«Руслан и Людмила» в Большом театре

В спектакле нет ни слова про тандем и имеется всего пара голых статисток, но, похоже, статус самой скандальной продукции театрального сезона ему обеспечен

Имена:  Владимир Юровский · Дмитрий Черняков · Елена Заремба · Чарльз Уоркман

​Однажды так получилось, что мы с режиссером Черняковым попали в усадьбу «Архангельское». Это не был выходной или праздник, посетителей было не очень много, но почти все они были одеты в белые платья с фатой. То есть, конечно, к ним прилагались женихи, видеооператоры и нарядные гости, но заметнее всего были именно невесты, которые выскакивали на нас буквально из-за каждого угла. Уже вернувшись в город, я поняла, что этим зрелищем, будто взятым из какого-нибудь продвинутого спектакля средней руки, мы были обязаны аккуратному числу 08.08.08 — одному из тех, которые, по современным поверьям, должны принести молодоженам счастье. «Все равно разведутся», — мрачно отреагировал на это объяснение Черняков.

В принципе, поставленный им в Большом театре спектакль «Руслан и Людмила» примерно об этом. Точнее, о том, что отношения современных людей не регламентируются никакими ритуальными заклинаниями. Как, впрочем, и отношения публики и театра. И если был в премьерном спектакле какой-никакой хеппи-энд, столь противоестественный для Чернякова, то он стал возможен только потому, что Руслан и Людмила сбегают на последних тактах оперы от нарядных свадебных гостей, а публика — впервые в истории российского оперного театра — готова забыть про табуированную и сонную атмосферу храма искусства и в голос отстаивать свои симпатии и антипатии.

В спектакле нет ни слова про тандем, имеется пара обнаженных мужских торсов, пара мелькающих на заднем плане голых визжащих статисток и несколько столь показательно-гламурных лобзаний, что их вообще всерьез нельзя рассматривать. Но, похоже, статус самой скандальной продукции театрального сезона ему обеспечен.

Объявить спектакль «порнографическим безобразием», конечно, самое простое. Но только это смешно, ей-богу. Разумеется, если очень напрячься, можно даже углядеть эротические аллюзии в сцене, где Ратмир играет в серсо с девушками из царства Наины. Но гораздо больший дискомфорт у публики, надо думать, вызывает не это.

Спектакль очень непростой, многослойный, полный неокончательных намеков. Он требует от зрителя внимательной напряженной работы, ничего общего не имеющей с развлечением и детской сказкой. Детей туда водить не имеет смысла — и совсем не потому, что это в жанре «детям до 16», а потому, что они ничего не поймут. Черняковский «Руслан» — это уже не интерпретация текста, а разговор с ним, и подчас довольно жесткий.

Все время ускользает грань между реальной театральной игрой и игрой в эту самую игру. Свадьба Руслана и Людмилы — костюмированный корпоратив. Мертвое поле — киношная декорация с уходящими в финале с работы трупами боевиков. Замок Наины — ролевая игра в бордель, причем заманивающий не такой банальностью, как телесная доступность, а намного более дефицитными вещами: беззаботностью, дурашливостью, тихим девичьим уютом, к которым очень идет танцевальная сюита из глинкинской оперы.

Самая нервная и дискомфортная — сцена у Черномора. Как раз из-за несоответствия между внешним райским благополучием, с его белыми гостинично-больничными интерьерами, услужливо-садистскими горничными, маникюршами, идеальных пропорций любовниками, ‒ и внутренним разрушением Людмилы, которая больше не может играть ни в какие игры.

Читать текст полностью

©  Дамир Юсупов  ⁄  Предоставлено Большим театром

Сцена из спектакля «Руслан и Людмила»

Но почти все остальные в них играют. И зрители, привычные к ежевечернему телепросмотру «Голых и смешных», но вопящие «Позор!» при виде накачанного культуриста (который вообще ничего предосудительного не делает, разве что уморительно танцует лезгинку), − зрители, конечно, тоже.

