«4 позиции Бруно»: «Девушки нас просто терпят»

Лучшие уральские электронщики выпускают новый альбом – «Сломленность», рассказывают о нем и представляют два трека

Имена:  Александр Ситников · Антон Клевцов · Николай Бабак

Студия лучших уральских, если не российских, электронщиков «4 позиции Бруно» больше похожа на уютный сквот. Комната без всякой звукоизоляции в бывшем общежитии завалена аппаратурой (в чехле на полу прячется легендарный синтезатор «Поливокс», предмет культа британцев Franz Ferdinand),

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

виниловыми пластинками, пустыми бутылками и обрезками ткани: примерно половину ее занимает швейная мастерская, принадлежащая брату участника группы Саши Ситникова. В этих стенах переплетаются ностальгическое советское прошлое, завязанное на идеологии равенства и братства, и мрачноватое настоящее — и творческие методы группы немедленно обретают свою логику. На днях у «4 позиций Бруно» выходит очередной альбом, «Сломленность», — первая запись, которую музыканты не станут выкладывать в сеть для бесплатного скачивания. Перед выходом диска OPENSPACE.RU поговорил с Александром Ситниковым, Николаем Бабаком и Антоном Клевцовым о новом альбоме, сайд-проекте «Птицу Емъ», политической активности и современном искусстве.


— Вы второй раз выпускаете альбом на лейбле. Как вы вышли на ижевский Kama Records?

Александр Ситников: На самом деле это они на нас вышли — еще прошлым летом предложили поучаствовать в сборнике ремиксов на песни их местных бабушек. Но мы в такие вещи не любим соваться, к тому же у нас собственные бабушки есть — на «Очень вкусном человеке» их слышно. Договорились в итоге о выпуске альбома. Тираж будет небольшим, пятьсот экземпляров. Что-то будем продавать на концертах, что-то уйдет прессе, часть вроде бы даже отправится на экспорт. Хотя, казалось бы, кому сегодня нужны диски? Но у нас очень крутой релиз будет, как мы давно мечтали, — с буклетом, очень любовно сделанный, а не просто диджипак.

— У вас на обложках уже третий раз появляется тэг «Демидовский Што?». Кто это такие, каково их участие в музыке?

Антон Клевцов: Это не кто-то конкретный, а скорее такой подход к написанию — немного иной, чем пишутся «4 позиции Бруно».

Ситников: Это определенные состояния, арсенал инструментов. У нас вообще можно заметить два параллельных потока. Один — концептуальные, сюжетные альбомы вроде «Вкусного человека» или «Многоножек и сердцеедок». Они как будто озвучивают какой-то визуальный ряд. А есть такие вещи, как «Сломленность». Они слепые, ничего визуального в них нет. По звуку из них можно выхватывать интересные идеи, но скрытых смыслов в них искать не нужно, хотя для нас это не очень характерно. Этот альбом — как еда. Каждый трек в нем — как блюдо. Это такая отравленная пища, пища с демидовской кухни или из какого-то безумного вагона-ресторана.

Николай Бабак: После этой пищи еще очень долго болеешь. Спазмы возникают, тошнит.



— Мне показалось, что в «Сломленности» есть и легкость, и даже лиричное, напевное начало.

Ситников: «Сломленность» легче того, что мы раньше делали по лекалам «Демидовского Што?», «Изящного микса для лихих родственников», например. Мы его раньше называли «Изящный микс для бухих родственников».

Бабак: И после него как раз хочется петь.

Ситников: Он предполагает какое-то совсем звериное состояние.

Клевцов: Это ты звериный на зверином родительском празднике. Сидят дяди и тети, включен «Первый канал», радио «Европа плюс».

Ситников: Кто-то поет за столом, кто-то, может, за нож схватился. Что-то такое брутальное. Да и поют брутально.

Клевцов: Это такая специальная областная музыка.

— На «Сломленности» — раскаяние, которое приходит после таких посиделок?

Ситников: Либо до них. Когда ты только идешь на этот праздник и сопротивляешься, отказываешься идти.

— Значит ли это, что вы увидели какой-то тупик в развитии «4 позиций Бруно», а «Демидовский Што?» — выход из него?

