«Рамо-гала»: Курентзис come back

Петербургский концерт Курентзиса был с самого начала больше, чем концерт, свидетельствует ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ

Имена:  Жан-Филипп Рамо · Теодор Курентзис

Свою новую программу Теодор Курентзис и оркестр MusicAeterna представили поочередно в Перми, Москве и Санкт-Петербурге, но самым ожидаемым по обе стороны рампы было, разумеется, финальное выступление. Этому концерту еще заочно был уготован статус исторического события: в городе, в котором амбициозный греческий юноша когда-то учился у легендарного Ильи Мусина, Курентзис не выступал то ли с конца девяностых, то ли с начала нулевых — нюансов хронологии сейчас никто уже не припомнит, да и не в них дело.

Куда важнее то, что в северной столице Курентзису в свое время места не нашлось — зато нашлось впоследствии в Москве, Новосибирске, Париже, Перми, Мадриде и далее везде. За триумфами Курентзиса петербургские меломаны, которым, в принципе, не так уж часто предоставляются поводы для патриотических излияний, наблюдали с типично петербургской провинциальной гордостью: вот, мол, какого полета птица, а ведь тоже в каком-то смысле наш. Попутно кусались локти и раздавались риторические причитания: как так могло случиться, чтобы Петербург упустил свой шанс (ладно бы в первый раз)? Ведь работал же Курентзис ассистентом и у Гергиева, и у Темирканова — неужто ж нет пророка в своем отечестве или просто не сошлись характерами?

Исчерпывающий ответ на этот и многие другие вопросы — почему, к примеру, Курентзис за последние годы играл с какими угодно московскими оркестрами, но так и не выступил ни с одним петербургским — был дан не кем-нибудь, а ключевыми концертными институтами города и лично их руководством. Фестивалю «Дягилев P.S.», которому Петербург обязан счастьем наконец-то услышать MusicAeterna живьем, было последовательно отказано в аренде всеми (всеми!) главными музыкальными площадками города. Корпоратив в Большом зале Филармонии — можно, «Рамо-гала» — нельзя. Барабанная дробь, занавес.

Возвращение Курентзиса, как и следовало ожидать, стало лакмусовой бумажкой, указавшей на истинное положение дел в петербургском музыкально-академическом процессе.

Курентзис уехал из северной столицы на наивысшем пике ее культурного акме рубежа веков, а вернулся в момент мучительной стагнации. И если до недавнего времени казалось, что местные культуртрегеры не слишком отчетливо осознают ее масштабы, то теперь последние надежды рухнули. Оказывается, бонзы с площади Искусств и с Театральной не только ревнивы и завистливы, но еще и трусливы. Хотя в самом деле трудно, видимо, было противостоять страху — ведь после Курентзиса аудитория уже не смогла бы позволить себе окормляться ни в Филармонии, ни в Мариинке.

Кстати, об аудитории: не так давно приходилось сетовать на то, что к началу нынешнего десятилетия «та самая» петербургская публика перестала существовать, а концертные залы и оперные (если бы только оперные) театры с грехом заполняет случайный люд. «Рамо-гала» вынуждает слегка откорректировать сказанное: петербургская публика утратила не общность, а идентичность — и, стоит только случиться событию, которое сможет соперничать в художественной привлекательности и социальной внятности с гастролями MusicAeterna, как она тут же заявит о себе.

В минувший вторник в Александринском театре случился аншлаг, какого этот зал не помнил в последние годы. Но дело, само собой, не в количестве публики, а в ее качестве. В партере можно было с удивлением встретить самых пресыщенных интеллектуалов и тех ценителей искусств, что десятилетиями не находили повода «выйти в свет» — и это при том, что модус вечера был далек от бессмысленной светскости.

Напротив, публика прекрасно понимала, за чем (и на что) шла, а получив чаемое в полном объеме, с удовольствием соревновалась в продолжительности и градусе аплодисментов с аудиторией рок-концертов. В этих овациях заметно ощущалась антиофициозная фронда, а прозвучавшая с галерки мольба «приехать еще» окончательно превратила «Рамо-гала» в мероприятие откровенно диссидентского толка.

Концерт Курентзиса был с самого начала больше, чем концерт. Нельзя сказать, чтобы виновник вечера не подыгрывал всем сопутствующим обстоятельствам, выстраивая программу из самых ударных номеров, и немалая часть зрителей увидела в «Рамо-гала» не столько приношение классику французского барокко, сколько громовый парад-алле победителей, акцию устрашения с демонстрацией пиротехники и боевого оружия.

