Денис Мацуев: «Надо трубить SOS, иначе лет через семь мы можем растерять все к чертовой матери»

Самый успешный пианист современной России не советует родителям профессионально связывать жизнь детей с музыкой

Имена:  Денис Мацуев

В Москве прошел конкурс юных музыкантов «Новые имена», руководимый новым президентом одноименного благотворительного фонда Денисом Мацуевым. С пианистом, который в последнее время все больше втягивается в общественную деятельность, ЕКАТЕРИНА БИРЮКОВА попыталась разобраться в проблемах российского музыкального образования.

— Насколько сильно наше музыкальное образование ухудшилось по сравнению со славными советскими временами?

— Оно не ухудшилось, но растворилось в общей массе…

— В общей массе чего?

— В общей массе мирового педагогического искусства. Потому что в 90-е годы произошел страшный отток — тут параллель со спортом можно провести. А сейчас у нас уезжают не только профессора консерваторий, но и педагоги музыкальных школ. Вот это главная опасность.

Я журналистам все время говорю такую хохму: сейчас в Китае около 80 миллионов пианистов. Это, конечно, смешно, но, с другой стороны, страшно. Основной музыкальный бизнес там — это частные школы (одна из школ в Шанхае даже названа моим именем). Но ужас заключается в том, что учителя в основном там русские — не только из Москвы, Петербурга, Урала и Сибири, но и со всего Дальнего Востока: из Хабаровска, Благовещенска, Комсомольска-на-Амуре. Люди бегут из своих школ в Китай, получают там тысячу, полторы тысячи долларов. А дома — 50—70 долларов.

Да и в ЦМШ до недавнего времени зарплата была две с половиной тысячи рублей. Я об этом сказал на заседании Совета по культуре Путину. По-моему, там меня услышали и дали какие-то гранты, добавки. Но все равно этого недостаточно. Потому что, если мы говорим об исполнительской школе, мы должны думать и о педагогической школе. Надо трубить SOS, иначе лет через семь мы можем растерять все к чертовой матери. Вот есть плеяда наших профессоров, наши мэтры. В среднем поколении еще более-менее тоже все в порядке, но уже не так. А дальше еще хуже.

— А бывают случаи возвращения?

— В массовом количестве. Есть даже такие, которые хотят вернуться, но их не приглашают.

— Так что же тревогу бить?

— Это мы говорим об элите — она возвращается. А массовый поток преподавателей музыкальных школ — это другое. Там беда.

— Это вопрос, по-твоему, только денежный?

— На данном этапе да, абсолютно.

— А сама система музыкального образования — она до сих пор жизнеспособна?

— Школа — училище — консерватория — аспирантура? А почему же нет? Я считаю, нельзя ничего в ней менять. Она действенна, она качественна, она дает результаты. У нас любые изменения крайне опасны.

— Каков теперь статус русской педагогической школы в мире? Кто к нам хочет приехать учиться?

— Я знаю, что в Одесской консерватории 60 процентов китайцев. До сих пор она ассоциируется с Гилельсом, Рихтером и так далее. И они туда едут. Китайцы — они непростые. Что касается Московской консерватории, не знаю, как сейчас, но относительно недавно она стоила 7—8 тысяч долларов в год для иностранцев. Включая украинцев и белорусов! Вот это недопустимо, здесь надо что-то делать: одно дело — иностранец китаец, другое — украинец.

Вообще, иностранцев меньше не стало. Япония, Корея, Китай — это всегда, это никуда не денется. Плюс Балканский полуостров. Меньше — итальянцы, немцы, англичане, американцы. Но в основном, конечно, азиаты, для которых Московская консерватория — это уровень и корочка.

С другой стороны, надо понимать, чего ты хочешь. Одно дело, если ты едешь на бренд. И другое — к определенному профессору. Где он преподает, это уже сейчас не имеет значения. Раньше, когда был «железный занавес», все были здесь. Сейчас наш профессор может преподавать в Германии, Англии, Америке. Русская педагогическая школа существует, просто она разбросана по всем частям света.

— А если по миру все так перемешались, то почему считается, что в Московской консерватории все равно должны преподавать только наши люди?

— Я абсолютно за то, чтобы у нас преподавал какой-нибудь австриец, немец. Почему нет?

— А что для этого должно быть, кроме денег?

— Ну, для этого еще надо что-то поменять в головах у наших мэтров. С другой стороны, не хотелось бы говорить, что вот когда придет следующее поколение, многое изменится. Наоборот, я хочу, чтобы это поколение как можно дольше функционировало.