Ситников: Саморазвитие для нас, конечно, важно. Но если рассматривать все наше творчество целиком, а не только, скажем, с момента условной популярности, с «Ты и двое молодых», то становится понятно, что все наши принципы, методы и приемы находятся где-то рядом, — грубо говоря, в одной подворотне. Но это не страшно. У Вуди Аллена, например, постоянные самоповторы — у него же сюжетные ходы из фильма в фильм кочуют.

Клевцов: Начни мы делать хоть дабстеп, хоть драм-н-бас, все равно они будут звучать в наших специфических рамках.

Ситников: Это не рамки, это такая дверь. Заглядываешь в щелочку — за ней реально дофига всего. А обходишь ее кругом, и видишь, что это просто дверь стоит на поляне. Параллельный мир, типа как в «Нарнии».



— Вы говорите, что для вас очень важен сюжет, истории какие-то. Что случается первым: история или музыка?

Ситников: Иногда отталкиваемся от истории, иногда наоборот. Иногда история очень сильно меняется в процессе записи. Но замысел, построенный на очень даже конкретных образах, обязательно имеется. У меня тут есть тетрадка — там на нескольких листах написана всякая фигня про вкусного человека или про ковчег, о котором мы тоже хотели сделать альбом. А потом собираем музыку: что-то записываем с нуля, бывает, сэмплируем какие-то собственные старые записи, которых никто не слышал. И поэтому названия треков очень важны — мы считаем, правильно направлять слушателя с их помощью.

— А вокальные сэмплы вы откуда набираете?

Ситников: У нас есть пара-тройка людей, которых мы периодически сэмплируем. У меня отец геолог, и в свое время он записывал прямо дома разных бардов и сектантов, я ему помогал. У нас стоял компьютер, была неплохая звуковая карта и конденсаторный микрофон — и он просто звал знакомых, которые под гитару записывали альбомы для своего круга. Мне было лет 16—17, а в 18 мы начали сэмплировать этих дяденек-самородков. Персонажей там хватает. Это самый-самый андеграунд. Они как будто в другой реальности находились, пели про то, как «сидят на траве беззаботно», «водку вылей в ведро и не пей, лучше время оставь на людей». Если бы Елизаров своего «Библиотекаря» писал про фонотеку, то именно эти барды могли бы сочинить «Кассету счастья», «Кассету злобы». А потом бы на Грушинском фестивале всех зазомбировали. И народ погнал бы по улицам, устроил мясорубку с заточенными гитарами.

Клевцов: Саша, они и так гоняют по улицам. Ты глаза-то открой.

Ситников: Была еще бабушка, у которой я работал сиделкой. Это та самая бабушка, которая в «Отравленной каше» говорит: «Где ты, что ты делаешь?» — и в «Ты и двое молодых» ее сэмплов хватает. Она же появится в новом альбоме «Птицу Емъ». Сейчас она, наверное, уже умерла. А сэмплы остались. Была она совсем безумной, каждые тридцать секунд забывала все, что происходило до этого. Называла меня Розой, Толей, Лешей, Васей — я откликался, конечно, чтобы не смущать ее. И чтобы уследить за ней. Она порой не доходила до туалета, приходилось все это убирать. Ей было стыдно, она плакала, приходилось утешать ее. Вообще, мы никогда не сэмплируем иностранную музыку и современную электронщину. Прикол «Демидовского Што?» как раз в том, что мы берем все, что попадается под руку, и используем, переделывая до предела.



— Кстати, что сейчас с «Птицей» происходит?

Бабак: Думаем, к лету уже будет готов новый альбом; может, даже весной. Сейчас доделываем клип на первую песню оттуда, про пьющую маму. Видео должно быть очень трэшевое, но очень удачное. Им занимаются художники из Перми, арт-объединение «Велосипед».

Ситников: Но мы постараемся сохранить обстановку секретности до выхода альбома, чтобы он стал настоящим сюрпризом. Прошлый раз мы все песни мусолили на концертах, и на презентации подошла знакомая девочка, говорит, думала, что вы что-то новое прочитаете. Нам тогда стало так стремно.

