Николай Воронов: «Почему вдруг такое притяжение к песне?»

Студент композиторского отделения консерватории и автор народного интернет-хита «Белая стрекоза любви» побеседовал с корреспондентом OPENSPACE.RU

Имена:  Николай Воронов

17-летний москвич Николай Воронов — настоящий вундеркинд, которого дома так никогда не называли, чтобы уберечь от психологических травм. Мальчик, родившийся в семье психолога и концертмейстера, с трех лет проявлял незаурядные способности к математике и музыке. В пять лет он начал учиться на пианиста в Московской средней специальной школе имени Гнесиных для особо одаренных детей. Абсолютный слух и уникальная музыкальная память, выявленные у Николая, привели к тому, что параллельно с общей программой с ним стали заниматься и композицией. В десять лет Коля Воронов на простеньком синтезаторе сочинил песню «Белая стрекоза любви», которой через шесть лет было суждено стать интернет-хитом и принести автору известность. И у теперь уже студента первого курса композиторского отделения Московской консерватории закрутилась поп-карьера — его приглашали с выступлениями на корпоративы, новогодний огонек канала «2x2», в клубы «Солянка» и «Икра». На молодого музыканта посыпались предложения о сотрудничестве от представителей шоу-бизнеса, запросы на телесъемки и интервью. Поклонники, разузнав адрес Вороновых, стали собираться у него в подъезде. Поднялся, что называется, нешуточный хайп.

Сложившаяся ситуация немало беспокоит родителей Коли Воронова, которые опасаются, что чрезмерное публичное внимание помешает сыну закончить образование и тем самым загубит его талант. OPENSPACE.RU решил выяснить, что на уме у самого Коли Воронова.

Место действия: кафе на Измайловском бульваре. Действующие лица: корреспондент OPENSPACE.RU Денис Бояринов, Николай Воронов и его директор Александр. Воронов изучает меню, потом делает заказ: мясо на сковороде, две бутылки минеральной воды.

— Ты грызешь ногти.

— Да (смущенно смеется). Не могу избавиться от привычки.

— Это какая-то характерная черта для пианистов. Горовиц в юности тоже грыз ногти.

— Для пианистов — это такая беда. Кстати говоря, Горовиц — да. А Стравинский не грыз.

— Мы можем приступить к интервью?

— Еще как.

— Прекрасно. Твоя мама и преподавательница игры на фортепиано мне подробно рассказали о твоем, так скажем, становлении как классического музыканта, пианиста. Но вот момент, когда ты увлекся поп-музыкой, они, по их признанию, не заметили.

— На самом деле мама, наверное, заметила, но не рассказала. Я увлекся эстрадой в десять лет. Включал телевизор и слушал песни. Любые — послушал группу «Белый орел», Виктора Цоя (смеется)… Что там еще? Децл! (Декламирует.) «А кто ты? Кто ты? Кто ты? А кто ты? Кто ты? Кто ты?» На самом деле неплохие песни. А Цой вообще замечательный…

Да так вот, я говорю о том, что мне это все было в принципе интересно. Но занялся я попсой тогда, когда мне папа на Савеловском рынке купил синтезатор Casio СTK 571. Этот синтезатор стал моим атрибутом.

— Ты все на том же синтезаторе играешь?

— Да! И я не хочу его менять!

— А он хорошо работает — клавиши не западают?

— Хорошо работает. Наоборот, клавиши иногда хочется вырвать. С корнем! (Смеется.) Нет, боюсь, боюсь новый покупать. (Заговорщицким тоном.) Знаете, почему боюсь?

— Почему?

— Потому что на новом не будет ритма «Стрекозы». Нет — если новый, то только Casio, только Casio. Причем интересно, что на новом синтезаторе можно будет сделать ремикс на «Стрекозу». Вообще, я рад, что вы слышали «Стрекозу». Это невероятно! Это удивительно! Почему вдруг такое притяжение к песне? Вдруг! Вот не было этой песни, вот она появилась — и вдруг такое. И теперь все говорят, что Николай Воронов мой кумир. (Смеется.)

— А сейчас ты что слушаешь?

— Сейчас — классическую музыку. У нее есть что мне сказать энергетически.

— Какой период?

— Современный. Даже не современный, конец XIX — начало XX века.

— Модернистов?

— Еще не совсем модернистов, но уже… Ранний авангард — Дебюсси, Скрябин, Малер, Равель уже меньше. Все такое — послешопеновское. Рахманинов туда входит, конечно. Естественно, додекафонисты, нововенская школа — Берг, Шёнберг, Веберн.

— Я знаю, ты сочиняешь симфонические произведения и сам.

— Да, сочиняю, конечно. На компьютере, у меня три программы есть. В них пишу, программы сразу озвучивают. Это очень важно: ты сочиняешь и сразу слышишь, что сочиняешь.

— Как бы ты описал стиль своих симфонических произведений?

— У меня разные есть. Наверное, это возвращение классики. Современные гармонии… Нет, вот так надо сказать: я пытаюсь показать современные гармонии классическими стилем. А вообще — совмещение. Даже «Стрекоза» — это совмещение. Совмещение поп-рока с диско.

