Мортон Фелдман в проекте «Платформа»

В пятичасовом опыте погружения в «ничто» лишней, как считает ДМИТРИЙ КУРЛЯНДСКИЙ, оказалась хореография

Имена:  Мортон Фелдман

Есть сочинения в истории музыки, каждое исполнение которых, где бы оно ни происходило, автоматически становится историческим. Это можно сказать о постановках тетралогии Вагнера «Кольцо нибелунга», о гепталогии (состоящей из семи опер) «Свет» Штокхаузена или о его же «Вертолетном квартете», в исполнении которого, как известно, участвуют четыре вертолета. Список окажется не таким уж большим. Это всё вещи, воплощение которых требует огромных творческих, физических, финансовых вложений от организаторов и подвига музыкантов (а зачастую и зрителей).

После интригующих «Арий» проект «Платформа» на «Винзаводе» подарил Москве событие, вписавшееся в историю, — перформанс «Сон» на музыку Мортона Фелдмана «Для Филиппа Гастона». Это один из классических примеров сочинений-марафонов пионера авангарда второй половины ХХ века — человека, изобретшего мир, в котором мы сегодня живем. Придумал он его вместе со своими друзьями Сэмюэлом Беккетом, Джексоном Поллоком, Джоном Кейджем, Марком Ротко и др.

«Для Филиппа Гастона» исполняется всего тремя музыкантами. Пятичасовой опыт погружения в «ничто». Абстрактные, как бы красивые (если красивостью считать благозвучие) наслоения звуков медленно растворяются в застывшем времени, оставляя после себя незаполненные поля памяти. Три музыканта, осуществившие этот подвиг, — флейтист Иван Бушуев, пианистка Наталья Черкасова и ударник Дмитрий Власик.

Надо понимать, что репетировать такое сочинение — дело необычное, ведь извлекать звуки музыканты все-таки учатся с детства, но здесь материалом служит время. Репетировать время — опыт, близкий к дзэну. В течение пяти часов два вечера подряд они равномерно отмеряли и кроили время, прошивая его теплыми, почти барочными звуками флейты, мягким туше рояля и челесты и ровными ударами вибрафона, колоколов и колокольчиков. Через пять часов непрерывной игры Иван Бушуев умудрялся сохранять чистоту звука и интонации, а туше Натальи Черкасовой и Дмитрия Власика ни разу не выбились за гладкую звуковую поверхность. Четвертым к исполнителям примкнуло само время — строй рояля естественным образом «поплыл» к концу, что создало дополнительный эффект ускользающей реальности.

Куратор проекта, композитор Сергей Невский, по воле которого Москва получила это событие, придумал, как изменить концертную ситуацию. В зависимости от стоимости приобретенного билета слушатели могли сидеть на стульях, но могли и лежать на траве в спальных мешках, раздававшихся на входе. Музыканты были расположены в центре погруженного в полумрак Цеха белого. Светооператор очень тонко и уместно менял интенсивность освещения в течение перформанса.

Программка гласила, что во время исполнения можно спать, вставать, выходить и возвращаться, даже заниматься любовью. Слушатели воспользовались всеми перечисленными возможностями, кажется, кроме последней, добавив к списку чтение ридеров и переписку в социальных сетях. Зал превратился в активного пятого участника. В нем рождалась спонтанная, естественная драматургия и хореография — он жил вместе с музыкой и, подчиняясь ей, входил в сложную систему отношений. Слушали на редкость внимательно и на удивление бережно. Никто не нарушал тишины, все чувствовали, что переживают уникальный опыт восприятия чистого времени, опыт, который вряд ли придется пережить когда-либо еще (хотя, говорят, нашлись такие, кто посетил «Сон» дважды).

Излишним показалось лишь одно. Исполнение сопровождалось хореографическим перформансом Ксении Петренко и Liquid театра. Сама по себе хореография, на мой непросвещенный взгляд, выше всяких похвал: очень медленные, минимальные движения, паттерны повторяющихся жестов, тонкие визуальные находки (четыре чемоданчика со светом внутри — красивость, конечно, но поданная как бы между прочим, без любования). Все это вполне входило бы в резонанс с музыкой, если бы музыка этот резонанс предполагала.

И было бы, наверное, лучше, если бы хореография началась с самого начала. Но прошел час-полтора, публика только погрузилась в облако стоячего времени, каждый начал выстраивать с ним свои уникальные отношения, когда вдруг в зал ударил свет прожекторов и из-за кулис начали появляться танцоры. В естественную хореографию зала вторглась хореография сочиненная (пускай и хорошо сочиненная).

Поломанная на три авторская картина времени (на три, потому что хореографический эпизод длился не до конца сочинения, оставив последние полтора часа музыки снова в одиночестве) встряхнула погрузившуюся было в транс публику. Внимание рассредоточилось, кто-то переключился с музыкального (аудиального) времени на хореографическое (визуальное), кому-то удалось остаться в музыкальном (например, моей жене, которая смотрела в потолок и присутствие хореографии даже не заметила, — надо сказать, она была не одна), кто-то почувствовал себя меж двух времен (скажу откровенно — там неуютно). Одним словом, тот случай, когда жалко и музыку, и хореографию.

Так или иначе, время победило — те, кто остался до конца перформанса (а таких было много), получили ни с чем не сравнимый опыт, который останется с ними на всю жизнь и обогатит их переживание музыки. Музыкантов трижды вызывали на поклон, а «клёво», «класс» и «офигеть», которыми обменивались заспанные молодые люди (преимущественно девушки) на выходе из Цеха белого, свидетельствуют о том, что перформанс удался.

Браво музыкантам. Спасибо «Платформе». И низкий поклон Мортону Фелдману.​