В спектакле нет ни слова про тандем и имеется всего пара голых статисток, но, похоже, статус самой скандальной продукции театрального сезона ему обеспечен
Имена:
Владимир Юровский · Дмитрий Черняков · Елена Заремба · Чарльз Уоркман
© Дамир Юсупов ⁄ Предоставлено Большим театром
Сцена из спектакля «Руслан и Людмила»
Однажды так получилось, что мы с режиссером Черняковым попали в усадьбу «Архангельское». Это не был выходной или праздник, посетителей было не очень много, но почти все они были одеты в белые платья с фатой. То есть, конечно,
к ним прилагались женихи, видеооператоры и нарядные гости, но заметнее всего были именно невесты, которые выскакивали на нас буквально из-за каждого угла. Уже вернувшись в город, я поняла, что этим зрелищем, будто взятым из какого-нибудь продвинутого спектакля средней руки, мы были обязаны аккуратному числу 08.08.08 — одному из тех, которые, по современным поверьям, должны принести молодоженам счастье. «Все равно разведутся», — мрачно отреагировал на это объяснение Черняков.
В принципе, поставленный им в Большом театре спектакль «Руслан и Людмила» примерно об этом. Точнее, о том, что отношения современных людей не регламентируются никакими ритуальными заклинаниями. Как, впрочем, и отношения публики и театра. И если был в премьерном спектакле какой-никакой хеппи-энд, столь противоестественный для Чернякова, то он стал возможен только потому, что Руслан и Людмила сбегают на последних тактах оперы от нарядных свадебных гостей, а публика — впервые в истории российского оперного театра — готова забыть про табуированную и сонную атмосферу храма искусства и в голос отстаивать свои симпатии и антипатии.
© Дамир Юсупов ⁄ Предоставлено Большим театром
Сцена из спектакля «Руслан и Людмила»
В спектакле нет ни слова про тандем, имеется пара обнаженных мужских торсов, пара мелькающих на заднем плане голых визжащих статисток и несколько столь показательно-гламурных лобзаний, что их вообще всерьез нельзя рассматривать. Но, похоже, статус самой скандальной продукции театрального сезона ему обеспечен.
Объявить спектакль «порнографическим безобразием», конечно, самое простое. Но только это смешно, ей-богу. Разумеется, если очень напрячься, можно даже углядеть эротические аллюзии в сцене, где Ратмир играет в серсо с девушками из царства Наины. Но гораздо больший дискомфорт у публики, надо думать, вызывает не это.
Спектакль очень непростой, многослойный, полный неокончательных намеков. Он требует от зрителя внимательной напряженной работы, ничего общего не имеющей с развлечением и детской сказкой. Детей туда водить не имеет смысла — и совсем не потому, что это в жанре «детям до 16», а потому, что они ничего не поймут. Черняковский «Руслан» — это уже не интерпретация текста, а разговор с ним, и подчас довольно жесткий.
Все время ускользает грань между реальной театральной игрой и игрой в эту самую игру. Свадьба Руслана и Людмилы — костюмированный корпоратив. Мертвое поле — киношная декорация с уходящими в финале с работы трупами боевиков. Замок Наины — ролевая игра в бордель, причем заманивающий не такой банальностью, как телесная доступность, а намного более дефицитными вещами: беззаботностью, дурашливостью, тихим девичьим уютом, к которым очень идет танцевальная сюита из глинкинской оперы.
Самая нервная и дискомфортная — сцена у Черномора. Как раз из-за несоответствия между внешним райским благополучием, с его белыми гостинично-больничными интерьерами, услужливо-садистскими горничными, маникюршами, идеальных пропорций любовниками, ‒ и внутренним разрушением Людмилы, которая больше не может играть ни в какие игры.
Читать текст полностью
© Дамир Юсупов ⁄ Предоставлено Большим театром
Сцена из спектакля «Руслан и Людмила»
Но почти все остальные в них играют. И зрители, привычные к ежевечернему телепросмотру «Голых и смешных», но вопящие «Позор!» при виде накачанного культуриста (который вообще ничего предосудительного не делает, разве что уморительно танцует лезгинку), − зрители, конечно, тоже.
Ах да, если кто еще не знает (ведь подробности «издевательств над классикой» стали просачиваться сквозь стены Большого задолго до премьеры): никакого Черномора в спектакле нет, есть только ряженый куклёнок в сцене свадьбы. С Головой — та же история, хотя помимо карнавальной версии этого персонажа есть еще видео говорящего мертвеца, напоминающее о горячих точках нашей страны. Купюр в партитуре почти не сделано, безразмерные танцевальные сюиты полностью сохранены, но балетному критику поживиться нечем: во время танцев у Наины катаются на роликах, а у Черномора — делают массаж. Финн и Баян — это один человек, и уже не важно, кто из этих персонажей в финальной сцене поет балладу «Есть пустынный край», взятую из Интродукции. Гораздо важнее слова, которые ее завершают: «Но не долог срок на земле певцу, / Все бессмертные в небесах».
