В современной театральной истории «Воццека» все меньше социального неравенства и «нас, бедных людей», все меньше любования всевозможными aberatio mentalis, и каждый из режиссеров по-своему пытается выбраться из этого плена очевидностей.
Догонялки, в которые вынужден играть Большой с европейской оперной сценой, особенно остро ощутимы накануне премьеры берговского «Воццека». Пусть его и ставили в далеком 1927-м в Ленинграде, и дважды привозили гастролеры, но эта опера совершенно выпала и из исполнительского, и в особенности из театрального контекста.
Отечественная публика и многие музыканты все еще воспринимают эту музыку как что-то трудноисполняемое, инородное и заведомо неуспешное в кассово-массовом смысле этого слова. Тогда как западные театры уже давно присвоили эту партитуру буквально на желудочном уровне, сделав ее репертуарным и неплохо продаваемым названием. Более того, переживающая не лучшие времена звукозаписывающая индустрия, тем не менее, за последние годы выпустила не менее пяти различных видео-«Воццеков» и, судя по всему, не собирается останавливаться на достигнутом.
Уникальный документ эпохи прекрасного царствования Рольфа Либермана в Гамбурге. Либерман и его сорежиссер Иоахим Хесс получили в свое распоряжение старинные немецкие крепости и туманные пруды, демонстрирующие одиночество и обреченность полкового цирюльника, зарезавшего в шизофреническом припадке ревности свою сожительницу.
Исторический реализм на первый взгляд противоречит и мелкому, разрозненному крошеву сцен, и рваному гротеску берговского Sprechstimme. Однако еще маэстро Карл Бём продемонстрировал, как меняется масштаб этой оперы, если герои не кривляются, не ерничают, а поют все эти изломанные строки почти вагнеровскими голосами.
Крупные планы одного из лучших исполнителей партии Воццека — Тони Бланкенхайма вполне соперничают с кадрами с Клаусом Кински в той же роли из знаменитого фильма Вернера Херцога, снятого девять лет спустя. Другим откровением постановки можно считать Мари в исполнении моцартовской и штраусовской дивы Сены Юринац. Ее почти аристократическая женственность отменяет все попытки считать Мари обычной шлюхой. Забавно, как много будущих первачей исполняют здесь вторые роли. Метрополитеновский тенор Ричард Кэссилли поет Тамбурмажора, Ханс Сотин — Доктора, а Курт Молль и Франц Грундхебер (сам — знаменитый Воццек следующего поколения) — двух рабочих.
Читать текст полностью
В нескольких ключевых сценах губы актеров на несколько тактов трогательно отстают от фонограммы.
Arthaus Musik
Rolf Liebermann
Joachim Hess
Bruno Maderna
Historical Studio Production from Hamburg State Opera, 1970
Toni Blankenheim, Richard Cassilly, Peter Haage, Gerhard Unger, Hans Sotin, Kurt Moll, Franz Grundheber, Kurt Marschner, Sena Jurinac & Elisabeth Steiner
Philharmonic State Orchestra Hamburg
Вена 1987. Адольф Дрезен — Клаудио Аббадо
Эту постановку можно посоветовать тем, кто хочет посмотреть «классическую» версию «Воццека». Главный герой — зажигающий Аббадо, еще не превратившийся в созерцающего и безучастного отшельника за пультом. Тот Аббадо, чьи трактовки стали эпохой в Ла Скала или Венской Штаатсопер. Из Вены, собственно, и «Воццек», по-венски тонко, но по-итальянски страстно сыгранный и спетый командой больших мастеров во главе с Францем Грундхебером и Хильдегард Беренс в ролях Воццека и Мари.
Ножики и бритвы тут острые, конвульсии — с оттягом, ребенок — трогательный и сладкий карапуз, которого жалко до слез. Но классичность этого «Воццека» неодномерна. Это спектакль-кино, отсылающее зрителя к немецкому экранному экспрессионизму и веймарскому ар-деко.
