Евгений Маргулис: «Им наша музыка неинтересна»

Басист «Машины времени» и еще почти десятка московских рок-групп исторического значения считает, что по музыкальной части Россия никогда не догонит Запад

11 декабря в СК «Олимпийский» группа «Машина времени» будет не только праздновать сорокалетие, но и представит две новые пластинки – трибьют-сборник в свою честь «Машинопись» и собственный новый альбом «Машины не парковать», который будет состоять из кавер-версий любимых песен «машинистов» и нескольких премьер. Название нового альбома ветеранов русского рока было придумано басистом Евгением Маргулисом, который помимо «МВ» прошел через ряд московских рок-групп исторического значения. Евгений Маргулис на пару с основателем «МВ» Сергеем Кавагоэ создал «Воскресение». Был участником бывших конкурентов «МВ» – группы «Аракс», когда она одна из первых в России стала играть хард-рок. «Чесал» по России в составе группы «Аэробус», аккомпанировавшей «советскому Полу Маккартни» Юрию Антонову. С тем же Кавагое играл в группе «Наутилус», из-за которой свердловской команде Бутусова – Кормильцева пришлось взять добавку «Помпилиус». В середине 1980-х у Маргулиса была своя блюз-группа «Шанхай», которую многие, возможно, помнят по умеренному хиту тех лет «Шанхай-блюз». Словом, по биографии Евгения Маргулиса можно изучать историю московской поп- и рок-музыки. О ней, а также о проблемах русских музыкантов, фильме «Стиляги» и новом альбоме «МВ» он и поговорил с OPENSPACE.RU.

– Название нового альбома, «Машины не парковать», именно вы придумали. А что оно означает?

– Придумал я. Причем достаточно давно. Случайно обмолвился об этом своим кунакам, и они одобрили. А смысл в том, что нас еще рано везти на свалку истории, потому что мы еще в хорошей форме.

– Большей частью «Машины не парковать» – это сборник каверов, причем каждый участник группы имел возможность выбрать песни по вкусу. Что вы выбрали?

– «Апокриф» Гребня – я ее услышал еще в 1976 году и с тех самых пор хотел спеть. Я выбрал чижовскую «Перекресток», потому что с Чижом я дружу и еще потому, что страшно хотелось сыграть ее на шесть восьмых. А третья – «Досуги-буги» Петра Мамонова. Я над ней и раньше работал – предлагал ее в саундтрек фильма «Стиляги». Но [Валерий] Тодоровский почему-то в нее не въехал, а мне она запала в душу.

– Существует мнение, с которым я согласен, что у Петра Мамонова гениально получалось петь блюз на русском языке. Вы поэтому «Досуги-буги» выбрали?

– На мой взгляд, это далеко не так. Петя Мамонов просто очень неординарен, и мне эта песня нравится именно своей необычностью. Потому что про рок-н-ролл и блюз я знаю все, а про Мамонова – не очень. И мне интересней было перелопатить Мамонова. Я из этой песни сделал такую историю в духе Red Hot Chili Peppers. Более агрессивную.

– Какие еще песни, которые вы предлагали для «Стиляг», в фильм по тем или иным причинам не попали?

– Очень много. Сначала было 80 песен, потом 30, потом 20. Осталось, по-моему, одиннадцать. Кино – это другая история, нежели пластинка. Там надо считаться с режиссером. В общем, я зарекся работать в кино.

– Вам не понравился результат?

– Результат понравился. Хотя я бы выстроил эту историю немного по-другому. Мне хотелось чернухи в духе «Мулен Руж!» База Лурмана – чтобы одна песня перетекала в другую, чтобы переделать все аранжировки к чертовой матери… А Валерке хотелось, наоборот, чего-то легкого. Но он режиссер, и бог с ним. Главное, что у него фильм получился, а мне не противно, что я эту идею (использовать в мюзикле песни восьмидесятых. – OS) придумал.

Читать текст полностью – Вы играли во многих московских рок-группах, и первой в вашей «трудовой книжке» значится «Машина времени». А где вы играли до нее?

– У меня была дворовая команда, куда я сначала попал барабанщиком. Меня за бездарность прогнали, и тогда я стал в ней же гитаристом. Она называлась «Рифы». Я попал туда по территориальному признаку – жил тогда у бабушки на «Войковской», рядом с которой находился Дом культуры железнодорожников… или трамвайного депо… в общем, что-то связанное с рельсами. Я туда ходил и волей-неволей познакомился с хулиганами, которые играли там в группе. Меня взяли за знания, а позже пытались научить игре на барабанах. В принципе, ритм держать я умел, но бабка и соседи были против, потому что репетировал я дома.