Главный герой в постановке — вовсе не Руслан, а Финн. И выучивший эту загадочную русскую партию американский тенор Чарльз Уоркман (он поет ее в обоих составах) — фантастическая находка. Его чистый голос и амплуа интеллектуала-романтика, снедаемого рефлексией и сомнением, — смыслообразующие элементы всей конструкции. Его проговоренные и непроговоренные разногласия с Наиной — сюжетная зацепка, с помощью которой Черняков выстраивает свой очередной перпендикуляр к классическому тексту. Появляющиеся во время смены декораций огромные молчаливые экраны с выразительными лицами Финна и Наины показывают кукловодов, доброго и злого, придумавших историю с похищением, чтобы доказать друг другу недоказуемое: что любовь есть и что любви нет. Так гласят титры с их выдуманным разговором.
Наина, соответственно, еще один очень важный персонаж, и никакая это не «страшная старушка», а полная сарказма бодрящаяся дама в брючном костюме. Роль эту тоже исполняет одна певица на оба состава — бывшая звезда Большого, давно сделавшая карьеру за его пределами, убедительная Елена Заремба.
© Дамир Юсупов ⁄ Предоставлено Большим театром
Сцена из спектакля «Руслан и Людмила»
Исполнителей остальных партий — по два. И никто из них, за исключением удачной выпускницы Молодежной программы Ульяны Алексюк (Людмила во втором составе), не имеет прямого отношения к Большому театру. Первая Людмила — безукоризненная Альбина Шагимуратова, солистка Татарского оперного театра с впечатляющей международной карьерой. Первый состав сильно выигрывает за счет трех басов — мариинцев Михаила Петренко (Руслан), Владимира Огновенко (Светозар) и литовца Алмаса Швилпы (Фарлаф), которые точнее и в вокальном, и в актерском отношении. Зато вполне равноценны обе Гориславы (болгарка Александрина Пендачанска и хорошо известная певица из «курентзисовского пула» Вероника Джиоева) и оба Ратмира, меццо-сопрановая партия которого впервые поручена контратенору (украинец Юрий Миненко и выпускник ГИТИСа родом из Грозного Владимир Магомадов).
Долгожданный маэстро Владимир Юровский за пультом и та «белькантовость», которой он добивался от музыки Глинки, ‒ гораздо менее обсуждаемая часть продукции, хотя не менее радикальная. «Руслан» скорее название из учебников, чем из {-tsr-}актуальных афиш. И если эта музыка сейчас с каким-то исполнением ассоциируется, то с гергиевским, очень силовым, цветистым. «Руслан» Юровского — это анти-Гергиев. Никакой цветистости и внешней эффектности. Оркестр прозрачный, негромкий. Иногда даже кажется, что нам слишком уж всё разжевывают. Зато слышны все подголоски и соло в яме (довольно сильно приподнятой), слышны контратенора, с их заведомо более тихими голосами, и даже почти все слова из скороговорочной арии Фарлафа. «Руслан» почищен и отремонтирован, как Большой театр, только что не блестит так же сильно.
согласен с вами, в отношении прекрасного американского тенора,
и Вероники Джиоевой.
но все таки постановка...
бордель на сцене Большого это ,мне кажется перебор
Вот вдруг прогрессивный компоузер отмечает очевидный и забавный нюанс - Фарлаф совсем не поспевает за темпом (между прочим, это заметили далеко не только коммерсанты). А нафига поспевать? Это же режиссерский театр! У меня создалось впечатление, что темп замедлен сознательно, по просьбе Чернякова (не мог же дирижер управлять без оглядки на то, что происходит на сцене!). Рондо звучит как немощное "пыхтение", оркестр комично подчеркивает примитивную "паровозность" точечным выделением духовых. С точки зрения самоё режиссуры анекдотичность Фарлафа от такого импотентного аччелерандо только выигрывает. Глинку, конечно, не спросишь, можно ли игнорировать предложенное темповое завихрение, но публика вроде как имеет право выбирать, на кого пойти - на Глинку (в том числе с детьми младше 16 лет!!! вопреки пожеланиям режессёро) или на Чернякова.
Большинство передовых людей нашего с вами времени априори отдает предпочтение Черняковую Мне кажется, честнее было бы ставить две версии - относительно традиционную (ну есть же кроме Чернякова режиссеры в конце концов! или, если больше НИКОГО НЕТ - к чему эти дебаты про отеатравливание оперного театра?! неужели никто не может поставить интересно, но чтобы без лифчиков?!) и - ради бга - черняковскую или любую другую пуперактуальную. Последнюю, ввиду режиссерских преференций, надыть называть какнить иначе - например, "Финн и Наина" (без всякой иронии, почему нет).
Альбина хороша, конечно, а где певцы Большого?