Музыкалипсис

Владимир Мартынов – лучший философ среди музыкантов и лучший музыкант среди философов

Имена:  Владимир Мартынов

Композитор Павел Карманов выложил в сеть полную запись лондонской премьеры оперы Владимира Мартынова Vita Nuova. В таких вещах, как «Плач Иеремии» или Реквием, Мартынов архаично моностилистичен; в таких, как «Ночь в Галиции» или «Гимны», эклектичен, но эклектичен монолитно, то есть сплавляет несколько стилей в один метастиль. А Vita Nuova щекотно эклектична, как бы мехом навыворот, стилями напоказ. Удовольствие от щекотки — почему нет?

Понятное дело, опус магнум. Опера и должна состоять из разной музыки. Тем более такая крупная, на два часа. И тем более если это антиопера. Большинство современных композиторов пишут, как бы это сказать, одну и ту же музыку, и потому вряд ли могут написать большую оперу. А Мартынов пишет разную музыку. Вернее, разные музыки — «Вагнера», «Чайковского», «Малера», «Бартока». Даже «Шенберга».

Правда, в данном случае почти все они в до мажоре, но это только подчеркивает их столкновение. Иногда даже одновременное. Например, в мелодии — Барток, а в гармонии — Малер, или аккорды вроде скрябинские, а инструментовка вагнеровская. Все фамилии композиторов надо закавычивать, поскольку никак невозможно спутать копии с оригиналами. Рука копииста ясно видна: это именно Мартынов пересочиняет, именно он гнет, отражает, искривляет, и именно на свой, мартыновский лад. Или нет, не искривляет, а, наоборот, выпрямляет. «Меня совершенно не интересует вопрос языка и структуры как таковой», — утверждает Мартынов и, разумеется, лукавит. Его очень интересуют язык и структура, он целенаправленно работает с ними, но как бы в обратном направлении — упрощая, разгибая.

Как из, скажем, Малера делается «Малер»? Берутся первичные половые признаки (мелодика, аккордика — то, что вызывает мгновенное узнавание) и обсасываются: минималистически хладнокровно повторяются до потери первоначального привкуса, сопоставляются с другими. С помощью такой несложной техники сознательно блокируются вторичные половые признаки (синтаксис, характер развертывания). Ну чисто поп-арт.

Выше я написал «никак невозможно спутать копии с оригиналами» и подумал: публике нет ничего невозможного. Тем более российской. Для нее это будет звучать как позднеромантический бульон прекрасного: ведь могут же современные композиторы «как раньше», вон и Смелков (чьей опере сам Мартынов справедливо ужасается) красиво написал. Или возьмем «Страсти» еп. Илариона — ах какое духовное все, ну и Мартынов духовный, молодец. Публика не увидит у него аршинных букв «ЗАКАТ», а увидит лишь писанный маслом закат. Не почувствует кавычек. Не осознает мартыновской техники гранд-обсоса.

Но это так, побочный эффект. Ну, спутают Мартынова со Смелковым или с Алфеевым. Не некомпозиторы нервно реагируют на другое.

Тут, понимаете ли, вырабатываешь язык, смыслы разные, доискиваешься новой выразительности, выясняешь отношения с традицией, призываешь к умному слушанию, к душевному труду — и вдруг является Владимир Иванович и отодвигает тебя в сторону со всеми твоими исканиями, и ласково этак до-мажорит со слушателем: «Музыкальное сообщество застряло где-то на начале XX века: оно все еще верит в силу прямого высказывания и требует его в музыке».

В самом деле, по странному недоразумению — вероятно, связанному с особенностями данного вида искусства, — музыкальное сообщество продолжает коснеть в своих предпочтениях. Да и вообще музыка всю тысячелетнюю дорогу запаздывала. У них Джотто, а у нас еще школа Нотр-Дам на губах не обсохла. У них уже Микеланджело, а у нас когда еще будет Монтеверди, не говоря уже о Бетховене. Или вот — к вопросу о поп-арте — уж на что ускорился ХХ век, а сколько времени потребовалось академической музыкальной среде, чтобы в ответ на вызов Уорхола выделить из себя Мартынова.

Честно говоря, я тоже не очень верю в прямое высказывание. Я даже не верю в то, что оно сегодня возможно. Ибо в чем прямота? В совпадении эмоциональных кодов: автор передал, слушатель принял. А современная музыка старается открывать, изобретать, предлагать новые эмоциональные коды — когда на них нарастет новая слушательская привычка, тогда они, может быть, ретроактивно превратят высказывание в прямое. То, что сегодня слышится как вопрос, через двадцать лет может быть услышано как ответ. То, что сегодня считается ответами, — это вопросы, заданные в более ранние эпохи и превращенные в ответы поколениями слушателей.

Между тем Владимир Иванович почти уверил меня в возможности этой непростой вещи — прямого высказывания. Ведь в его опере оно прямее некуда. Только прямота здесь не эмоциональная, а коммуникативная. Это прямота центона. (Конечно, в строгом смысле слова Vita Nuova не центон, но в музыке он почти не встречается. Пародия да, цитата да, но не центон. То есть центонность Vita Nuova чуть не максимально возможная.) Мартынов остроумно отчленяет форму от содержания, «что» от «как», ведь их неразделимость и есть авторское как таковое — то, что, по Мартынову, исчерпало себя и должно завершиться.

Ну и неплохо бы авторскому в этом помочь.

«Для того чтобы эта эпоха кончилась, — говорит Мартынов, — нужны не просто свежие идеи. Нужны действия. Быть может, религиозные действия». Точно! Нужно предварительное действо. Нужно вернуть музыке ее первоначальное сакрально-прикладное назначение. И дальше: «Апокалипсис не значит конец всему. Это переходный момент».

Мартыновский музыкалипсис — это деэстетизация. Скрябинизм навыворот (да-да, чужими стилями наружу). И занимается им такой очень деловитый, плодовитый Скрябин, квадратно-гнездовым методом воспроизводящий — с явными магическими намерениями — примитивные (в музыкально-антропологическом смысле) композиционные схемы.

Может, это и есть главное, что смущает «неадекватное сообщество музыкантов» при соприкосновении со звуковой продукцией Мартынова, — ее восьмибитная сакральность. То есть слова и концепции у него достаточно сложные, не вдруг поймешь, а звуковые примеры к ним будто из игровой приставки. Подозреваю, впрочем, что «сообщество философов» смутилось бы по ровно противоположным резонам.

Не знаю, будет ли комплиментом для Владимира Ивановича сравнение со Скрябиным. Но то, что Vita Nuova очень талантливый и увлекательный дизайн, — это ведь комплимент? Правда, Владимир Иванович?

Другие колонки Бориса Филановского:
Письмо Стравинскому, 21.04.2009
Вундеркиндергартен, 13.03.2009
Пир духа must go on, 13.02.2009