– Какой это был год?

– Мне было пятнадцать и заканчивал я 9-й класс. Значит, это был 1970-й.

– А какие тогда местные рок-группы были в почете?

– Была такая команда «Бобры», они очень здорово играли Битлов… Вообще, в музыку я попал совершенно случайно и из-за «Бобров». Мой одноклассник Коля Охапкин был братом барабанщика этой команды Бори Охапкина. Поэтому я еще в конце 1960-х приходил к ним на репетиции и смотрел, как делается музыка в группе. У них был совершенно гениальный гитарист, который, к сожалению, утонул в молодом возрасте, лет в двадцать. Он работал в музыкальном магазине на Масловке, поэтому у него всегда был доступ к инструментам, и играл он фантастически.

– Правда ли, что в Москве конца 1960-х была необычайная волна рок-групп?

– Правда. В каждом Доме культуре репетировали, мне кажется, групп по двести. И на каждой танцплощадке играли либо оркестры, либо вот такие молодые рок-команды вроде «Бобров». Это было достаточно массовым движением, их было много, но названий я сейчас уже и не вспомню.

– Когда вы впервые услышали «Машину времени»?

– В 1974 году, а в 1975-м уже там играл. Мой дружок работал в Москонцерте и за 10 рублей сдавал оттуда аппаратуру всяким уродам вроде «Машины времени» и «Високосного лета». Я был его помощник, и мы вдвоем на себе таскали эту аппаратуру, зарабатывая тем самым на концерте «Машины» по пятерке на рыло. Поэтому материальная сторона этого дела меня тогда интересовала больше, чем музыкальная.

– Как выглядел тогда концерт «Машины»?

– Я могу тебе рассказать, как выглядел концерт «Машины» спустя год. Когда мой старик-отец решил узнать, в каком ансамбле я играю, он пришел на наше выступление и чинно его отсидел. Мы играли, по-моему, в общежитии 2-го меда. Мой отец был, кажется, единственным человеком в костюме, рубашке и галстуке среди орущей и накрашенной толпы. Мы отыграли концерт, на страшном подъеме вышли на улицу, и он, обращаясь ко мне, задал сакраментальный вопрос: «А вы по-русски хоть поете?» Аппаратура была размером с прыщ, и из нее звучало что-то невообразимое.

– Почему вы тогда ушли из «Машины» вместе с одним из ее основателей Сергеем Кавагоэ?

– Надоело просто.

– В скандально известной книге Петра Подгородецкого «Машина с евреями» отражена другая версия. Вы ее читали?

{-tsr-}– Прочел. В отличие от моих коллег по группе без чувства омерзения. Ну, написал и написал, ему же надо было как-то прославить себя. Хотел стать писателем – не получилось.
Те три копейки, которые мы тогда получали, – это было три копейки, и ссориться из-за них не было никакого смысла. Мы были нормальным подпольным коллективом. Мне просто надоело. Не более того.

– И Кавагоэ надоело?

– Кавагоэ периодически ругался с Макаром, потому что… ну они были так устроены. А я был на нейтральной. Поверьте, мне просто стало скучно. Мне было тогда 22 года.

– Как вы думаете, Кавагоэ, если бы был жив, пришел на сорокалетие «Машины времени»?

– Бог его знает, бог его знает… Он к старости стал страшно несносен. Я с ним не разговаривал последние восемь  лет. У него была масса идиотских претензий и непонимания.

– После «Машины» вы сделали с Кавагоэ другую культовую русскую рок-группу, «Воскресение», из которой тоже довольно быстро ушли. Почему?

– Потому что мне страшно надоело играть в одних и тех же местах для одного и того же народа. Концертная зона «Воскресения» ограничивалась Фрязином и прочим Подмосковьем. Мы были свободным коллективом. Никакого директора у нас не было. Одни и те же сейшены, одни и те же лица. А мне захотелось профессиональной работы и профессиональной жизни. «Аракс» как раз уходил из театра в филармонию, что давало возможность путешествовать по городам России.

– В «Араксе» у вас были веселые времена?

– Ну что ты, страшно веселые! «Аракс» же были просто-таки Deep Purple Советского Союза. За что и поплатились – нас же расформировали после запрета Министерства культуры.

