Внук Сергея Рахманинова: «Я плохо играю на рояле – не как дед»

Внук Рахманинова делится проблемами с дедовским наследством

Александр Рахманинов довольно уединенно живет около Люцерна на знаменитой вилле «Сенар», название для которой его дед сложил из начальных букв своего с женой имен – Сергей и Наталья. Гюляра Садых-заде поговорила с наследником об авторских отчислениях и о том, русский ли композитор Рахманинов

— Как было выбрано место для постройки виллы?

— Сергей Васильевич всегда много работал: занимался на рояле, писал музыку. И поэтому любил уединение, не выносил, когда под окнами дома кто-то проходил или проезжал. Его это отвлекало. Он искал для постройки виллы такое место, где дорога никуда не ведет. И действительно, «Сенар» выстроен на склоне горы, над озером, его окружает большой кусок бесценной ныне земли — 250 га. Дорога, ведущая к имению, у виллы же и кончается: это тупик, выше ничего нет. Можно ходить голышом, принимать солнечные ванны — никто не увидит.

Долгие годы моя мать не разрешала ничего высаживать на этой земле: считала, пусть все идет, как идет. Сейчас я пытаюсь заниматься агрикультурой, но я начал относительно недавно, так что результатов пока не видно.

В свое время Наталья Александровна, супруга Сергея Васильевича, и его дочери очень настаивали на том, чтобы купить свой маленький остров в Средиземном море. Напротив Канн есть два маленьких острова, вот один из них им и приглянулся. Однако уговорить Сергея Васильевича на покупку не удалось. Он находил, что там трудно будет работать: «Слишком много движения и никакого покоя». «Сенар» же выстроен в расчете на замкнутого человека, склонного к неспешной интеллектуальной работе: в тишине хорошо сочинять романы, книги, писать музыку.

Недавно на перевыборах мэра Веггиса один кандидат — не в меру рьяный социалист — сделал девизом своей предвыборной программы отчуждение земли от виллы «Сенар». Предлагал устроить на нашей земле общинный выпас для коров. Но в округе, знаете ли, живет немало богатых людей, все имеют свои земельные участки, и посягательство на частную собственность не встретило у них поддержки. В общем, социалиста не избрали.

— Вы сами знали Сергея Васильевича, помните его?

— На 99 процентов я помню его по рассказам бабушки, Натальи Александровны, и моей матери. Сохранились смутные детские воспоминания о прогулках с дедом, но мне бы не хотелось о них говорить. Наталья Александровна прожила после смерти Сергея Васильевича еще 22 года. Семья часто приезжала в «Сенар». Фактически вилла была нашим семейным летним домом, мы всегда проводили здесь летние каникулы. Моих фотографий с дедом нет. Но есть известный слепок рук Сергея Васильевича. Многие утверждают, что мои руки — точная копия его рук. Вот, можете сравнить (протягивает вперед крупные кисти рук). Правда, я плохо играю на рояле, не как дед (смеется).

— Когда вы переехали жить в «Сенар» окончательно?

— После получения наследства в 1987 году, когда умерла моя матушка. До этого я жил во Франции, учился в Парижском университете, получил юридическое образование. По специальности я адвокат. После окончания университета я четыре года проработал в Нью-Йорке, жил в Канаде. Впоследствии мои юридические знания и опыт очень пригодились мне при учреждении Фонда Рахманинова и отстаивании моих прав как наследника на часть авторских отчислений от исполнения, издания и выпуска CD с музыкой Рахманинова.

Как известно, сейчас срок действия прав наследников на творческое достояние автора продлен: в Америке — с 70 до 90 лет, а в Европе — с 50 до 70 лет. Но в Америке отсчитывается 90 лет с даты первой публикации пьесы. А в Европе отсчитывают 70 лет со дня смерти автора. То есть в Старом и Новом Свете действуют разные системы по авторским правам.

— Но, насколько мне известно, правообладателями считаются издательства, первыми выпустившими ноты Рахманинова. Что же достается наследникам?

— Все просто: пятьдесят процентов отчислений от исполнений, проката нот, выпуска CD, использования музыки в фильмах, передачах и спектаклях идет издательству. Это сделано из соображений поддержки культуры: такое правило во многих европейских странах имеет статус закона и входит в систему европейской философии культуры. Потому что издавать классическую музыку в наше время — убыточное занятие.

Другие пятьдесят процентов идут композитору, а после его смерти — семье. В случае аранжировок одна треть отчислений отходит аранжировщику, а две трети — наследникам. Всего существует семь источников поступлений, но основные я перечислил.

— И Фонд Рахманинова, который вы основали, аккумулирует деньги, поступающие со всего света от исполнения музыки Рахманинова?

— Ничего подобного. Отчисления идут наследникам, точнее — семье. У Рахманинова было две дочери. Обе вышли замуж, родили детей. Соответственно, сейчас существует две ветви семьи: американская и европейская, которую представляю я. От дочери Софьи пошли три правнука Сергея Васильевича, которые родились и живут в Америке всю жизнь. Они носят американскую фамилию, не интересуются биографией и музыкой деда, и вообще, их семья полностью погружена в американскую культуру. Старшему правнуку 52 года, это уже вполне зрелые люди. Они получают половину денег, причитающихся семье. Я не имею детей, так получилось. И вторую половину денег получаю я. Кстати, Россия до сих пор не платит нам авторские за исполнение музыки Рахманинова.

