Мировая премьера «Гамлета» Владимира Кобекина

Театр Станиславского и Немировича-Данченко постигла серьезная творческая удача

Новую оперу самого востребованного отечественного оперного композитора Владимира Кобекина, конечно, всегда будут именовать просто «Гамлетом», хотя официальное название более заковыристое — «Гамлет (датский) (российская) комедия». То есть сразу понятно, что классики ждать не надо, а надо ждать каких-то гадостей.

Но парадоксальным образом именно тут устойчивая формула проклятья, принятого в нашей оперной жизни — «надругательство над классикой», — не работает вовсе. Очень уж неприкрыто и незашифрованно производится это «надругательство». Либретто по пьесе Аркадия Застырца — хулиганское, язык — дворовый, страсти — примитивные. Этого никто и не скрывает.

Но, если совсем отвлечься от традиционно-возвышенных представлений об опере, выясняется, что хулиганское либретто, дворовый язык и примитивные страсти тоже могут служить материалом для искусства, если попадут в руки к профессионалам. А в данном случае именно это и произошло.

Спектакль скупо, брутально и метафорично оформлен давним соратником режиссера Александра Тителя немецким художником Эрнстом Гейдебрехтом, навевая воспоминания о культовом фантастическом фильме советских времен «Кин-дза-дза». Главная деталь — подвешенная в центре сцены огромная круглая железяка — она и стол, и корона, и изгородь кладбища.

Спектакль играется в камерном пространстве новой современной сцены-трансформера — единственной такого рода оперной сцены в Москве, где зрители рассажены по периметру и очень близко к актерам. Так что первым рядам иногда приходится в прямом смысле слова уклоняться от сценического действия. Зато отлично видно и слышно, что даже не первостепенные роли сыграны с большим смаком.

Первое же «пошел ты в жопу» (а такого в опере предостаточно) пропевается очень артикулированно и органично — ровно так, как обычно бывает не в опере, а в жизни. Понятно, что про хрестоматийные оперные шаблоны с заламыванием рук и закатыванием глаз даже и не вспоминаешь. Это уже совсем другое поколение певцов, которые умеют по-актерски жить на сцене.

Отчаянная, планомерно спивающаяся шлюха Офелия (Лариса Андреева) изнывает звериной тоской. Ее папаня Полоний (Роман Улыбин) именно что папаня и есть — циничный, холодный чинуша. Аппетитный Клавдий (Дмитрий Кондратков) напоминает какого-то сладкого голливудского карьериста. Длинноногая Гертруда (Ирина Ващенко) покоряет неоперными достоинствами своей модельной фигуры, каковую она (без всякого, впрочем, иного повода) даже обнажает на несколько мгновений до уровня нижнего белья.

В общем, про всех персонажей, опутанных сложной цепью сексуальных, меркантильных и даже психоаналитических связей, можно рассказать целую колоритную историю. В том числе — и про четверку многофункциональных актеров, которые поочередно поют множество маленьких ролей, успевая молниеносно переодеваться. Особенно впечатляет удалое хамелеонство Натальи Владимирской, обычно исполняющей в этом театре главные, серьезные партии.

Но, конечно, очень многое держится прежде всего на исполнителе заглавной роли — это Чингис Аюшеев, который после своего Гамлета должен проснуться знаменитым. Его поющий тенором персонаж в кепке — резкий, неудобный, подростково яростный, безусловно, не шекспировский, но в то же время и не столь уж Шекспиру противоречащий.

Второе действие получилось у режиссера более дивертисментным, состоящим из ряда эффектных номеров. Смерть Полония сопровождается пляской человека без головы, но с круглым белым шаром, который, разбиваясь вдрызг, оказывается крашеным арбузом. Гамлета увозят в морозную ссылку на санях, как Голицына в «Хованщине». Убогая демонстрация бунтовщиков из ватаги Фортинбраса топает с разномастными транспарантами на все случаи жизни — «Смерть», «Да здравствует», «Слава». Гамлет и Лаэрт бьются отравленными зонтиками. И, наконец, финал, где взамен горы взрослых трупов на сцену высыпает толпа новеньких живчиков — и Король с Королевой, и Офелия с папашей, и Гамлет в кепке, и все-все-все. Только это уже уменьшенные копии — переодетые в персонажей дети.

Короче, налицо плотная и остроумная режиссерская работа. Хотя, положа руку на сердце, если бы речь шла о драмтеатре, то ничего невероятного бы в ней не было. Может, даже временами бы было скучно или досадно. Однако, помимо нее, актерских работ и цепляющего либретто в спектакле есть еще такая немаловажная вещь, как музыка. И она невероятно убедительная. Даже, я бы сказала, драйвовая.

Екатеринбуржца Кобекина можно назвать уникальным композитором, который всё пишет и пишет оперы, которые, невзирая на разговоры о смерти оперного жанра, всё ставятся и ставятся по всей стране (тот же Титель в свое время прославился постановкой его оперы «Пророк» в Екатеринбурге). И еще — он является обладателем очень узнаваемого, внятного, демократичного и в то же время совершенно своего, авторского музыкального языка.

Его хитро сконструированные простые элементы и остинатность позволяют говорить о какой-то разновидности минимализма. Только тут музыкальное время не останавливается в постмодернистской медитации, а, наоборот, несется с бешеной скоростью, напряженно иллюстрируя все изгибы сюжета. А необычайная материальность тембров, среди которых почетное место обычно (в том числе и в «Гамлете») занимают ударные, — это скорее вообще что-то доисторическое, прамузыкальное. Даже если речь идет о лейтжанре Гамлета — нервном танго, или стилизованном салонном романсе спившейся Офелии, или «чух-чух-чух-чух-ой-ли», которое вдруг совершенно фантасмагорически начинает пришептывать со своего балкона оркестр. Все это превращено в праэлементы, строительные музыкальные булыжники.

Собственно, история принца Датского важна в данном случае не пресловутой актуализацией, а невероятной своей, очень земляной энергетикой, которую — надо отдать им должное — и режиссер Титель, и дирижер Феликс Коробов абсолютно самозабвенно транслируют.

В результате получается, что новая работа театра Станиславского и Немировича-Данченко претендует на роль одного из главных событий московского сезона. Она способна оздоровить ситуацию с далекой от народа новой оперой, немного подвинуть «Детей Розенталя» Десятникова — Сорокина, с их шумной, но утихающей славой, и вообще имеет все шансы просто стать модным спектаклем.


Еще по теме:
Либретто нового «Гамлета»

Ссылки

• Либретто нового «Гамлета»