— Все-таки мы сейчас смешиваем две разные истории — профессиональное музыкальное образования и детские музыкальные школы, довольно дешевые и не слишком требовательные. Насколько они имеют смысл? Скажем, в Германии мне объясняли, что детское обучение настолько дорого, что учиться музыке «для себя» не имеет смысла. Только профессионально.

— Мне сейчас в Японии сказали такую вещь: японки ходят в музыкальную школу в основном для того, чтобы потом понравиться будущим богатым мужьям. Никто не думает ни о каких сольных карьерах и победах на международных конкурсах. Но почему бы и нет? Вообще, я считаю, что ничего плохого не было, когда в Советском Союзе — ну, не каждый ребенок, ну, через один — ходил в музыкальную школу «через не могу». Все равно остается отпечаток.

— А мне кажется, наоборот, это может привить отвращение к музыке. На концерты в консерваторию в результате ходят не те, кого палкой в детстве в музыкальную школу гнали…

— Это правда. Хотя «из-под палки» — это настолько субъективно! Стольких талантливых людей из-под палки заставляли заниматься, и в результате получались совсем неплохие музыканты. Я тоже ненавидел музлитературу, викторины эти…

В общем, если мы говорим, что лучше в музыкальную школу, чем в подворотню, это одно. С другой стороны, мое убеждение таково: если родители хотят серьезно связать ребенка с этой профессией, то надо немедленно им посоветовать этого не делать. Потому что будет исковеркана судьба и родителей, и ребенка. Более того, я не убежден, что на первый курс консерватории нужно брать 40—50 человек. Трагедия происходит, когда они оттуда выходят и попадают в переходы и рестораны. В лучшем случае — в областные музыкальные школы. Система распределения по стране, существовавшая в Советском Союзе, была не такая плохая. Хоть что-то.

— А сейчас вообще нет этой системы?

— Нет. Выпускают — и до свидания. Вкладывали в это деньги, профессура вкалывала, всю душу отдавала — а потом 85 процентов выпускников оказываются у разбитого корыта, без концертов. Кто-то вообще с этой деятельностью завязывает. А до этого было потрачено 27—28 лет жизни. Ну, рецепта от этого нет, это всегда так. Просто раньше это было более систематизировано, они хотя бы оказывались преподавателями. Но все ж хотят играть на мировых сценах!

— Ну вот, получается, что времена поменялись, новой системы не придумано. А при этом ты говоришь, что старую систему нельзя менять.

— Ну а какая система там? Там абсолютно такие же проблемы. Я знаю, что Дора Шварцберг, которая в Вене преподает, наоборот, советует своим ученикам не стыдиться идти играть на улицу — чтобы они не теряли концертной практики.

— М-да… Ни о чем мы так и не договорились. Хорошая у нас в самом начале разговора была аналогия со спортом. Давай продолжим. Вот приглашают же к нашим спортсменам иностранных тренеров? И ничего.

— Да, но если мы сравним ситуации в спорте и в музыке, то увидим, что у нас осталось 3—4 тренера, которые могут с грехом пополам тренировать. А музыкальной профессуры все-таки во много раз больше. Поэтому нам такой срочности в этом деле нет. Это потом, когда у нас будет некому преподавать…

А другая аналогия — залы. Нет хороших полей — не будет футбола. Нет хороших залов — не будет музыки. В Советском Союзе ведь были только залы для партконференций, с этими ужасными сидениями, вообще без акустики. В таком играл, например, новосибирский оркестр Каца — один из лучших в стране. Слава богу, оркестру сейчас строят новый зал. У Гергиева — уникальный зал появился. Дай бог, чтобы это дальше пошло. Я знаю, зарождается такой проект у нас наверху.

А то у нас же негде играть! И даже если есть новый рояль, то он раздолбанный. Потому что мороз, потому что нет настройщиков напрочь. Я сейчас был в Японии, договорился с «Ямахой». Там же есть потрясающая своя Академия настройщиков — четыре курса!

— Так все-таки, может, в консерватории что-то исправить? На настройщиков в ней учить?

— Хорошая идея.


Еще по теме:
Зинаида Пронченко. Злокачественное образование, 5.12.2008
Екатерина Кронгауз. ПТУ: Писательское Техническое Училище, 5.12.2008


Последние материалы рубрики:
Петер Этвеш: «От демонов я перешел к дьяволу», 10.11.2008
Владимир Кехман: «Опера — это дорогое удовольствие», 01.11.2008
Андрей Коробейников: «Мне неинтересно идти по накатанной колее», 29.10.2008