью-Йорке. Я мгновенно выделил из среды более чем достойных Village Vanguard, Sweet Basil, Blue Note, Bottomline, по которым странствовал каждый вечер, когда впервые приехал в Нью-Йорк в октябре 1988 года. Knitting Factory располагался тогда не в Трайбеке, как сейчас, а прямо на границе миров — на Хастон-стрит, или, как ее еще называли, Нулевой улице. От нее на север начинались стрит — от первой до каких-то там двухсотых где-то далеко в Бронксе. Knitting Factory был крохотным — мест на 30, от силы на 50 — зальчиком на втором этаже небольшой кафешки-забегаловки. Я проторчал тогда в Нью-Йорке месяца полтора, и редкий день не завершал на Нулевой улице. Там я не только слушал музыку, но и легко и непринужденно общался с Джоном Зорном, Элиоттом Шарпом, Недом Ротенбергом, Хэлом Уилмером, Джамаладдиной Такумой, Эндрю Сириллом, Доном Байроном и многими другими своими героями.

Именно Knitting Factory вдохновил Севу Гаккеля на создание легендарного питерского TaMtAm, породившего целое новое поколение музыкантов в начале 90-х.

Парадоксально, но причиной падения Knitting Factory стал успех. В середине 90-х Knitting Factory переехал в новый, большой, многозальный зал. Тепло и уют пропали, а главный зал стал местом... нет, конечно, не для попсы, но для рока — поначалу интересного, авангардного, а затем и фанка, и рэпа... Теперь у Knitting Factory есть залы еще и в Лос-Анджелесе, и в Бойзе в штате Айдахо, и в Спокейне в штате Вашингтон. Империя прямо...

Опустевшую нишу новой музыки в Нью-Йорке попытался заполнить открывшийся в 1998 году там же, в даунтауне, Tonic. Но растущая рента вынудила клуб закрыться в апреле 2007 года. Джон Зорн организовал прощальный концерт, а на следующий день клуб захватили около сотни человек, устроившие символическую демонстрацию протеста. Несколько человек, в том числе Марк Рибо, были даже арестованы.

Несколькими месяцами ранее закрылся еще более знаменитый CBGB в том же нью-йоркском даунтауне. В названии зашифрованы Country, Bluegrass and Blues — музыка, которую основатель клуба Хилли Кристалл имел в виду, когда открывал его в 1973 году. Однако ни блюзу, ни кантри, ни блюграссу звучать с его сцены почти не довелось, и прославился он в первую очередь как колыбель нью-йоркского панка: New York Dolls, Television, The Ramones, Talking Heads, Патти Смит. Никогда не забуду, как я впервые попал туда глубокой ночью вместе со своим нью-йоркским коллегой Хауардом Манделем. Мы зашли в перерыве между группами и подошли к бару за пивом. Зал в CBGB — длинная кишка, сцена в ее дальнем конце, а бар в начале. Когда зазвучала музыка Semantics (Elliot Sharp, Ned Rotenberg, Sam Bennett), я вдруг почувствовал, как меня тянет к сцене просто физически, как магнитом, такова была сила и мощь этой музыки.

Нет теперь и CBGB...

Та же судьба постигла и лондонский Spitz. В Лондоне никогда не было столь явно авангардного места, как ранний Knitting Factory или Tonic, и поначалу, приехав сюда жить в 1996 году, я изрядно тосковал. Однако в том же 96-м на территории живописного старого рынка Спиталфилдс в самом сердце Ист-Энда открылся Spitz. Программа его была такой же пестрой и разнообразной, как и сама космополитичная жизнь Восточного Лондона — тут и джаз, и авангард, и фолк, и world... Но наступающий на все уникальное, старое и уютное безжалостный и еще год назад не предполагавший нынешнего кризиса Сити вытеснил своими коробками из стекла и бетона и сетевыми едальнями старый рынок, а вместе с ним и Spitz. Как и в Нью-Йорке с Tonic, писали и подписывали петиции, но, увы, бесполезно. Обошлось, правда, без демонстраций и арестов.

Под таким же тупым коммерческим натиском пал и TaMtAm. Помнится, писали петиции и в его защиту — с тем же успехом. Единственное утешение: в том самом месте на Малом проспекте поселился теперь театр АХЕ. Достойные наследники.

Что отрадно, Spitz не сдался. Место отобрали, а идея осталась. Сохранив название, клуб переехал в другое место — Corsica Studios на юге Лондона. Именно там 8 октября, спустя год с небольшим после печального закрытия, и будет показан фильм Great Night at The Spitz — тот самый, что был главным блюдом программы «Смерть альтернативных музыкальных клубов» на Portobello Film Festival.

Только что позвонил Гаккелю, который сказал, что пусть и короткий, получасовой, но есть фильм и о TaMtAm. Жаль, организаторы фестиваля не знали...

Автор – обозреватель Русской службы Би-Би-Си