Новые крепостные

ГРИГОРИЙ КРОТЕНКО выяснял, каково быть столичным оркестрантом

Имена:  Владимир Федосеев · Марк Горенштейн · Михаил Плетнев · Олег Полтевский · Павел Коган

​Оркестровая кухня обычно скрыта от посторонних глаз за дверями репетиционных залов, однако недавняя скандальная история с попавшим в интернет хамством Марка Горенштейна привлекла достаточное внимание к симфонической обыденности. Наивно было бы полагать, что ГАСО — единственная паршивая овца в тучном стаде московских оркестров. Скорее наоборот, этот оркестр — типичный представитель породы. Гранты президента и правительства, ставшие в начале 2000-х экстренной мерой, должны были бы переродиться в обыкновенные хорошие оклады для музыкантов. Но невнятная законодательная база, исключительные полномочия по распределению получаемых средств, сосредоточенные в руках руководителей оркестров, выгодны дирижерам и закабаляют артистов оркестров. Сами музыканты называют себя новыми крепостными.

Размер получаемой зарплаты, ее увеличение или уменьшение, участие в гастролях — все зависит только от руководства оркестра. Кажется, что оркестранты никак не могут ни на что повлиять. Тем не менее уже существуют прецеденты с судами, причем выигранными. Правда, об этом внешний мир практически ничего не знает. Мне в руки попала копия решения Пресненского суда, где встречаются удивительные формулировки («свидетель пела, а истцы играли»), выдержки из которой можно прочитать здесь.

Моими собеседниками стали музыканты трех московских симфонических коллективов: БСО Владимира Федосеева, РНО Михаила Плетнёва и МГАСО Павла Когана. Александр Васильевич Туманов, скрипач, играет в Большом симфоническом оркестре с 1974 года, возглавляет оркестровый профсоюз. Возвысив голос против произвола оркестрового начальства, он сам в полной мере ему подвергся, но не сдался: выиграл в суде три дела и продолжает тяжбу. Также со мной встретились две очень милые дамы из оркестра Когана и, на условиях анонимности, поведали о своем житье-бытье. Мой бывший коллега из Российского национального оркестра рассказал, что волнует музыкантов этого славного коллектива, также предпочтя сохранить инкогнито.


1. БСО: В СУД КАК НА РАБОТУ

— В чем состоят ваши разногласия с руководством БСО им. Чайковского?

— Как вам сказать… Они такие же, что и в других коллективах, в том же самом Театре на Таганке, в Госоркестре. Это следствие нашей системы — когда один человек отвечает за все вплоть до покраски стен. Как у нас написано в Уставе БСО, Владимир Иванович Федосеев ответствен за все: за стены, противопожарную безопасность, за творчество, за распределение денег. Это же сталинское наследие! До развала советской власти были системы сдержек и противовесов. Парткомы у нас на Гостелерадио — парторганизация редакции радиовещания в ГДРЗ (Государственный Дом радиовещания и звукозаписи. — OS) на Качалова, которой наша оркестровая партячейка подчинялась. Над ней стоял еще Госкомитет по телевидению и радиовещанию — это по партийной линии. Кроме того, были художественные советы в редакции, и еще коллегия была там, наверху. И профсоюз как-то существовал. Конечно, главной была партийная организация, что там говорить, но профсоюз тоже работал худо-бедно. Всего этого не стало вместе с советской властью, а полномочия у худруков остались, и даже прибавились, и никаких сдерживающих факторов. Художественный руководитель имеет право делать все, что он хочет. Хочет — платит, хочет — нет. Вне зависимости от того, что деньги-то эти не его, а налогоплательщиков.

— Полномочия по распределению средств правительственных и президентских грантов делегированы исключительно руководителю на вполне законных основаниях — в этом же и состояла суть недавней административной реформы. Каждый месяц он назначает конкретную сумму конкретных выплат каждому оркестранту.

— Это в идеале, конечно, каждый месяц. Но наш худрук ведет активную концертную деятельность за границей, и его не бывает здесь по нескольку месяцев. Как он может этим руководить? А в приказе №646 Минкульта не сказано, кто будет это делать в отсутствие художественного руководителя. Просто платят каждый месяц одинаково — и ладно. До тех пор, пока худрук не решил кому-то — нам, в частности, — грант снизить. Мне, например, наполовину, а Дмитриевой Евгении Львовне на 90 процентов.

— За что? За излишнюю активность?

— Они никак не аргументировали за что. Я председатель профкома и просто выполнял свои обязанности.

— То есть вы пытались выражать свои законные требования как профорг?