– Непонятно, как они вас вообще разрешили…

– А мы же приносили огромное количество денег филармонии, которая нас покрывала до момента, пока нам не прицепили идеологию. Хотя идеологии у «Аракса» не было совершенно. Были глупые песни о любви с идиотскими текстами. Но мы умели играть, и у нас были неплохие взрывы, пиротехника, дымы и черт знает что…

– А хаером трясли?

– Да, я был волосат. Но хард-рок не любил и не люблю.

– Зачем же играли?

– Я учился. Надо было познать все. Я все и попробовал – играл вплоть до джаза.

– И что оказалось сложней и интересней всего?

– Играть простую музыку. Потому что сложную можно выучить. А простую сыграть хорошо и просто – ни фига.

– У «Машины времени» простая музыка?

– Конечно, простая.

– С высоты своего опыта, полученного во множестве разных групп, вспомните свой самый провальный концерт и самый удачный?

– Самый провальный – это первый с «Машиной времени». Мне было 19 лет. Я вышел и забыл абсолютно все. Но так как аппаратура была несовершенная, то никто ничего не заметил, и все прошло на ура. Я скакал, махал ботвой, и все было нормально. А самый удачный – даже и не вспомню. Хороших концертов было огромное количество, они как-то слиплись.

– Ваша собственная блюз-группа «Шанхай» пришлась как-то не ко времени.

– Понимаешь, я играю такую музыку, которая большой массе совершенно не интересна. Хоть это не чистый блюз, а нечто среднее между поп-музыкой и блюзом. Для меня вообще удивительно, как такие мои песни, как «Шанхай-блюз», могли стать хитами в этой стране. Тут господствует совершенно другой формат.

– «Ты или я» «Машины времени» - это тоже блюз и тоже хит. Кстати, вы к ней имеете отношение?

– Никакого. Это песня 1973 года. К ней, по-моему, имеет отношение Led Zeppelin. Да, это блюз. Но спроси у любого, какую песню «Машины» вы знаете, и тебе назовут «Поворот». Вот тебе и ответ.

– А почему, как вы думаете, сорокалетие в «Олимпийском» празднует «Машина времени», а не, скажем, «Аракс»?

– Ну, «Аракс» была странная команда. В ней из первоначального состава вообще ни одного человека не осталось. Тут хоть Макаревич и Кутиков. Я вот прибился.

– Были же в России и другие рок-группы – до «Машины» и даже более популярные, чем «Машина»?

– Все решил, наверное, естественный отбор. Хорошая музыка не имеет срока годности. А то, что до нас не дошло, значит, было не очень качественное.

– Как вы вообще оцениваете русский рок в мировом контексте?

– Тут у нас другая ментальность и вообще все другое. Может быть, об этом можно будет говорить лет через двадцать… Я общаюсь с западными музыкантами, знаю большое количество серьезных и известных во всем мире людей. Если они занимаются музыкой, они занимаются музыкой. Их не волнуют проблемы, выходящие за рамки профессии. Нам же, помимо музыки, приходится заниматься еще черт знает чем. В России невозможно, как на Западе, полностью отдаваться тому, что приносит тебе деньги.

– Вы считаете, это главная проблема?

– Главная. У нас другая музыка и другая мелодика. Мы-то играем все-таки западную музыку с российскими вкраплениями. Им она не очень интересна. Языка они не понимают. Наша музыка – для нас, их музыка – для них.

– То есть вы считаете, что русского музыканта, который прорубит окно в этой стене, мы не дождемся?

– Это фантастическая история. Я отсматриваю и отслушиваю все коллективы, которые заползают на мою страницу в MySpace. Очень много англоязычных коллективов – так сказать, на экспорт. Что самое ужасное – когда я слышу песню с диким английским акцентом, меня это обламывает страшно. Что и говорить о тех, для кого английский родной язык.

– Наверное, это не единственная проблема.

– Не единственная. Вот я и говорю: мы заточены на нашу публику, они – на свою. Что меня поразило, когда мы были на Abbey Road – во второй студии. Там обшарпано, какой-то ремонт идет – словом, как это было придумано 70 лет назад, так и осталось. Но при этом понимаешь, что из этого места музыка расходится по всему миру. Не так, как у нас: ты записал песню для «Нашего радио», ну, может, в эфир и попадешь, а для всего мира – all around the world! Меня это прибило.
Они работают по-другому, они мыслят по-другому, и они действительно работают над тем, что они хотят сказать. У нас – пока нет.
Была такая хорошая шутка: Россия никогда не догонит Японию, даже если Япония будет бежать навстречу. Так что не надо никого сравнивать.

– Пятидесятилетие будете праздновать?

– Не знаю. Мы дохнуть начнем.