Донауэшинген

Аристократия новой музыки не менее маргинальна, но и не менее обаятельна, чем отпрыски старых феодальных семей

​«Эту комнату мы называем “булезовской”», — сказала княгиня Максимилиана цу Фюрстенберг и распахнула двери в роскошные старинные ванные покои площадью с двухкомнатную хрущевку. Одна дверь вела в затемненную спальню с альковом, вторую княгиня плотно закрыла, чтобы не слышать шума из дворцовой кухни. Мы присели на краешек мраморной ванны, и княгиня принялась рассказывать о прошедших тридцати пяти годах «Донауэшингенских дней новой музыки» — фестиваля, который полагает «своим». Княгиня припоминает и Кейджа: он «был молодожен, когда к нам первый раз приехал, и мы тоже. После фестиваля мы танцевали под песни Мэрилин Монро». И Булеза: «Такой душка! Надеюсь, он еще не раз к нам приедет, он так любит у нас останавливаться». И «бедного Штокхаузена, которого больше нет с нами... Он, правда, каждый раз приезжал с новыми дамами, но за этим тоже было интересно наблюдать...».

Донауэшингенские концерты по поддержке современного музыкального искусства были основаны 90 лет назад под патронатом князя Макса Эгона Второго Фюрстенбергского. Его внук — нынешний князь Хайнрих, супруг княгини Максимилианы. Пауля Хиндемита, правда, в княжеский дом тогда, кажется, не приглашали — во всяком случае, не в ванную комнату. В то время княжеское семейство в фестивале почти не участвовало, проводил его придворный капельмейстер. Братание с композиторами и слияние маргинальных элит началось позже.

Донауэшинген — фестиваль легендарный: те самые три дня в золотом октябре, которые некогда действительно меняли или, по крайней мере, провоцировали музыкальный мир. Сейчас спровоцировать кого-то очень сложно. Донауэшинген скорее раритет, уникальный социальный конструкт, который в такой форме мог сохраниться только здесь, в шварцвальдской глуши, под крылом платежеспособной радиостанции SWR.

Это община своих, из года в год одни и те же лица, публика — фанаты и профессионалы, исполнители — профессионалы и фанаты. Словом, структура и принцип Байрейта, только поменьше и на другую тему (хотя и Вагнер когда-то основывал свой фестиваль ради Zukunftsmusik). В стране, где нет королевского дома, необходимы подобные оазисы традиции, их критикуют, но ими никогда не поступятся. И, конечно, слава Богу.

Итак, что актуальный Донауэшинген нам уготовил? В официальных пресс-релизах значилось двадцать премьер (в Донауэшингене играют, как известно, только премьеры, написанные по заказу фестиваля). Это было некоторым преувеличением, поскольку в двадцатку попали и всякие околомузыкальные шутки и штуки («то висит инсталляция, то перформанс стоит»).

На самом деле с вечера пятницы до вечера воскресенья было пять серьезных концертов. В них прозвучало 12 разной степени серьезности сочинений.

Как иной грибник любит положить самый большой и красивый белый гриб сверху в корзинке, директор фестиваля Армин Кёлер расположил самым первым в программе почти часовое (53 минуты) сочинение Вольфганга Рима «Серафим». С материалом, импульсы к которому, согласно Риму, родились по прочтении манифеста «Театр Серафима» Антонена Арто, главный мэтр новой музыки в Германии занимается уже без малого четверть века. Риму нравится сравнение с живописцем, который, работая над одной картиной, то записывает предыдущий слой, то расчищает и снова записывает.

К многочисленным музыкальным дериватам семейства «Серафим» прибавилась симфония. Ее музыка — Рим в концентрированном виде: красиво, сочно, благозвучно, сложно, но сопоставимо с претенциозными филармоническими программами. И очень в духе времени, когда никаких табу не осталось, авангард — понятие сугубо историческое, и можно печься только о «промоушене» собственной марки, что Риму удается лучше всех прочих.

А вот, кстати, и он: пришел на постфестивальный прием в резиденции Фюрстенбергов последним, со свитой. С великодушием primus inter pares обошел молодых коллег, каждому сказал пару доброжелательных слов. Приветливо, но суверенно поздоровался с князем и княгиней, уселся за отдельный стол, придирчиво осмотрел этикетку на бутылке красного вина. Если бы я снимала фильм про Генделя, я бы предложила главную роль этому князю новой музыки. Аристократия новой музыки не менее маргинальна, но и не менее обаятельна, чем отпрыски старых феодальных семей. Удаленность от эпицентра общества примерно одинаковая.

