Лори Андерсон: «Я пытаюсь показать, как мы по-настоящему мыслим»

Знаменитая нью-йоркская художница, скрипачка и певица объясняет, что ее новый проект Homeland критикует не только Америку

Имена:  Лори Андерсон

— Можете ли вы сформулировать основную идею проекта Homeland в двух предложениях?

— В двух, пожалуй, нет. Могу попробовать уложиться в полчаса (cмеется). Если в общем — я хотела описать современную культурную, политическую и технологическую ситуацию, причем не только в Нью-Йорке или Соединенных Штатах Америки. Это о том, как люди сейчас живут и справляются с технологиями. На одну треть Homeland состоит из политики, на одну — из странных снов и еще на одну — из чистой музыки.

— Есть ли у Homeland связь с вашим знаменитым проектом United States of America I—IV, сделанным в 1980-х. Можно ли считать его сиквелом?

— Есть ли связь? Пожалуй, только в том, что это тоже попытка осмыслить культурный контекст, вместо того чтобы написать еще пару песен о любви. В отличие от United States of America I—IV, это не мультимедийное шоу. Меня утомили мультимедиа. Сейчас ни один концерт не обходится без огромного экрана с движущимися картинками. На улицах Нью-Йорка никуда не спрятаться от видеорекламы, которая гипнотизирует зрителя своей глупостью. А эти бесконечные ТВ-шоу... Стоп. Хватит. Ради чего это нужно? Показать, что технологии теперь очень крутые? Я всегда делала музыку не для того, чтобы продемонстрировать блеск новых технологий.

Я люблю хороший дизайн и быстрые машины. Но я не преклоняюсь перед ними. Я не такая, как все, — я одновременно люблю технологии и ненавижу их. Люблю, потому что они облегчают жизнь. Ненавижу, потому что они затягивают человека в жернова экономики потребления, заставляя покупать все новые и новые технические штучки. Это западня, глупая западня. Даже пятилетние дети сейчас неравнодушны к тому, какой у тебя сотовый телефон, как будто они представители компаний по их производству.

Homeland намеренно очень прост — это последовательность коротких историй. Но одновременно это и самый технологически сложный проект, который я когда-либо делала. Я использую самое передовое программное обеспечение и т.д.

— У Homeland жесткий сценарий? Или шоу как-то меняется в зависимости от того, в какой стране вы его показываете?

- В Homeland много импровизации. Я не репетировала эту программу в студии. Это написанные во время тура истории, которые положены на музыку, сочиненную во время выступлений с разными музыкантами. И в каждом следующем концерте можно услышать как бы отголоски инструментов всех музыкантов, которые играли с нами прежде. Например, мы выступали с тувинскими горловыми певцами. Они аккомпанировали себе на двухструнной китайской лютне — у нее совсем другой звук, не такой, как у западных скрипок, более хриплый и более воздушный. И этот призрачный звук до сих пор можно слышать в программе — мы как бы переняли его.

— Какую версию Homeland вы выпустите на CD?

— Я еще не решила. Вообще, это проблема. Я не уверена, что выпущу какую-то идеальную версию на CD. Возможно, не одну и вовсе не на CD, возможно, я выложу несколько версий проекта в интернет. Еще не знаю.

— Давайте пофантазируем. Если бы вы были русским художником и делали Homeland высказыванием о состоянии нынешней России, какова в этом случае была бы главная идея программы?

— Не знаю. Это точно был бы не Homeland, а что-то другое. Но вообще, мне кажется, что у Москвы с Нью-Йорком гораздо больше общего, чем у Нью-Йорка с Таллахасси, штат Флорида. Понимаете, это же большие города — урбанизация, технологии... Да, у нас очень разные языки, но явления происходят одни и те же. Вот, по-моему, хороший пример: в США, как и в Москве, сейчас вовсю идет переход в частную собственность объектов, которые прежде были государственными или муниципальными. В Америке идет приватизация тюрем — десять лет назад в тюрьмах сидело 350 тысяч человек, сейчас — почти три миллиона, больше, чем в какой-либо другой стране мира. Почему каждый сотый американец — заключенный? Неужели народилось столько негодяев? Думаю, что ответ кроется в приватизации тюрем: тюремному бизнесу нужны новые потребители, то есть заключенные. Похожие процессы происходят и в образовании, и в науке. И у вас наверняка происходит что-то подобное.

К тому же сейчас люди меньше, чем когда-либо в истории человечества, зависят от географических границ и политических систем. Многие сейчас вообще живут в воображаемых землях и на виртуальных территориях — в сотовых телефонах, в реалити-шоу, в онлайне. Земля уходит у нас из-под ног, вещи исчезают... Homeland — попытка ответить на вопросы: где ты? что ты называешь своей родиной?

— В русском языке слово «Homeland» — «Отечество» — имеет очень патриотический смысловой оттенок ...

— Да, я знаю. Для американцев немного по-другому. Мы чаще используем это слово в сочетании «homeland security» — то есть «национальная безопасность». А это больше похоже на оксюморон — что-то нежное и сентиментальное, как родной дом, превращается в нечто жесткое и сильное, как пушки, танки и самолеты.

Я использую это слово с иронией. Без всякого патриотического пафоса. «Homeland» для меня — это национальная безопасность, угроза терроризма, Америка после 9.11, новые жесткие правила, правый поворот... Для меня во всем этом немало негативного смысла, но я приверженец демократической партии. Много американцев сделали бы это слово своим девизом, но они никогда не придут на мои концерты. Это не моя аудитория.

— Вы следите за политической ситуацией в России? Что вы думаете о русском президенте?

— Безусловно, слежу. Путин — очень яркий персонаж. Он, определенно, не застенчив. Я могу судить о нем только по языку его тела — он напоминает мне американского сейлзмена — такого уверенного в себе парня, который панибратски хлопает тебя по плечу и громко кричит в ухо. Он очень хочет вам понравиться. Но это только мои предположения, навеянные пластикой Путина и языком его жестов. В принципе, язык жестов — это немало, но... На его счет в США существуют совершенно противоположные взгляды — я бы не хотела присоединяться ни к одному из лагерей, потому что довольно далека от этой темы.

— Как правильнее вас представить : мультимедиа-художник, перформанс-художник, скрипачка, поэтесса или политический комментатор?..

— Рассказчик историй. Я рисую картины, пишу книги, снимаю фильмы, делаю проекты с одной целью — рассказывать истории. Возможно, они не всегда похожи на то, что принято считать историей. Знаете, Годар сказал: «У фильма должны быть начало, середина и конец. Но не обязательно в таком порядке». В моей жизни нет таких идеальных историй. Все куда более хаотично. Я пытаюсь показать, что происходит — там в голове. Я пытаюсь показать, как мы по-настоящему мыслим.

— А можно напоследок личный вопрос?

— Попробуйте.

— Я бы хотел поздравить вас и вашего мужа Лу Рида с недавней свадьбой...

— Как вы узнали об этом? Я думала, что это секрет. Я еще не говорила об этом на публике.

— Прочел новость в газете Guardian.

— Надо же... Да, мы поженились. Ну... я впервые замужем. И мне никогда прежде не хотелось свадьбы, именно потому, что не хотелось пышной церемонии, гостей, всей этой суеты... А тут — мы просто встали под деревом со свидетелем, нашим общим другом. Раз, два, три ... и мы женаты.

— У вас остались свидетельства о браке?

— Мы подписали какие-то бумаги в Колорадо. Там это очень просто — плати десять баксов, и ты состоишь в браке. Никаких вопросов. А что, вы мне не верите (смеется)?