Ах да, если кто еще не знает (ведь подробности «издевательств над классикой» стали просачиваться сквозь стены Большого задолго до премьеры): никакого Черномора в спектакле нет, есть только ряженый куклёнок в сцене свадьбы. С Головой — та же история, хотя помимо карнавальной версии этого персонажа есть еще видео говорящего мертвеца, напоминающее о горячих точках нашей страны. Купюр в партитуре почти не сделано, безразмерные танцевальные сюиты полностью сохранены, но балетному критику поживиться нечем: во время танцев у Наины катаются на роликах, а у Черномора — делают массаж. Финн и Баян — это один человек, и уже не важно, кто из этих персонажей в финальной сцене поет балладу «Есть пустынный край», взятую из Интродукции. Гораздо важнее слова, которые ее завершают: «Но не долог срок на земле певцу, / Все бессмертные в небесах».

Главный герой в постановке — вовсе не Руслан, а Финн. И выучивший эту загадочную русскую партию американский тенор Чарльз Уоркман (он поет ее в обоих составах) — фантастическая находка. Его чистый голос и амплуа интеллектуала-романтика, снедаемого рефлексией и сомнением, — смыслообразующие элементы всей конструкции. Его проговоренные и непроговоренные разногласия с Наиной — сюжетная зацепка, с помощью которой Черняков выстраивает свой очередной перпендикуляр к классическому тексту. Появляющиеся во время смены декораций огромные молчаливые экраны с выразительными лицами Финна и Наины показывают кукловодов, доброго и злого, придумавших историю с похищением, чтобы доказать друг другу недоказуемое: что любовь есть и что любви нет. Так гласят титры с их выдуманным разговором.

Наина, соответственно, еще один очень важный персонаж, и никакая это не «страшная старушка», а полная сарказма бодрящаяся дама в брючном костюме. Роль эту тоже исполняет одна певица на оба состава — бывшая звезда Большого, давно сделавшая карьеру за его пределами, убедительная Елена Заремба.

©  Дамир Юсупов  ⁄  Предоставлено Большим театром

Сцена из спектакля «Руслан и Людмила»

Исполнителей остальных партий — по два. И никто из них, за исключением удачной выпускницы Молодежной программы Ульяны Алексюк (Людмила во втором составе), не имеет прямого отношения к Большому театру. Первая Людмила — безукоризненная Альбина Шагимуратова, солистка Татарского оперного театра с впечатляющей международной карьерой. Первый состав сильно выигрывает за счет трех басов — мариинцев Михаила Петренко (Руслан), Владимира Огновенко (Светозар) и литовца Алмаса Швилпы (Фарлаф), которые точнее и в вокальном, и в актерском отношении. Зато вполне равноценны обе Гориславы (болгарка Александрина Пендачанска и хорошо известная певица из «курентзисовского пула» Вероника Джиоева) и оба Ратмира, меццо-сопрановая партия которого впервые поручена контратенору (украинец Юрий Миненко и выпускник ГИТИСа родом из Грозного Владимир Магомадов).

Долгожданный маэстро Владимир Юровский за пультом и та «белькантовость», которой он добивался от музыки Глинки, ‒ гораздо менее обсуждаемая часть продукции, хотя не менее радикальная. «Руслан» скорее название из учебников, чем из {-tsr-}актуальных афиш. И если эта музыка сейчас с каким-то исполнением ассоциируется, то с гергиевским, очень силовым, цветистым. «Руслан» Юровского — это анти-Гергиев. Никакой цветистости и внешней эффектности. Оркестр прозрачный, негромкий. Иногда даже кажется, что нам слишком уж всё разжевывают. Зато слышны все подголоски и соло в яме (довольно сильно приподнятой), слышны контратенора, с их заведомо более тихими голосами, и даже почти все слова из скороговорочной арии Фарлафа. «Руслан» почищен и отремонтирован, как Большой театр, только что не блестит так же сильно.