— Даже не требования — у меня были возражения против предпринимаемых мер в отношении артистов. И, естественно, руководству это не понравилось. Они пошли по пути наименьшего сопротивления, то есть придавить, прижать. Пытались даже выгнать в этом году.

— И вы восстанавливались на работе через суд?

— Да, при помощи приставов пришлось восстанавливаться. И это все продолжается. А разногласия еще с 2003 года пошли.

— С того времени, когда стали выплачивать грант?

— Да. Но разногласия были не по деньгам. Сами понимаете, до того их было мало, жили от зарплаты до зарплаты, тут свалилась манна с неба, спасибо президенту, ну и слава Богу. Но наше начальство вместе с грантом вручило всем срочные договоры.

— Я помню, в ГАСО была та же история, Андрей Мещеринов судился с министром культуры.

— Да, срочные договоры заставляли подписывать незаконно. Единственный человек, который не подписал, это я. Один человек из всего оркестра.

— И сразу же начались репрессии?

— Сначала как-то тихо прошло. Но, видимо, осадок остался. А потом началась история с Васиным. Виктор Иваныч, трубач. Которого просто оглушили на работе.

— Оглушили? Как?

— Ударом в тарелки. (Ударный музыкальный инструмент. — OS)

— Специально?

— Мы не будем говорить — специально или не специально. Это не наша компетенция. Оглушили. В результате он попал в больницу. Слух у него, к счастью, восстановился, ему все вылечили потом, но пришлось обращаться в суд, потому что в оркестре отказались ему помочь вообще, более того, объявили неизлечимо больным, профнепригодным и собирались уволить. Об этом Владимир Иванович Федосеев совершенно открыто говорил с пульта. А трубач Васин обратился в профсоюз. Ну и завертелось-закрутилось. Он член профсоюза, я не посчитал возможным его оставить в этой ситуации. И мы создали комиссию по расследованию несчастного случая, она долго работала, так ничего и не наработала… А он же обратился в суд, суд выиграл. И после этого его старались уволить всеми силами.

— Обратился за возмещением вреда, причиненного здоровью?

— Абсолютно верно. Да, он выиграл суд. Но после этого сразу сняли деньги.

— Со всех, кто за него вступался?

— С нас троих. Со всех не снимешь, что же это получится — скандал. Только с троих: с меня, с моего заместителя, Евгении Львовны, и с него, Васина. После этого мы год судились.

— Это ж тяжело — и судиться, и на работу ходить.

— А с работой как получилось: нас сняли со всех поездок и программ с участием Федосеева. Мы приходили, расписывались в явочном журнале и уходили. Единственное что, почему-то меня оформили в поездку в Англию. Но это без Федосеева, с другим дирижером. Видимо, просто народу не хватило. А с 18 августа Федосеев все время здесь, все время дирижирует. Сейчас они уедут в Австрию, в Германию — без нас. Опять же, по Уставу худрук имеет право определять творческий состав. Вот он и определил.

Конечно, это неприятно, конечно, лучше сидеть и спокойно работать. Но, с другой стороны, ведь надо же все-таки иметь в виду, что мы не крепостные люди. Мне недавно довелось работать с Госоркестром, мы съездили в Японию. Ну тоже… При всем моем уважении и к Федосееву как к творческой личности, как к дирижеру и артисту, и к Горенштейну — тоже отличный, прекрасный дирижер. Но когда сидят музыканты, с высшим образованием все, грамотные, очень хорошие исполнители, мастера своего дела, а он обращается с пульта: «Ну что ты там играешь?»… Формально не придирешься, не оскорбил. И хотя у Горенштейна там полный порядок с финансами, я поиграл в Госоркестре полтора месяца и, конечно, понял, что работать в такой обстановке невозможно. Я сочувствую людям, которые затеяли всю эту кашу. Они такие же жертвы нашей сталинской музыкальной системы. Ситуация тупиковая.

— Музыкант, который пытается отстаивать свои права, выдавливается этой системой на обочину и всячески стирается из симфонической жизни.

— Да, верно.

— Но вы все-таки нашли законные основания, чтобы вам возместили снятые деньги.

— Пока еще не возместили. Еще идет процесс, технические вопросы остались. Посмотрим, как это будет. Возместят, конечно, куда они денутся. Но, сами понимаете, в такой ситуации жить очень неприятно. А с другой стороны — куда уйдешь? Нам говорят: не нравится — уходите. А куда?

Когда один человек отвечает за все (это и в целом к нашей стране применимо), такое положение вещей приводит или к деградации, или к бунту. Вы думаете, почему самолеты падают, корабли тонут, все рушится? А в случае с Госоркестром произошел бунт.