Больной взгляд Воццека-Грундхебера местами напоминает Эмиля Яннингса в «Последнем человеке» Мурнау, а статная Хильдегард Беренс и чертами лица, и чуть мужиковатыми манерами — еще не похудевшую для Голливуда Марлен Дитрих, до «Голубого ангела». И даже голос у Беренс чем-то напоминает голос Дитрих, а еще больше — Лотте Ленья, в котором звон хрусталя перемешан со скрежетом бензопилы.
Arthaus Musik
Adolf Dresen
Claudio Abbado
Franz Grundheber, Hildegard Behrens, Walter Raffeiner, Philip Langridge, Heinz Zednik, Aage Haugland
Vienna State Opera (1987)
Берлин 1994. Патрис Шеро — Даниэль Баренбойм
Берлинского «Воццека» никто не сможет принять за кино — при всей его подробности и психологической глубине. Патрис Шеро со своим верным художником Ришаром Педуцци никогда не пытались «экранизировать» оперу. А потому маленький провинциальный город складывается на сцене из модулей деревянного детского конструктора, в который мог бы играть и сын Мари и Воццека. А по костюмам невозможно вычислить эпоху.
Есть два момента в этом спектакле, за которые, пожалуй, лично я отдам все остальные DVD с записью этой оперы. Первый, когда в финальном Adagio игрушечный город вдруг становится реальнее реальности, и все его бюргерские домики вдруг плавно съезжаются в центр, образуя зловещий душный и угрожающий каменный мешок, абсолютно сообразный звучащей музыке, а затем так же плавно разъезжаются в лирический, почти бидермайеровский пейзаж. А второй — это предшествующая Adagio сцена смерти Мари, в которой Грундхебер (тот же Воццек, что и у Аббадо — Дрезена) и Вальтрауд Майер живут по пластическим законам никак не оперного театра, а лучших постановок Анатолия Васильева.
И в этой самой сцене есть момент, когда кажется, что одного взгляда, одного ласкового жеста достаточно, чтобы эти двое взялись за руки и пошли дальше, как потерявшиеся дети в лесу. Но в этот самый момент Воццек перерезает глотку не столько почти загипнотизированной красотой момента Мари, сколько самой возможности счастья.
А Баренбойм, при всем уважении, все же не Аббадо…
Warner Classics
Patrice Chéreau
Daniel Barenboim
Franz Grundheber, Waltraud Meier, Graham Clark, Günter von Kannen & Mark Baker
Recorded live at the Deutsche Oper, Berlin in 1994
Франкфурт 1996. Петер Муссбах — Сильвен Камбрелен
Эта франкфуртская постановка — апофеоз активной режиссуры. Муссбах ставит в большей степени Бюхнера, нежели Берга, цепляясь за шекспироманию немецких романтиков.
Безумие Воццека, скорее клиническое, становится у него безумием Гамлета — скорее критическим. Воццек в исполнении Дейла Дьюзинга — единственный по-человечески одетый персонаж этой драмы, напоминающий обликом Брандауэра или Малковича. Он все время демонстрирует свой торс — скорее не ради эротизма, а для того, чтобы доказать, что он-то и есть здесь из плоти и крови, тогда как все остальные — уродливые куклы. Даже у сына Мари на лице уродливая маска с глупой улыбкой.
Берговский Андреас в этой постановке автоматически превращается в шекспировского Горация, Мари — в Офелию, дурачок на танцульках — в Бедного Йорика с собственным черепом в руках, двое пьяных рабочих — в Розенкранца и Гильденстерна. Только Доктор скорее остается в гофмановском пространстве — этакий Дапертутто или Миракль. Но сути дела это не меняет.
Воццек у Муссбаха разумен, хотя и раздавлен, и, когда он убивает крикливую любовницу в пестром тюрбане и халате (Кристина Цисински), ему кажется, что вот сейчас-то и наступит освобождение.
Концепция из тех, которые так забавно пересказывать и так скучно видеть воочию.
Дирижирует многократно, хотя и не всегда справедливо разруганный Сильвен Камбрелен. И вот здесь-то имеет смысл обратить внимание, насколько эта партитура усвоена западным ухом (как музыкантским, так и слушательским), и поразиться самому факту того, что толковый, но не блистательный капельмейстер, руководящий средней руки оркестром, может сыграть эту партитуру осмысленно и достойно.