Клевцов: Из того, что я слышал, могу сказать, что это будет более глубокий альбом. Он не такой скомороший и шебутной, не будет ограничиваться «просто приколами».

— А герой — прежний обездоленный лошок?

Ситников: От него никуда не деться, но он в какой-то степени вырос.

Клевцов: Вырос в гниду какую-то.

Ситников: Да, в настоящего подлеца. Маргинальный диск будет, процентов на восемьдесят. Будут и куда более личностные, даже в какой-то степени автобиографические тексты. Ну и музыка будет гораздо интереснее.

— Первый альбом «Птицу Емъ» многим показался такой провокацией от рэпа. Есть мнение, что в современном искусстве провокация вообще вещь первостепенная. Вы считаете, что она должна быть самоцелью?

Ситников: Да это мнение не работает уже лет двадцать, наверное. Мы тут были на выставке современного искусства в ГЦСИ — какая там провокация? Взяли, повесили сто маленьких картинок, менее интересных, чем те, что за твоей спиной висят (за моей спиной — фотографии и детские рисунки Саши Ситникова. — Н.Ю.), и раздули: «Ну, тут показана жизнь после ядерного взрыва…» Что это такое вообще? Если ты ставишь своей целью провокацию, то, будь добр, сделай такое, от чего эмоции у людей действительно будут сильными.

Клевцов: Единственное, на что нас провоцирует местное современное искусство, — это агрессия из-за того, насколько эти художники беспомощны. Они просто топчутся на одном месте, такое ощущение.

Ситников: К тому же я бы не сказал, что «4 позиции Бруно» пишут провокационную музыку. У нас есть мелодии, есть структура ритмическая. Мы же не выпускаем нойзовые альбомы, которые, к слову, тоже давно уже никого не удивляют.

— А как вам то, что делает арт-группа Война или девушки из Pussy Riot, например?

Ситников: У них акции политические, к искусству, по-моему, отношения не имеющие. Это вещи, навеянные временем. А надо творить на века, вот в чем фишка.

— Общественные волнения вас не касаются?

Бабак: Как будто бы нет, но иногда мы как схлестнемся в пьяном угаре… Но все это на уровне болтовни. Участвовать в митингах, кричать лозунги — нам это не надо.

Клевцов: Мы заметили: чуть западнее уезжаешь — и люди буквально заряжены этой вот борьбой, движением каким-то. У нас я ни одного человека не видел, который рвался бы на митинг. Может быть, мы просто не в тех кругах тусуемся. Хотя все равно не пошли бы — нам непонятны позиции обеих сторон, а менять шило на мыло как-то не хочется.

Ситников: Вообще, ощущение, что никто не понимает, что происходит и кто чего хочет, но все злятся и куда-то лезут. Я вот лично ни за что и ни за кого, главное — оставьте в покое меня и моих людей.

— Публика у вас на концертах меняется как-нибудь?

Бабак: Меня недавно спросили: «К вам на концерты больше девок стало ходить?» Я вот не заметил, что больше.

Ситников: Да нет, больше. Но они чаще приходят с парнями, понятно. Кому-то действительно нравится музыка, но я думаю, что большинство девок просто терпят, пока их суженые пацаны рубятся. Нас радует, когда случаются сильные эмоции — на одном из концертов девушке в первом ряду стало плохо, она упала в обморок. Скорее всего, от жары, но мы льстим себе, что от музыки.

Бабак: Вообще, мы хотели бы видеть больше таких людей, как мы сами.

Клевцов: Но иногда удивляет, что какой-то человек слушает «4 позиции Бруно». Например, он нас может слушать вместе с лаунжем или, например, Oasis.

Бабак: Или вместе с каким-нибудь Муджусом, «Общежитием», «СБПЧ» — вот современной этой русской музыкой.

Ситников: И сразу думаешь, что этот человек, наверное, не совсем разбирается, что к чему. Или разбирается… А может, и разбираться не в чем.

Альбом «Сломленность» выходит в конце января на лейбле Каmа Records, презентация состоится 25 февраля в екатеринбургском New Bar