Назову имена тех, кого еще играли в этом году в Донауэшингене, в порядке исполнения: Пьерлуиджи Биллоне, Сергей Невский, Вольфганг Миттерер, Ханс Томалла, Сара Сун, Ребекка Саундерс, Сара Немцов, Клара Майда, Дженнифер Уолш, Ирис тер Шипхорст, Ларс Петер Хаген, Андреас Домен, Саед Хаддад. Еще был перформанс Франсуа Сарана Die Enzyklopädie des Professor Glaçon: музыканты ансамбля Recherche играли, сидя в витринах княжеской кунсткамеры среди чучел сов и засушенных рептилий. И был симпатичный музыкально-футбольный матч Эрвина Штахе при участии местных футбольных клубов: они играли в футбол, Штахе микшировал звуки, поступающие с укрепленных на бутсах и футбольном мяче сенсоров.

Исполнители являются сегодня сотворцами музыки. И Донауэшинген в этом году держался на выдающихся в профессиональном отношении Симфоническом оркестре SWR и ансамблях MusikFabrik, Recherche, Vocalsolisten Stuttgart и «Экспериментальной студии» SWR.

Stasis («Застой») Ребекки Саундерс — второе по важности (после Рима) сочинение фестиваля: кружевная, нервная музыка, препарирующая привычные звуки оркестровых инструментов. Пространственный инструментальный театр, точно подогнанный под формат нового фестивального Зала имени Стравинского. Watched over loving by silent mashines Дженнифер Уолш — сюрреалистический «гезамткунстверк» из звуковой глоссолалии и видеоколлажа, где американская светская хроника пятидесятых годов соседствует с кадрами усыпляемой собаки или пульсирующего человеческого сердца. Ханс Томалла (совместно с видеохудожником Уильямом Лэмоном) отправляет слушателя в пустынный ландшафт: музыка выстроена из сухих, гулких звуков пустыни, сквозь которые протекает ручеек солирующего сопрано.

Заключительный концерт открыл обаятельный норвежец Ларс Петер Хаген, который в авторском резюме посчитал нужным сообщить, что страдает от экземы и несилен в контрапункте. В Донауэшинген Ларс Петер привез настоящего игреца на хардингфеле (она же хардангерфеле) — народной разновидности скрипки, к которой у норвежского музыканта примерно такое же отношение, как у нас к балалайке. Сперва исполнитель играет что-то фольклорно-григообразное в сопровождении оркестра SWR — наивный слушатель решает, что это на тему фьордов и экологии и закрывает глаза. В это время вклинивается Ларс Петер и говорит, что сейчас хочет рассказать о Теодоре Адорно. Для этого он специально привел с собой друга, переводчика Адорно. Оба начинают декламировать что-то из бессмертных трудов франкфуртского философа. Текст автора и перевод «расползаются» все дальше, подобно пресловутым «ножницам новой музыки» (означающим зазор между популярным и актуальным). Дальше хардингфелист еще пару минут наигрывает свои мотивы.

После этого демарша (впрочем, в качестве такового публикой не воспринятого) Underweysung der messung Андреаса Домена кажется пароксизмом профессорской академической скуки с пышным оркестровым составом (восемь контрабасов, шесть ударников, две арфы, бас-кларнет и так далее). Кончается все плохо: последний композитор последнего концерта иорданец Саед Хаддад написал нечто с арабскими мотивами, названием «Против насилия», да еще и с посвящением Даниэлю Баренбойму. Так что человеку с постсоветской социализацией становится даже как-то стыдно за автора.

Через час все, довольные и умиротворенные, встречаются на приеме у князя. Девушки в нарядных шварцвальдских костюмах разносят угощения, князь говорит небольшую речь с балюстрады каминного зала (стильным образом приветствуя сперва музыкантов, и лишь затем гостей-политиков). Княгиня лично рассаживает приглашенных, расстроенно спрашивает: «Почему они ко мне приходят в джинсах? Это же праздник, я так старалась, целый год готовила прием... У меня даже прислуга наряднее одета!» В уголке директор фестиваля Армин Кёлер благодушно выговаривает композитору Сергею Невскому (в джинсах и фрондерской футболке): кажется, пеняет за отсутствие поэтичности.

О сочинении Сергея Arbeitsfläche не пишу по двум причинам: во-первых, каюсь, не была именно на этом концерте, слушала только прямую трансляцию по радио в пробке. А новая музыка она такая: надо либо слушать живьем, либо никак. Во-вторых, у Сергея в конце месяца премьера в Бонне, где он рэпует партию Рихарда Вагнера, и мне хотелось бы написать об этом. А если я буду писать о Невском раз в две недели, то вся наша виртуальная клака завопит, что, мол, OPENSPACE.RU вечно пишет только о своих любимчиках — дирижере К., режиссере Ч. И теперь вот еще о композиторе Н.