Arthaus Musik или Kultur
Peter Mussbach
Sylvain Cambreling
Dale Duesing, Kristine Ciesinski, Ronald Hamilton, Dieter Bundschuh & Barry Banks
Choir and Children’s Choir of the Frankfurt Opera & Frankfurter Museumsorchester,
Recording Date: 1996
Это очень страшный спектакль. Даже на видео. И, похоже, главный его смысл именно в том, что он страшный.
Каликсто Биейто бьет наотмашь. Не важно куда, под дых или в голову, главное — со всей дури. Никаких зашифрованных Мунков или Мурнау. Он буквалист — и если Доктор в либретто называется трупным червем, то он будет препарировать горы тел прямо на сцене, а то еще и совокупляться с ними.
Место действия — отсек некоей шахты или химзавода с многочисленными трубами. Все простолюдины — в оранжевых комбинезонах, которые даже ради секса не снимают, а лишь расстегивают. Ребенок Мари — лысый дегенерат с кислородной маской, без которой ему не жить. Тамбурмажор — стареющий шоумен в блестках, скажем, солист группы «Песняры», заехавший на Магнитку с концертами «Дискотека 80-х» (в коде Биейто — это двойник Элвиса или, на худой конец, Элтона).
Все это очень ярко, грязно и не очень взаимосвязано. Где-то слишком жестоко, где-то вдруг необъяснимо, почти ханжески целомудренно. Этакий бессмысленный ад на земле, где труба может стать и постелью, и могилой, и змеем-искусителем. Может быть, так, по мнению Биейто, выглядит тот самый франкмасонский провал, который Воццек выстукивает под землей во второй картине с Андреасом. Смерть для Мари и Воццека — это в некотором роде освобождение, как для Тристана и Изольды.
В распоряжении Биейто в Барселоне была пара едва ли не самых интересных поющих актеров современной сцены — Франц Хавлата и Ангела Деноке. И их живые и не оперные, а вполне человеческие лица вкупе с очень естественно звучащими голосами стали глотком свежего воздуха в этом душном промышленном аду. Но в целом — чистое визионерство, не обременяющее себя причинно-следственными связями и в высшей степени необязательное.
Opus Arte
Franz Hawlata, Angela Denoke, Reiner Goldberg, Vivian Tierney, Johann Tilli, Hubert Delamboye, David Kuebler
Symphony Orchestra and Chorus of the Gran Teatre del Liceu & Vivaldi Chorus — IPSI — Petits Cantors de Catalunya,
Sebastian Weigle
Recorded live at the Gran Teatre del Liceu, Barcelona in January 2006.
* * *
Любая попытка подытожить этот обзор была бы не очень успешна, в силу того что за кадром осталось множество других театральных «Воццеков», которые были бы куда более желанны на DVD и куда более отражали театральный тренд. Скажем, парижский вариант Марталера, нашедшего для своего спектакля очень удачную тошниловку, в которой история Бюхнера, переодетая в современность, выглядит убедительной и живой. Или мюнхенская постановка Андреаса Кригенбурга, в котором лично я усматриваю очень много выразительных средств, подсмотренных у Джулии Теймор и ее японизированного «Царя Эдипа».
Жаль, что до сих пор только на пиратах имеется и «Войцек» — мюзикл, изобретенный тандемом Тома Уэйтса и Боба Уилсона, который к Бергу прямого отношения не имеет, но внимания заслуживает. Все же Уилсон — стилеобразующая фигура в современной опере.
Скрытый повод этого обзора — «Воццек» Курентзиса и Чернякова в Большом — также было бы неплохо получить и в варианте DVD, поскольку черняковские спектакли очень киногеничны.
Очевидно лишь одно: в современной театральной истории «Воццека» все меньше социального неравенства и «нас, бедных людей», все меньше любования всевозможными aberatio mentalis и каждый из режиссеров по-своему пытается выбраться из этого плена очевидностей. Наблюдать за этим процессом любопытно, независимо от результата.
