Дмитрий Шостакович: «Нос». Солисты, хор и оркестр Мариинского театра, дирижер Валерий Гергиев. Mariinsky MAR0501, © 2009

Историю Mariinsky Валерий Гергиев начал весьма патриотично: показав всему миру «Нос». Первая опера Дмитрия Шостаковича — идеальный материал для дебютного альбома русского лейбла. Виртуозно-трудноподъемная партитура специально создана для демонстрации количественных и качественных мощностей оперной труппы: сегодня в России вряд ли найдется еще один коллектив, способный реанимировать вереницу бесчисленных шостаковичевских Иванов Ивановичей и Петров Федоровичей с таким же блеском.

Эта запись захватывает в прямом смысле слова. Ее первые секунды авторитарно берут за грудки и вбрасывают в самый водоворот карнавального гоголевского угара. Они звучат огорошивающе фамильярным приглашением на оперный разгуляй, отказаться от которого решительно невозможно.

Лучшие оперные записи театрально зримы, Гергиев идет еще дальше: доводит реалистичность, многомерность и физическую осязаемость исполнения до того уровня, на котором звуковые события не переживаются слушающим, а проживаются им. Всеми органами чувств, в режиме реального времени, прямо-таки интерактивно.

Ты собственными руками нащупываешь в свежей выпечке майорский нос. Заражаешься паникой цирюльника, спешащего избавиться от отрезанного вещдока в надежде замылить должностное преступление. Жмуришься от вспышки щипковой молнии при появлении петербургского квартального Аполлона. Морщишься, наблюдая за отфыркиваниями и похрюкиваниями непроспавшегося Ковалева. Вместе с ним разухабисто галопируешь по питерским набережным и вваливаешься в вибрирующую полутьму Казанского собора. Уже один продираешься сквозь дремучий додекафонный абсурд октета дворников.

В сравнении с гергиевской историческая запись Геннадия Рождественского (1975) буксует и вязнет в жанровом нажиме, утрированно густом комизме. Она слишком основательна, чересчур уважительна. Гергиев играет один из ключевых текстов петербургского авангарда как свершившуюся классику, которую нужно пришпорить и космополитично освежить перфекционистским холодком. По мариинскому «Носу» ухо скользит, как по катку: кучер стреляет по Носу, Нос спотыкается и падает, квартальный просыпается и свистит, Нос отстреливается.

Отоваренная с легкостью необыкновенной, махина «Носа» звучит кристально чисто и свежо. Звукорежиссура превосходно транслирует всю глубину и многоплановость вокально-симфонических рельефов Шостаковича-Гергиева. От динамических обвалов выступает предусмотренный гоголевской поэтикой холодный пот: «вдруг» — ключевое слово и всего вокабуляра писателя, и этой записи. Многие эпизоды сногсшибательны; шоковая терапия антракта для одних ударных инструментов наводит на мысль о том, что молодой Шостакович безумствовал в расчете на многоканальный формат записи 5.1.