Разрешите Кехману ошибаться

Сегодня идея прогресса в искусстве устаревает так же, как театр режиссеров-авторов

Генеральный директор Михайловского театра бизнесмен Владимир Кехман вложил в постановку «Евгения Онегина» 20 миллионов собственных рублей. Накануне премьеры стало ясно, что спектакль не удался. Кехман отменил премьеру и возвращает деньги за билеты. Снимаю шляпу.

С Кехманом в российский оперный театр пришел свежий ветер. По этому ветру носит и самого Кехмана. Работу театра, который возглавил далекий от театра человек, профессиональной не назовешь. Перекрестно переругались друг с другом чуть ли не все участники постановки. Ничего страшного. Много хуже было бы сделать хорошую мину при плохой игре и показать спектакль зрителю. Любой другой театр так бы и поступил. И это бы как раз свидетельствовало о профессиональном подходе к делу.

Сегодня Станислав Гаудасинский и Александр Сокуров, оппоненты Кехмана, уже апеллируют к руководству города: Кехмана надо убрать. Пусть они посоветуют другого директора, кто вкладывал бы в театр собственные деньги.

В последние годы руководства Гаудасинского Михайловского театра словно и не было. Сокуров, чью постановку «Орестеи» Кехман закрыл, силен в кинематографе, но в опере пока робеет. Александр Могучий, чья постановка «Бориса Годунова» тоже не состоялась, яркая театральная фигура, но он представляет направление, Кехману чуждое — режиссерский театр. Такой тип театра ныне принят везде: в Большом и Мариинском, в Новосибирске и Перми, в «Новой опере», в Станиславского и Немировича, в труппах Юрия Александрова и Дмитрия Бертмана — исключений нет.

Кехман — человек творческий, Кехман — исключение. Он чувствует, что режиссерский театр устаревает. Ему хочется чего-то иного. Чего именно, он сам не знает. Не всегда это знает и Валерий Гергиев. Только Гергиев ставит «Кольцо», а потом меняет его на другое, а Кехман отменяет сразу: своя рука владыка.

Говорят, что Кехман варвар. Говорят, он собрался перестроить памятник позднего конструктивизма, где находится его универмаг. Он отодвинул от своего театра проезжую часть, и теперь машины коптят здание Этнографического музея на другой стороне площади Искусств. Он уволил дирижера. Он проводит в театре корпоративные вечеринки. Вот такой человек руководит театром. Он хочет сделать театр популярным местом, привлечь молодежную аудиторию. Но он не ставит мюзиклов, он ставит оперы.

В прошлом сезоне Кехман купил лучшую оперную постановку, сделанную на российской сцене за последние годы. Это международная копродукция; с нашей стороны в ней участвовал Фонд старинной музыки Марка де Мони — опера Boris Goudenow (1710) Иоганна Маттезона. Реконструировать барочный спектакль стопроцентно аутентично невозможно, тем не менее гармония между сценическим действием и музыкой была достигнута идеальная. Это элитарный спектакль, собирать международный состав всякий раз сложно, оркестр Михайловского театра к аутентичному исполнительству не годен. Неизвестно, сможет ли театр хотя бы повторить ранее достигнутый результат. Декорации и костюмы лежат на складе.

Другой шаг Кехмана в сторону от режиссерского театра — аренда старых итальянских постановок. «Любовный напиток» Доницетти не стал столь же чистым образцом гармонии, что постановка оперы Маттезона, — это просто старомодный, досадно суетливый спектакль. Фурор, однако, произвело другое — то, что приглашенный итальянский тенор (а вслед за ним и его российский коллега) посреди действия повторял романс Неморино на бис. Такого в российском театре не было много десятилетий. В спектакле Михайловского театра концепция оперы как «концерта в костюмах» вернула себе право на существование. В ХХ веке она была подвергнута остракизму со стороны прогрессивного театра. Но сегодня идея прогресса в искусстве устаревает так же, как театр режиссеров-авторов.


Идея восстановить «Евгения Онегина» в постановке Станиславского 1922 года лежала в том же русле. Кехману виделся некий идеальный классический спектакль, который бы ожил благодаря участию привлекательных молодых исполнителей. Его сподвижнице Елене Образцовой «Онегин» виделся как роскошный экспонат с балетом. На поверку оказалось, что Станиславский вынужденно понаделал в Чайковском купюр, выбросил хоры, что его спектакль был комнатным и бедным. Не подвергаю сомнению компетенцию режиссера-реконструктора Михаила Дотлибова. Но реконструкцию все равно надо было допридумывать. Сделать это не удалось. Кехман ошибся.

Ведущие российские театры видят свою миссию в том, чтобы залучить интересного (лучше всего именитого) режиссера и положиться на удачу. Кехман ставит себе большие задачи и разбивает о них лоб. Создать сегодня спектакль в историческом стиле не легче, чем авторски осовремененный, а труднее. Это значит пролезть в игольное ушко между верностью историческому стилю и современными эстетическими требованиями — от театрального освещения (попробуйте играть для нынешней публики при свечах) до темпа восприятия.

В этом направлении наш балет обогнал оперу. В конце 90-х прорывом стала «Спящая красавица», за ней другие реконструкции в Мариинском театре, «Дочь фараона» и «Корсар» в Большом. Мнения специалистов, правда, расходятся. Есть ли у реконструктора право на досочинение, стилизацию? И можно ли говорить о театральной аутентичности, если в те времена балерины были в полтора раза толще? Безусловно, однако, то, что наши балетные деятели выбрали лучшие образцы для воссоздания — балеты золотой эпохи Петипа.

В опере же исторический стиль до сих пор ассоциируется у нас со сталинскими постановками 40 — 50-х. А если копнуть глубже? Кехман копнул — Станиславский. А если еще глубже? Золотая эпоха русского оперного театра — время рубежа веков. Именно тогда оперный спектакль был осознан как всесторонне гармоничное музыкально-театральное целое. Многие макеты, эскизы, экспликации, описания и впечатления сохранились. А если копнуть еще глубже — в начало и середину XIX века, когда концепция так называемого «художественного целого» еще не сложилась? Ведь сегодня она тоже дышит на ладан, как и режиссерский театр XX века. Идея художественного целого во главе с Рейнхардтом или Мейерхольдом — ближайший кандидат на списание. Почему не возродить театр певца, у кого на побегушках режиссер, дирижер и даже композитор? Если мы хлопаем до изнеможения, провоцируя тенора бисировать арию, то мы к этому готовы.

Станет ли Михайловский театр тем местом, где восстановится связь эпох, прошлое станет современным? Родится ли там искусство, которое в своих законах вытекает не из ушедшего XX века, а из эпох более давних — XIX или даже XVIII века?

Вопросов больше, чем ответов. В поступках бизнесмена Кехмана есть обещание, надежда. Разрешите ему делать ошибки. Он — хозяин-фантазер. Он бросается творческими людьми, которых мало, меньше, чем людей богатых. Он все делает правильно. Вполне возможно, что наша культура еще скажет ему большое спасибо. А пока — маленькое спасибо за отмену «Онегина».

Автор — редактор отдела культуры газеты «Ведомости»