— Ты даешь своим симфоническим сочинениям названия?

— «Опусы». Опусы под номерами. Названия не успеваю. Песням даю номера. Сейчас идет песня 68.

— То есть ты всего сочинил 68 песен?

— Да.

— А почему на концертах ты играешь одни и те же десять штук?

— 15. Потому что они самые хитовые. И пока я выучил только их. {-page-}


— Я так понимаю, что большинство из этих 68 песен были написаны сразу, как только тебе купили синтезатор, — в десять лет.

— Да. Последнюю песню я написал полгода назад — песню про MIDI-файл.

— А почему ты сейчас отошел от попса? Тебе больше неинтересно?

— Вы знаете, потому что классическая музыка все-таки имеет продолжение. Я не могу похвастаться, что гениально пишу песни. Ну, написал что-то…

— Твоя мама рассказывала, что ты уже в три года сочинял музыку. А какие твои самые ранние детские воспоминания?

— Какие-то моменты я вдруг помню. Сейчас забыл, но какие-то отрывки всплывают. В возрасте до пяти лет. Помню детский сад, из которого меня выгоняли за плохое поведение.

— Что ж ты там такого делал?

— Ну, плохо себя вел. Обижал.

— Кого — девочек или мальчиков?

— И девочек, и мальчиков. И воспитательниц. Я вообще люблю обижать людей (смеется). Нет-нет, это все совсем не так. На самом деле я шучу. Ну, было такое в детстве. Было!

— У тебя абсолютный музыкальный слух. Это тебе в повседневной жизни доставляет удобства или дискомфорт?

— Дискомфорт есть от того, что возникают желания… более глубинные. Не знаю. Абсолютный слух — это хорошо. Но можно и без абсолютного слуха. Из великих композиторов у Шостаковича, кажется, был абсолютный слух. А у других — не знаю…
Вот знаете, что еще? Я думаю, что классическая музыка, кроме того что она дает энергетику, еще приносит общение с людьми, которым что-то интересно.

— Какое из своих классических произведений ты считаешь наиболее удачным?

— Первую поэму для мужского хора и симфонического оркестра.

— А что поет мужской хор?

— Они там ничего не поют. То есть поют «О-о-о-о-о!». Она никогда не исполнялась, к сожалению, и думаю, что… Оркестр мне еще пока не предложили.

— Ты бы хотел этого?

— Любой композитор хочет, чтобы его поняли. Первая поэма — мое лучшее произведение. Но, может, я достигну большего.

— Ты посещаешь фестиваль «Московская осень». Как ты оцениваешь музыку современных композиторов, так сказать — коллег?

— Почти никак. Не хочется обижать никого из композиторов.

Официант ставит перед Николаем тарелку с наструганными овощами, в то время как Коля заказывал мясо.

— (Изумленно.) А это все?

Официант объясняет, что мясо последует за гарниром.

— (Удовлетворенно.) А я думаю, что такое? У меня есть такая песня — «Киндер-сюрпрайз», и мы с Александром хотели сделать песню «Кризис-сюрпрайз».

— А почему не сделали?

— (Откашливается.) Значит, время еще не пришло.

— Значит, по поводу «Московской осени» ты воздержался от комментариев?

— Да. На «Московской осени» есть несколько талантливых композиторов. Но что самое ужасное, на мой взгляд, люди неправильно оценивают, что хорошо и что плохо. Из того, что есть, даже сами композиторы не могут сделать правильный выбор.

— Это обычные проблемы со вкусом — в поп-музыке то же самое происходит.

— А? Ну да.

— Какой из твоих поп-концертов тебе больше всего понравился?

— Лучший был в Дубне.

— Самый первый? Почему?

— Он был наиболее искренний.

— Я слышал, ты забываешь собственные песни.

— Да. Бывает такое.

Директор Коли: Перед выступлением Коля пишет тексты песен на бумаге. Но во время исполнения так иногда бывает, что бумаги разлетаются. Однажды он писал тексты…

— Да, на коробке из-под торта. (Смеется.) Ну надо было на чем-то написать.

Директор: Теперь эта коробка стала своеобразным символом.

— И где эта коробка?

— А где мясо? (Все смеются.)

— Я слышал, что Лада Дэнс хочет записать с тобой дуэт.

— (Недоуменно.) Да? Я бы с ней записал песню… э-э-э… «На мгновение»… или «Позови меня».

Директор: Лада Дэнс звонила мне и стала довольно настойчиво требовать телефон почему-то Колиного папы. Колиному папе уже 70 лет, и мы не хотим его лишний раз беспокоить. После десяти минут достаточно хамского и агрессивного общения выяснилось, что она хочет снять клип на «Белую стрекозу», поэтому я ее послал к московскому представителю группы Quest Pistols…

— Ты ее послал! (Смеется.)

— А ты знаешь какие-нибудь песни Лады Дэнс?

— Нет.{-page-}

Официант приносит Воронову что-то щипящее на чугунной сковороде.

— Это мясо? Это что-то невероятное!

