Сказку изоврал, опять все осовременил, гад.

Оцените материал

Просмотров: 16450

Глинка по-Большому

Борис Филановский · 20/12/2011
Черняковский «Руслан» как зеркало русской реакции

Имена:  Дмитрий Черняков

©  Денис Вышинский / Коммерсантъ

Сцена из оперы «Руслан и Людмила»

Сцена из оперы «Руслан и Людмила»

Это не разбор спектакля, который мне очень — но не безоговорочно — понравился. Это наблюдение за реакцией на него, основные предрассудки в популярном изложении. На этот раз они были явлены особенно ярко, поскольку речь идет об основополагающей русской опере на главной русской оперной сцене, которую Черняков поставил так, как поставил.

Первый мотив наивный. Теперь, видите ли, на «Руслана» детей привести нельзя, ибо обнаженка и все такое. Почему непременно должно быть так, чтобы можно было их привести — ну, надо приобщать с детства к классике. А может, не надо или не с детства? Классика-то вещь сложная, хронологический подход к ней не всегда работает.

Это большая тема, а тут просто хочется обозначить, что насчет водить детей — сомнительный аргумент. Не говоря уже о том, что дети сейчас часто знают «про это» больше, чем их родители. Но, конечно, такие родители никогда не признаются себе в этом и будут искать виноватых (в чем?) на стороне. Я не говорю даже, что спектакль Чернякова весьма целомудренный, даже застенчивый, тема сисек в нем намеренно не раскрыта, несмотря на то что у Глинки (и тем более у Пушкина) предпосылки к ее раскрытию очень даже имеются.

На «Парсифаль» детей тоже особо не сводишь, как бы благочинно он ни был поставлен. Для детей есть «Волшебная флейта» (кстати, многие сюжетные мотивы из нее Черняков позаимствовал) или, скажем, «Гензель и Гретель». И почему-то на Западе никто особо не парится по этому поводу. Да, ни одна русская опера не сделалась в ходе истории специально детской, не сложилось, — но решительно непонятно, зачем назначать на это место «Руслана», где не просто волшебная сказка, но и много чего еще понамешано.

©  Владимир Вяткин / РИА Новости

Сцена из оперы «Руслан и Людмила»

Сцена из оперы «Руслан и Людмила»

Да если бы и не было понамешано — что ж теперь, если сказка, то сразу надо от имени детей чего-то там предъявлять? Что за взрослые такие? Логично предположить, что не повзрослевшие, раз за спинами у детей прячутся и говорят якобы по доверенности от них.

Тут, кажется, вот еще что: Глинка — это не то чтобы детство русской музыки, но как бы ее рассвет, что ли. Это такой русский Моцарт, светлый гений, наивный, как дитя. Ну, может, не совсем Моцарт и не совсем светлый, но уж как получилось. Вот Чайковский — он любил детей, а сам страдал, потому что зрелый человек и вообще конец XIX века. А Глинка в некотором музыкальном смысле и сам как юноша. Я имею в виду — исторически. К тому же современник вечно юного Пушкина.

По-моему, как-то эти сгустки культурного бессознательного друг с другом отчасти слипаются — Глинка и юность. Иначе сложно понять, почему культурное бессознательное изволит так сердиться, когда ему рассказывают сказку не как юнцу, а как взрослому — то есть не как сказку, а как притчу (что и сделал Черняков).

Второй мотив основной, патриотический. Большой театр принято считать таким особым местом, главным местом. И у тех, кто так считает, видимо, вскипают некие державные мозговые токи. Когда тот же Черняков ставит «Дон Жуана» и многое там меняет, данная часть публики, конечно, ругается и плюется, но у нее все же не заводится пластинка «покусился, сволочь, на святое». А тут заводится. Мол, сказку изоврал, опять все осовременил, гад. Ведь «Руслан и Людмила» — это такая основа, фундамент русской музыки, ну русской оперы точно. А раз так, значит, нужна повышенная доступность, она же постоянство. Чтоб было «как у Глинки».

А у Глинки ясно как: Подлинная Русская Сказка. И по-своему ее пересказывать нельзя. Тем более в главном месте. А то получится, что какой-то нахал украл сказку и в сердце русской оперы образовалась дыра. В этом смысле Большой театр, конечно, нехорош и опасен для художника или менеджера. Это средоточие фетишей и жупелов. Если в этом святилище художник или менеджер делает шаг в сторону, у него сразу начинаются проблемы как бы «с народом», словно у жреца, который чего-нибудь не того наколдовал.

©  Илья Красильников / ИТАР-ТАСС

Сцена из оперы «Руслан и Людмила»

Сцена из оперы «Руслан и Людмила»

Это место а) в которое, упаси бог, может нагрянуть начальство, чтобы лицезреть, б) олицетворение русской оперы (мне одному кажется, что эти две мифологемы взаимосвязаны?), — поэтому в нем должна соблюдаться некая постановочная середина. То есть Большой должен соответствовать средней эстетической температуре по стране. Точнее, по ее культурному слою, не чуждому оперы. Подобная репрезентация ведет к «театру без свойств», и вот тут мы, кажется, приближаемся к сути дела.

