Алексей Круглов: «Лучше заниматься копированием, чем посредственной “русской” музыкой»

Наиболее заметный молодой джазмен — о том, как он продолжает линию русской импровизационной музыки и как он изображал Хрущева для Вознесенского

Имена:  Алексей Круглов · Владимир Тарасов

Алексей Круглов — молодой московский саксофонист, один из немногих заметных музыкантов в столичном джазе. Дело тут даже, может быть, не в том, что в Москве мало кого можно слушать, просто джазовая музыка, что московская, что в целом российская, не очень заметна и находится за пределами чувствительности медиарадаров.

На русском языке о Круглове написано совсем немного, зато иностранные журналисты его музыку знают и ценят. Алексей выпустил уже четыре диска на британском лейбле Leo Records, основанном русским эмигрантом Лео Фейгином — оплотом авангардной музыки в Лондоне, где выходили альбомы Энтони Брэкстона, Эвана Паркера, Сесила Тэйлора и многих других виднейших представителей американского и европейского авант-джаза. Лео Фейгин, разумеется, издавал и русских музыкантов: трио Ганелин — Чекасин — Тарасов и Сергея Курехина. Пару лет назад в России вышла книга воспоминаний Фейгина All That Jazz о том, как сотрудник Русской службы Би-би-cи стал хозяином лейбла.

На сайте Leo Records в левом верхнем углу страницы висит обложка альбома Круглова «Russian Metaphor» с подписью: «Музыкант месяца». Ниже — не требующая перевода выдержка из рецензии крупнейшего британского джазового журнала Jazzwise: This is profoundly philosophical music. This young man might just be a genius.

Круглов сейчас развил бурную, хоть и незаметную деятельность. Он участвует во множестве проектов: играет в собственном «Круглом бэнде»; в различных проектах с Владимиром Тарасовым; в трио с ударником Олегом Юдановым; в квартете с Игорем Широковым, к которому уже дважды присоединялся Сергей Старостин; с еще одним новым артистом Leo Records пианистом Алексеем Лапиным; с мэтром отечественного джаза и лидером своего «Каданса» Германом Лукьяновым. Помимо всего этого, Алексей играет еще и академическую музыку, участвует в спектакле Дмитрия Крымова в музыкальном Театре Станиславского и Немировича-Данченко и вообще часто работает с актерами, поэтами и художниками.

Не так давно Алексей записал на Leo совместный альбом с эстонским гитаристом Яком Сооааром — теперь Фейгин устраивает им тур по Европе с конечной остановкой в Лондоне. Но, возможно, главной «рекомендацией» Круглову могут служить два альбома дуэтов с Владимиром Тарасовым, который отзывается об Алексее как о «самомыслящем» музыканте.


— Как вы попали на Leo Records и изменилось ли что-то после этого?

— Да, издания на Leo — это, несомненно, очень важный этап в моей жизни и, возможно, основной в развитии моих идей. Меня познакомил с Лео критик Дмитрий Ухов — один из немногих, кто поддерживал меня с самого моего первого значительного появления на джазовой сцене, когда я выиграл концерт в Риге в 2000 году, и поддерживает сейчас. Я ему многим обязан. Он меня представил Лео в клубе «Дом». Я подарил Лео диски и свои неизданные работы. У нас завязалось общение, ему понравилась моя музыка, очень было неожиданно и радостно прочитать его слова, что наша музыка, которую мы играем, продолжает линию русской новой музыки. Нужно сказать, что на Leo Records впервые был издан альбом, в котором звучат мои стихи — «Каратэ» с Яаком Сооааром. Лео поддерживает свободу мышления музыкантов, это очень важно для самовыражения. Он потрясающий человек! Я благодарен ему за помощь и поддержку моих проектов, и любой из дисков, изданных Лео, для меня дорог!

— Писать о вас, наверное, стали больше?