— А твое участие в «Евровидении-2009» — это шутка?

— Говорят, что нет.

— А ты как сам считаешь?

— А я — не уверен. (Смеется.)

— (Обращаясь к директору.) Вы подали заявку на «Евровидение»?

Директор: Да. Группа Quest Pistols, которая исполняет «Стрекозу», тоже подала заявку на «Евровидение».

— Откуда они вообще появились?

Директор: Они появились до всей этой популярности, до концертов. Их московский представитель предложил достаточно хорошие условия на тот момент, и родители Николая подписали договор.

— Коля, как тебе вариант твоей песни в исполнении Quest Pistols?

— (С набитым ртом.) Ну так. Относительно.

— Ты принимал участие в съемках их клипа. Как это было?

— Классно. Я приехал в Киев, и уже в аэропорту меня встретила группа Quest Pistols. Потом, когда мы ехали в машине снимать клип, один из них поставил «Стрекозу» и спросил: «Ну чё, прет?»

— А ты что ему ответил?

—Промолчал. (Смеется.)

— Понятно. А говорят, в Киеве девушки очень красивые.

— Мне было не до девушек, скорее до мальчиков… Э-э-э, я имею в виду, что там одни мальчики были — Quest Pistols, их продюсер. Но девушек видел, неплохие девушки.

Директор: Теперь нас зовут в Киев выступать.

— Я слышал, что вас много куда теперь зовут выступать — даже в Австралию. Но вся проблема в плотном Колином учебном графике.

— Угу. На самом деле сложно. Надо зарабатывать что-то. Но надо и учиться, потому что тогда ты будешь зарабатывать более стабильно. Но я выбираю и то и другое.

— Как мясо?

— (С большим чувством.) Просто обалденно! Невероятно!

Директор: Мне сковородочка понравилась.

— Ею бы жену по голове (смеется). Или жена — мужа.

— А у тебя девушка есть?

— Подруги есть. Девушки сейчас нет. Постоянной.

— Так все-таки, Николай, каковы твои планы на будущее? Будешь одновременно развивать академическую карьеру и эстрадную?

— Боюсь, что это может не получиться. Тогда — завершим эстрадную. Я вообще думал о том, чтобы соединить попсу и классику. Когда-нибудь.

— Что говорят о твоих классических сочинениях профессионалы?

— Мои симфонические произведения представляют интерес не только для профессионалов, но и для самих исполнителей, и для публики. А профессионалы неправильно оценивают мои произведения — например, они считают, что у меня в Первой поэме недостаточно движения.

— Но тебе хотелось бы признания от профессионального сообщества?

— Конечно. Без него никуда.

— Понятно, что оно необходимо для карьеры. Но есть ли в этом сообществе для тебя какие-то безоговорочные авторитеты.

— Да. Хотя я не уверен. У нас авторитеты — это композиторы. Они все думают по-разному и сходятся во мнении разве что насчет Шостаковича.

— Насчет Шостаковича сейчас уже тяжело не сойтись во мнениях.

— Потому что эта музыка для них понятно гениальна. А моей музыки они не понимают — вернее, они понимают, может быть, но говорят, что там мало аккордов, мало движения, много однообразия. Но это не так. Я как сейчас помню 3 июня 2005 года, когда у меня возник первый аккорд Первой поэмы. Как-то спонтанно. Первый аккорд в ней самое важное — она начинается так… громогласно. И вот мне интересно, оценит ли это кто-нибудь когда-нибудь?

— Для тебя будет важнее, что скажет публика или профессионалы?

— Публика, наверное. Я верю в то, что сначала признаёт публика, а потом к ней присоединяются профессионалы. «Стрекозу» ведь сначала оценила публика. Когда-то я принял участие в конкурсе MuseOn — такой попсовый конкурс, где в жюри был Артемий Троицкий. Я послал туда три песни, в том числе и «Стрекозу». Троицкий поставил мне 4 балла из 7 проходных и 14 возможных. А теперь он говорит, что меня надо послать на «Евровидение». Это означает, что впереди все-таки идет публика. Профессионалов не удивишь. Но понятно, что это все-таки не та публика, которая трясется и подкидывает девушек на концертах.

— Такая публика тебе не нравится?

— Почему? Она прикольная. (Заливается смехом.)

В кафе начинает играть песня Мадонны.

— Жаль, что тебе Лада Дэнс предлагает петь дуэтом, а не Мадонна.

— О-о-о… Мадонна! Я бы не смог и двух слов связать. Я не знаю английский язык.

— Есть же переводчики…

— Я бы сказал, я бы сказал ей: «Ай лав ю». А она бы ответила: «Ай лав ю ту!» (Громко смеется. Вдруг прекращает и указывает в окно на снегоуборочные машины.) Смотрите, трактор какой!. . (Удивленно смеется.). Еще один!

Другие материалы рубрики:
Карл Бартос: «Ненавижу компьютеры», 11.02.2009
Стас Барецкий: «Опять будем жрать это дерьмо», 30.01.2009
Василий Шумов: «Имеет смысл быть только ориджинатором», 14.01.2009