Как правило, те же люди, которые требуют от Большого театра умеренности и аккуратности, полагают, что эти качества необходимы для того, чтобы та или иная опера предстала на сцене «как она есть». Я понимаю, что дискурс немного зацикливается; в качестве извинения могу лишь сказать, что тут, как обычно бывает с вековыми предрассудками, все сильно слиплось, и, когда говоришь о чем-то одном, сразу задеваешь все остальное, так что трудно излагать это линейно.

По сути, та часть публики, о которой речь, хочет, чтобы оперный театр был неавторским искусством. У оперы, полагают они, может быть только один автор, он и пишет оперу, «как она есть». Ну, полтора — еще либреттист там где-то сбоку болтается. А режиссер-постановщик автором быть не должен. То есть примерно так: оперный театр это вообще не совсем театр, а Большой — не совсем театр в еще большей степени.

Потому что режиссер, который хочет быть автором, он же какую-то отсебятину всегда несет, какие-то смыслы там у него надо прочитывать. А вот не надо этого, смыслов там разных. Надо чтоб было как всегда. Как мы привыкли, так и должно быть. Иными словами — «как у Глинки». Это третий основной мотив, и он довольно громкий — повторюсь: когда мы имеем дело с Большим театром, вековые предрассудки набухают и начинают зудеть.

Почему нет и не может быть никакого «как есть» хоть у Глинки, хоть нет, хоть в Большом, хоть в среднем; каковы механизмы этой невозможности в опере, — тема следующей колонки.​

Ссылки

 

 

 

 

 

КомментарииВсего:32

  • Elena Cheremnych· 2011-12-20 19:59:22
    Любопытно, а окажись автор этой колонки автором обсуждаемой оперы (как Глинка), он бы тоже так думал? Или думал бы как-то по-другому? Мне, например, рассказывали, что на некоторых репетициях собственной музыки композитор Б.Филановский так сильно переживает за каждую ноту собственного произведения, что не очень-то и считается с репетиционным временем, отпущенным произведениям его коллег. - Чужое, так сказать, кромсать не жалко?
    Ну а про детей совсем уж как-то стыдно. Да и сосредоточился на детях-то вовсе не Черняков. а Юровский. И его очень несложно понять.
  • Boris Filanovsky· 2011-12-20 20:35:47
    Лена, неужели ты не поняла, о чем я писал? Что-то слабо верится. Мне кажется, ты только делаешь вид, что не поняла, но получается неубедительно.
  • sheveljuxin· 2011-12-20 21:34:04
    Абсолютно согласен с автором по части пряток за детскими спинами, что вообще нынче тренд политических игрищ. Нынче взрослые снимают с себя всякую ответственность за воспитание детей, и оттого только с восторгом и фанатизмом приветствуют псевдо-заботу государтства о детской морали: начиная от всевозможных смехотворнейших закончегов против пропаганды гомосексуализама и заканчивая походами в театр, обязанными быть, по мнению этих родителей, не чем иным, как кремлевской елкой. Окультуривание ребенка, милые мои, тут совершенно ни при чем. Культура исходит от семьи, а не от количества часов, просиженных в залах Большого.
    С чем не согласен (да пожалуй даже вовсе не из статьи, а из наблюдений около да вокруг): надо помнить, что авторы оперы прежде всего Глинка и Пушкин - не Черняков и не Юровский. Отчанные потужики натянуть ненатягиваемое обречены в результате быть восприняты по меньшей мере нелепо. И у нелепостей, разумеется, есть воздыхатели, что, отнюдь, не есть плохо. Мы-с за разнообразие. Но зачем же делать плохо, когда можно сделать хорошо (о чем - ниже).
    Складывается такое мнение, нынче театрам откровенно насрать, что ставить, главное - в какую салфеточку завернуть. Салфеточки на протяжении истории музыкального театра были разные, а потому соавторы (в данном случае режиссеры) уже не знают, как бы так извратиться, чтобы ну вот хоть как-то наследить.
    Я не против экспериментов, но хоть убейте не понимаю, зачем художникам экспериментировать по мотивам Мона Лизы?.. Ведь такое творчество иначе, как карикатуристским, рассматриваться не может. То же - в музыке.
    Почему для этих целей не заказать новую оперу? Или не извлечь редко исполняемую старую? Ведь есть оперы, сюжет которых позволяет прямо таки безгранично развернуться режиссерским амбициям (пример - хотя бы та же Иудейка в Михайловском)... Однако ж, те почему-то предпочитают разворачиваться там, где для творческих маневров изначально нету места.
Читать все комментарии ›
Все новости ›