— Да, появляются неожиданные рецензии, с хорошими откликами. Дункан Хеннинг из Jazzwise пишет просто потрясающе! Кстати, сейчас, к туру Leo Records, вышла еще одна статья в Jazzwise, в которой написали, что музыка, которую мы играем, — музыка будущего. Это, конечно, нам аванс. Но, читая такие слова, понимаешь и утверждаешься в мысли, что наша музыка и наши проекты нужны, пусть даже и совершенно небольшому количеству людей, и что обязательно нужно развивать свой путь. Тем более если есть что сказать.

— А с Владимиром Тарасовым вы как встретились?

— Тут долгая предыстория будет. Я играл в проектах у Чекасина где-то два года — с 2000 по 2002-й; он, видимо, рассказывал обо мне Тарасову. У меня к 2004 году вышло два диска — «Перевоплощение» и «Люблю» (по поэме Маяковского) — может, Владимир о них узнал. И вот однажды, лет семь назад, ни с того ни с сего Тарасов позвонил мне. Он сказал мне, что хотел собрать европейский импровизационный оркестр для выступления на фестивале «Усадьба. Джаз» в Архангельском. Но, к большому сожалению, эта затея не удалась по независящим от нас причинам. В том оркестре должны были играть ведущие наши музыканты, именно импровизационного направления, это и Аркадий Шилклопер, и Анатолий Вапиров, который сейчас в Болгарии живет, и кто-то из иностранцев… В общем, это было бы действительно очень интересно, но, к сожалению, не получилось. И потом спустя несколько лет Владимир меня слышал на разных культурных форумах, в частности в Архангельске на фестивале «Белые ночи». После этого мы пообщались, он меня стал звать играть, решили записаться.

— Тогда и пришло решение записать ваши альбомы-дуэты? («Dialogos» и «In Tempo» — два альбома дуэтов Круглова и Тарасова, изданные на SoLyd Records в 2010 году.)

— Это решение появилось в январе 2010 года. Мы сыграли концерт в трио с Игорем Иванушкиным в Доме композиторов, потом Иванушкин убежал на работу, и мы с Владимиром остались в дуэте. Сыграли пару интересных дуэтов. Они понравились Андрею Гаврилову (основатель и хозяин SoLyd Records), который присутствовал при этом. Ну и как-то так совместно приняли решение записаться. Нашли небольшую студию, записались. Огромную работу впоследствии проделал Андрей Зачесов, который сводил и делал мастеринг. И, в общем, получилось у нас два диска.

— Вы на концертах с Тарасовым и в других своих проектах читаете стихи — не расскажете об этом?

— Ну, это тоже давняя история. Я начал делать эти представления, во-первых, благодаря своему отцу, который мне привил любовь не только к музыке, но и к поэзии. А начались театральные проекты с «Класс-центра», где я еще мальчишкой участвовал в музыкальных спектаклях. Потом, уже в более серьезный период моего творчества, был концерт с легендарным Андреем Вознесенским. Я, конечно, тогда еще вообще ничего не понимал: он читал свои стихи, я играл на саксофоне. Но это было очень интересно: Андрей Андреевич мне дал задание изображать Хрущева… в смысле, не самого Хрущева, конечно, скорее создавать музыкальный пласт, изображающий атмосферу до и после известного монолога Хрущева, в котором он ругал Вознесенского за то, что тот в интервью заявил, что он не член партии. Это послужило каким-то таким серьезным толчком — и само общение с этим легендарным поэтом, и советы, которые он мне давал. И я понял, что создание музыкальной подложки для стихов не может быть просто… внешним, что там могут быть более глубинные, что ли, проникновения.