Многим «Рамо-гала» запомнился прежде всего своими театральными репризами. Вот во время «Грозы» из «Платеи» Курентзис залпом выпивает принятый из рук вокалистки стакан воды («Тут никто даже и не ахнул, только рты раскрыли») — и продолжает дирижировать дальше. Вот Курентзис, подавая пример оркестрантам, маркирует сильные доли ударами каблуков о подиум. Вот Курентзис приписывает к арии Рамо каденцию в духе Le Grand Macabre Дьердя Лигети и подпевает солистке басом. Вот, наконец, уходя с подиума, Курентзис уступает свое место и обязанности певице, а сам играет на большом барабане в Les Sauvages — и так далее, и тому подобное.

Если же оценивать «Рамо-гала» по гамбургскому счету, то тут не избежать нюансов. Во-первых, выслушать подряд несколько десятков пусть и отборных, но highlights, оказалось непростым жребием — все-таки даже за самым роскошным фейерверком трудно наблюдать два часа кряду. Во-вторых, в глуховатой акустике Александринки совсем потерялось сопрано Барбары Ханниган — хотя оно, может быть, и к лучшему: разрекламированная дива оказалась в реальности весьма милой девушкой лет сорока, но совсем никакой барочной певицей — тот же Лигети пошел бы ей куда больше Рамо.

Все вышесказанное, впрочем, не отменяет того факта, что MusicAeterna первым же своим петербургским концертом положила на лопатки разом всех местных коллег по цеху, наглядно напомнив о стандартах музыкального исполнительства начала XXI века. «В их игре, — как припечатал в свое время Борис Филановский, — больше смысла и музыки, чем на отутюженных записях 90 процентов всех оркестров».

Между тем сам Курентзис показался на своем камбэке отнюдь не в полный рост. «Шоу удалось, но катарсиса негусто», — резюмировала итоги вечера эсэмэска от одного из самых доброжелательных поклонников Маэстро. Петербург отбил ладоши на «Рамо-гала», но не слышал ни великой (пора уже наконец назвать вещи своими именами) курентзисовской интерпретации Шестой симфонии Чайковского, ни моцартовского «Реквиема», ни грандиозной «Леди Макбет Мценского уезда» — а значит, по-прежнему может лишь смутно догадываться об истинном масштабе дарования одного из лучших дирижеров нашего времени.

Едва ли будут оценены и масштабы учиненной ревизии наследия Жан-Филиппа Рамо. Для того чтобы расслышать за брутальной цирковой броскостью курентзисовских интерпретаций весь их радикализм, нужно отчетливо представлять себе предшествовавший им контекст — европейскую традицию исполнения музыки Рамо, установленную еще на рубеже восьмидесятых — девяностых грандами-старинщиками во главе с Уильямом Кристи и сегодня во многом воспринимающуюся излишне академичной и сухой. Для того чтобы понять всю свежесть дьявольски живой игры MusicAeterna, нужно умело сопоставить «Рамо-гала» со, скажем, постной Une symphonie imaginaire Марка Минковского — аналогичной программой, составленной из оперно-балетных хитов Рамо.

Выпадение из привычного московского и ставшего уже домашним пермского пейзажа позволило выявить главную проблему героя «Рамо-гала» в настоящем и увидеть вероятную его перспективу в будущем. Между деятельностью Курентзиса и ее восприятием отечественными реципиентами лежит огромный разрыв, который с каждым годом будет только увеличиваться. Искусство Курентзиса обречено на неадекватную оценку, поскольку лишь малая часть отечественной целевой аудитории его искусства способна считывать культурные коды, постигая намерения и воспринимая их реализацию.

Подавляющее же большинство будет по-прежнему воспринимать Курентзиса скорее как шоумена, в лучшем случае со знаком плюс, в худшем — со знаком минус. Что в данном случае, в сущности, одно и то же: природа адресованных «Теодору Иоанновичу» экстатических восторгов и гневных филиппик одинаково иррациональна, поскольку в обоих случаях не подкреплена базой системных знаний. Потому так неотвратима его скорая (если уже не начавшаяся) эмиграция на Запад — там его оценят по заслугам, там с ним говорят на одном и том же языке. Сколь бы страстной ни была натура греческого проповедника-миссионера, обогреть космос ему одному не по силам. Так что вполне возможно, что уже очень скоро российского ангажемента Курентзиса придется ждать так же долго, как пришлось ждать петербургского.​