— А в чем смысл деятельности Фонда?

— В основу его деятельности положена гуманитарная идея. Мне всегда казалось, что количество исполнений Рахманинова в мире не соответствует его реальному масштабу как композитора. Кстати, сам Сергей Васильевич и Наталья Александровна были исключительно скромными людьми. А моя мать никогда не приглашала на концерты отца никого из своих подруг и знакомых — считала, что не стоит навязываться. И никогда не хлопала на концертах Рахманинова, полагала это нескромным. Таков был этический кодекс в семье. А для меня первая задача Фонда — пропаганда и популяризация музыки деда в мире.

Возьмем, к примеру, Первую симфонию. У этого сочинения — несчастная судьба. После ее первого исполнения, загубленного Александром Глазуновым — говорят, он был пьян, когда дирижировал премьерой, — симфония практически не исполнялась в мире. И лишь в последний год она благодаря усилиям Фонда реабилитирована. Только представьте себе: статистика показывает, что количество исполнений Первой симфонии в нынешнем году возросло на семьсот процентов! Раньше ее исполняли один раз в два года, а в текущем сезоне ее уже записал оркестр BBC в Манчестере, ее будут играть на фестивале Proms в Лондоне.

В этом сезоне мы провели в музыкальных столицах мира — Риме, Милане, Лондоне, Париже — более десяти статусных концертов. Но главное событие этого года впереди. 21 ноября в Париже, в зале Плейель состоится мировая премьера сочинения, которое мы называем «Пятым концертом Рахманинова». Идея этого сочинения принадлежит композитору Александру Варенбергу — он обратился к нам пять лет назад. Кстати, Варенберг — русского происхождения. Он окончил Петербургскую консерваторию как пианист, по классу профессора Павла Серебрякова, уехал в Амстердам тридцать лет тому назад, последние десять лет живет в деревушке под Брюсселем. Варенберг пишет киномузыку.

Так вот, он спросил, можно ли переписать Вторую симфонию Рахманинова для оркестра с роялем — то есть сделать из нее фортепианный концерт. Показал готовую партитуру, мне она понравилась. Но я не стал доверяться только собственному мнению: собрал журналистов, издателей. В частности — Джона Минга, издавшего каталог произведений Сергея Васильевича. Дал прослушать рабочую запись — и всем понравилось. Это важно: ведь Фонд работает над популяризацией творчества Рахманинова, нам нужно, чтобы понравилось Пьеру и Жюли, то есть — публике. И хороший знак: издатели — хотя обычно они осторожны и прижимисты — наперебой кинулись просить об издании партитуры.

На мировой премьере фортепианную партию сыграет Денис Мацуев, под аккомпанемент оркестра Спивакова. Директор зала Плейель, недавно открытого после реконструкции, воспринял нашу идею с энтузиазмом. По секрету скажу, что Варенберг пишет уже вторую адаптацию Рахманинова — переделывает Первую симфонию для оркестра с фортепиано.

А вот вам другая наша идея: вы не замечали, что, когда вы слушаете музыку Рахманинова, в какой-то момент вам хочется запеть? Мы решили использовать это свойство рахманиновской музыки. Я сейчас думаю о «2/2/2» — то есть Второй концерт, вторая часть, второй раздел. Там есть очень певучие эпизоды. И в «Рапсодии на тему Паганини» они есть. Мы решили отобрать 20 кантиленных фрагментов. Хотим пригласить исполнить их Анну Нетребко: правда, она сейчас не может, готовится стать матерью.

Еще идея: заново издать на CD все сохранившиеся на виниле исполнения Сергея Васильевича. Включая «черные» подпольные записи с концертов, сделанные тайно, без его ведома. Думаю, выпуск CD с полными записями концертов Рахманинова станет настоящей сенсацией.

Сейчас снимается художественный фильм о Рахманинове: его биографией заинтересовался известный американский продюсер Эдвард Прессман. Мы долго вели переговоры. В данное время идут поиски финансирования, проводится кастинг. В фильме будут сниматься американские актеры, а съемки пройдут в России и Швейцарии. Сценарий пишет знаменитый английский сценарист Том Причард.

— Но насколько глубоко американцы могут прочувствовать русскую ментальность и строй души Сергея Васильевича? Или авторы фильма будут исходить из того, что Рахманинов — американский композитор?

— А вы числите его только русским? Это неверно! Он лишь частично русский композитор.

— Однако Рахманинов писал абсолютно русскую музыку. Не американскую же...

— Я так не думаю. Когда вы половину жизни прожили в Германии и Америке, вы уже не мыслите как русский. Рахманинов мыслил интернациональными категориями. Точно так же и я себя не считаю стопроцентным французом, хотя прожил в Париже большую часть жизни и даже сохранил там небольшую квартиру. Сергей Васильевич подолгу жил в «Сенаре», любовался Фервальштеттским озером и восхитительными горными пейзажами. Можно сказать, что именно здешняя природа вдохновила его на создание «Рапсодии на темы Паганини». Когда вы выходите в августе, в полнолуние, на берег и видите лунную дорожку сумасшедшей красоты, бегущую по воде к Пилатусу — это ведь совсем не русский пейзаж, верно?