Потом я был приглашен Чекасиным в его проекты, где тоже читались стихи, и участвовал в потрясающем спектакле «Воскрешение Лазаря» Бориса Мильграма по «Преступлению и наказанию». Иногда я заменял Чекасина, и тогда у меня был небольшой эпизод с Эммануилом Виторганом, когда я играл роль дворника. Это было впечатляюще. Сейчас я играю в студии Дмитрия Крымова, участвую в спектакле «Смешанная техника», и в этой работе с Крымовым я тоже вижу продолжение своей литературно-театральной линии. Постановка Дмитрия Анатолиевича непроста, но мне это очень интересно — в спектакле есть идейное зерно. Кстати, недавно я участвовал в концерте Владимира Васильева, посвященном памяти Екатерины Максимовой. Владимир поставил нам с пианистом интересные задачи. Вообще, Владимир — великий танцор и балетмейстер. Когда видишь, как он работает с художественным пространством, общаешься с ним на сцене, понимаешь, насколько глубоко он проникает в суть художественного процесса, в идею. И это очень важно для любого искусства — быть идейным. Когда работаешь в музыкальном пространстве, это уже как бы само собой разумеется. Но когда проникаешь в другой жанр, смотришь на художественный процесс немного со стороны и видишь эти глубинные вещи в другом виде искусства, это всегда поражает и показывает, к чему стремиться в своих проектах.

Что касается стихов, то вообще ничего не происходит просто так, и раз уж я стал на этот путь, то, наверное, тоже зачем-то тут нужен. «Класс-центр», Чекасин, Вознесенский, Мильграм, Крымов; постановки «Круглого бэнда» на стихи Пушкина, Маяковского, Есенина, Высоцкого и других; наши выступления с Тарасовым, где я читаю стихи, или перформансы Владимира с Львом Рубинштейном или Гришей Брускиным, в которых я участвую, — все это как-то связано, есть определенная театрально-музыкальная линия. Мне кажется, что можно найти единство между словом и звуком, когда слово начинает звучать, становится инструментом. И не стоит бояться того, что слово в какой-то момент начинает преобладать. Это естественно, наверное. Но если намеренно выводить слово на первый план, то весь смысл для нас как музыкантов потеряется. Поэтому текст, по моему разумению, не должен быть прямолинейным, он должен иметь подслои, которые считываются не так легко. Кроме того, форма вообще и какие-то мелодические совпадения приобретают большое значение. Поэтому и голос тоже должен становиться инструментом, должен быть музыкальным.

— Какую функцию выполняет текст в таких выступлениях? Задает какую-то систему координат?

— Да, иногда это слово, но иногда это может быть и сама музыка.

— Наоборот?

— Да, конечно. И потом, музыка может отображать слово, а может быть и в противостоянии с ним. Это очень интересный момент, за счет этого, как мне кажется, и достигается определенная глубина.

— В этом смысле, наверное, помогает опыт Тарасова в инсталляции, в создании смыслового пространства?

— Конечно. Это смысловое пространство в наших проектах раскрывается в звуке, слове. Из звука вообще очень много что можно создать. Мы с Владимиром больше играем миниатюры, чем большую форму. Он говорит, что когда чувствуешь минималистические вещи и в небольшом произведении просматривается принцип всей композиции, то с большой формой становится гораздо легче работать.

— Какую роль Тарасов сыграл в вашем музыкальном развитии?

— Огромнейшую. Мы с ним и по музыкальным позициям, и по жизненным очень близки. В проектах Чекасина я почти не играл роли, был элементом просто. А с Владимиром у нас полное музыкальное равноправие. Вообще, он и говорит, и играет такие потрясающие вещи, что невозможно не перенять у него идеи, касающиеся не только инструментальных вещей, но и словесных, литературных. И поддержка его, конечно, очень много значит. Помимо того, что касается миниатюр и ощущения формы, есть кое-что: я, играя с ним, открыл для себя, что можно добиться красочных, смысловых вещей, создавая второй план. Скорее, не второй, а параллельный план: внешне планы могут как бы и не взаимодействовать, но при этом расширяют пространство, внутри которого уже существуют разные образы.

— Как бы вы назвали ту музыку, которую вы с ним играете?

— Не знаю, слово «новая» сюда вставлять, не вставлять. Но то, что это импровизационная музыка, это точно. А элемент композиции априори в ней присутствует, так что не знаю, стоит ли это как-то подчеркивать. Так что пока так — импровизационная музыка.

— Перенимая опыт у Тарасова, как-никак участника ГТЧ, чувствуете себя наследником традиции... не знаю, русского авангарда, что ли?

— Пожалуй, да. Авангард, не авангард — это, кстати, не важно. Но даже если взять наших авангардистов — тех же Шнитке, Денисова, — не сказать, что это русская классическая музыка. По внешним признакам это противоположность ей. И все равно по какому-то ощущению внутреннему их музыка — продолжение именно нашей традиции. Понятно, что мы перенимали европейский опыт; в частности, в академической музыке — европейскую гармонию, но тем не менее… А русская импровизационная музыка, она же была уже и в семидесятые, когда трио Ганелина играло. И, кстати, в ГТЧ всегда слышалось, что Ганелин разрабатывает какие-то методы наших композиторов. Джаз-группа «Архангельск» тоже была ярким представителем этого начала. И мы себя в каком-то смысле можем назвать их последователями. Мы на том же пути стоим. Для меня, кстати, важны слова Лео (Фейгина) про мой новый альбом «Идентификация». Он недавно мне написал, что альбом по структуре ему напомнил ГТЧ, при том что все выдержано в совершенно другом ключе, без подражательства. Но культура узнаваема — это русская импровизационная музыка.

— Он не пояснял, в чем узнаваемость?

— Он говорил о композиционных построениях. Важным моментом я считаю и использование русского мелодизма в своих проектах. Что касается идентификации русской импровизационной музыки, то, помимо характерного развития гармонии (такая вроде бы техническая, внешняя вещь), есть неуловимая и как будто непонятная вещь — это дух. Слушаешь музыку и понимаешь, что композитор из этой страны, что он переживает и рассказывает в образах именно свою историю — может быть, историю своей страны или своего места в этой стране. И в этом, наверное, та же самая «русская метафора». Мне кажется, этот путь можно найти, но мало кто задумывается об этом.

В нашем джазе, к сожалению, до сих пор копируются американские образцы пятидесятилетней давности. Конечно, в пятидесятые и шестидесятые там было здорово, и, может, этот период просто надо пройти. Многим молодым, да и не очень молодым музыкантам нужно утвердиться в мысли, что они могут играть так же, как тогда играли в Америке. Мне кажется, в шестидесятые — семидесятые годы наш джаз был даже самобытнее, чем сейчас. Тогда наши музыканты поняли, что можно открыто играть джаз, и был какой-то творческий взрыв. Понятно, что сейчас техника выросла — за счет того, что есть школы и можно практиковаться за рубежом. Но, к сожалению, не у многих молодых музыкантов есть собственное творческое лицо. Вообще это очень сложная тема. Мне кажется, что лучше уж заниматься копированием, чем «русской» музыкой — если делать это скверно, посредственно. Это было бы хуже. Но все-таки пытаться надо. Надо понять историю своей страны, понять ее литературу — взять чуть дальше прослушивания каких-то американских записей. Может, стоит начать с какой-то европейской импровизационной музыки — это уже поближе к России. (Смеется.) Вообще, надо интересоваться искусством нашей страны. Сейчас очень многие стремятся уехать в Америку, в Нью-Йорк, пытаются себя найти там, но не получается — приходится заниматься какими-то побочными работами, любыми, но только не музыкальными.

— Давайте поговорим о ваших недавних записях. Вот, например, в чем метафора «Russian Metaphor» и, кстати, ее обложки (на фотографии Алексей в народной рубашке играет на саксофоне, лежа на траве)?

— Может быть, то, что я обращаюсь к Богу, подняв саксофон вверх... Мне кажется, это может быть образ человека, который пытается понять окружающий мир, понять себя — подняться и что-то сказать. Конечно, музыка и обложка взаимосвязаны, но это скорее коллаж. И, естественно, то, что я в русской рубахе, не в прямом смысле может восприниматься. Вообще, все пьесы альбома очень образны, в них выдержана определенная драматургия. Весь цикл, состоящий из пяти пьес, — одна история, делящаяся на несколько подтем. Вот, например, «Стремление поколений» — это попытка передать наше отношение к истории, к людям, которые жили — или не жили… может, это все наша фантазия. В соло Олега Юданова мне, например, слышатся какие-то древние племена; может, их танцы, войны. И в этом смысле простая мелодия, русская, где-то даже православная, которая проходит через всю композицию, она направляет движение дальше. Или приводит к какому-то выводу. Для меня в большой форме важен прежде всего сюжет — линия, которая держит слушателя.

— Где вас в ближайшее время можно будет услышать?

— В октябре мы играем несколько концертов с Игорем Широковым, дальше — европейский тур Leo Records, в котором мы играем с Яаком Сооааром. Финальный концерт тура состоится в лондонском авангардном джаз-клубе Vortex, где к нам присоединится замечательный барабанщик Пол Моей. 3 и 4 ноября я играю в Красноярске на книжной ярмарке. Владимир Тарасов представляет там уникальные международные проекты. Первый называется «Сонатина для четырех голосов поэтов, кларнета, контрабаса и перкуссии». Идея — поэтическая взаимосвязь четырех языков — английского, испанского, литовского и русского. Поэты, участвующие в проекте, это Керри Шон Кейс, Артуро Валенис, Херардо Бертран и Лев Рубинштейн. А музыканты — Тарасов, его контрабасист Евгениус Каневичюс и я на кларнетах и саксофонах. А второй — опера на библейский сюжет о Вселенском потопе, текст Фридо Манна. Если не ошибаюсь, из русских участников проектов Тарасова на этом фестивале — только Лев Рубинштейн, православный хор и я.

— Хорошая компания.

— А 10 ноября в Москве мы с Владимиром выступим в совершенно уникальном проекте. Это будет соединение музыки Баха и Колтрейна. Бах, с его божественными кантатами, и Колтрейн, с его «A Love Supreme». Участвуют оперная певица Татьяна Ланская, органистка Юлия Иконникова и мы с Тарасовым. Идея — чередование произведений двух композиторов разных эпох как обращение к Богу от двух гениев — принадлежит Михаилу Сапожникову. Концерт будет в Лютеранском соборе Петра и Павла в рамках серии концертов к 85-летию Колтрейна.

С 11 по 17 ноября мы играем в России серию концертов с Яаком Сооааром, в частности — дуэт 12 ноября в «Доме». А 13 ноября в Еврейском культурном центре будет концерт с Алексеем Лапиным и Олегом Юдановым. Это совершенно необычное сочетание музыкантов, разных мировоззрений, но объединенных общей идеей. Потом 16 ноября во «Дворце на Яузе» мы с Яаком играем значительный концерт, тоже посвященный Колтрейну. А заключительный концерт, который состоится в Москве к юбилею Колтрейна, пройдет 30 ноября в Государственном центре современного искусства. «Круглый бэнд» и Александр Сакуров будут играть «космическую музыку» Колтрейна позднего периода. В двадцатых числах ноября в Доме композиторов мы с «Класс-Центр бэндом» показываем уникальный проект — Вторую симфонию Юрия Маркина для Джаз-оркестра, посвященную памяти Юрия Саульского. Ну и, конечно же, пройдет несколько концертов, посвященных 75-летнему юбилею Германа Лукьянова. В общем, ближайшие месяцы обещают быть интересными, а это значит — появление новых необычных идей, которые мы будем стараться воплощать в жизнь.​