«Онегин» Live

Обозреватели OPENSPACE.RU демонстрируют: некоторые оперные трансляции не уступают футбольным

Парижская опера открывает сезон московским «Евгением Онегиным» в постановке Дмитрия Чернякова. Телеканал «Культура» показывает спектакль в прямой трансляции. Обозреватели OPENSPACE.RU ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ и БОРИС ФИЛАНОВСКИЙ комментируют это событие, не вставая с дивана

Начало трансляции.
Передают вступительное слово Святослава Бэлзы

Б.Ф. Тут вот Святослав Игоревич Бэлза, блин, говорит, что «сцена Гранд-опера наша». Ни фига она не ваша, где б вы были, если бы не Черняков.

Д.Р. Здесь, мне кажется, действительно нужно отделить мух от котлет. В контексте парижских гастролей общим местом стало говорить о черняковском «Онегине» как о триумфе русского оперного театра: у нас-де опера на подъеме. Нужно расставить все точки над «i»: «Евгений Онегин» — это совершенно локальная история. Конкретного человека Дмитрия Феликсовича Чернякова очередной гениальный спектакль. Большой театр, конечно, молодец, но это никакая не тенденция.

А мне это intro Бэлзы даже нравится. Прекрасное такое вступление к спектаклю Чернякова. Бэлза — это ведь олицетворение конвенциальной русской оперной эстетики, всей этой томительной тоски, «суеты большого света».

Б.Ф. Такая чудовищная золотая рама. Собственно, как и этот театр. О, титры пошли… Состав тот же, что был на премьере?


Д.Р. Все те же, кроме Гремина. В составе было мало по-настоящему медийных лиц, вот и решили пригласить очень популярного в Европе украинского баса Анатолия Кочергу. Хотя творческая мотивация для меня не совсем ясна — в Большом ведь чудесные Гремины… Потом, вводы в спектакли Чернякова — это всегда очень болезненно.


Занавес

Д.Р. Занавес медленно-медленно поднимается, как пластинка старинного фотоаппарата, — и этот колорит желтовато-кремовый, как будто фотокарточки старые, чуть выцветшие… Как-то оператор все по крупным планам идет… Это же вечная проблема в спектаклях Чернякова: такое количество важных деталей, что хочется одновременно и крупный план, и сцену полностью…

Б.Ф. Гениально придумано: никаких березок, ничего увертюрного — просто сидят люди, едят и совершенно не обращают внимания на музыку Чайковского.

Д.Р. Черняков потрясающе экономно использует сценическое время. Прошла минута — и как много за нее произошло! Тут тебе уже полновесная экспозиция всего спектакля. Черняков вообще любит начинать спектакли такими говорящими сценическими эпиграфами — как в «Аиде», скажем. А тут — «Она в семье своей родной казалась девочкой чужой». Хотя сам Черняков говорит, что к Пушкину его спектакль имеет мало отношения, все-таки оказывается, что очень много. Надо запомнить, как она смотрит в окно.

Б.Ф. Меня всегда поражает, как они в паузах этого вступления ложками-вилками стучат. Такая метафора глухоты. Нашей глухоты: это мы не слышим музыку Чайковского!


Дуэт «Слыхали ль вы» и квартет

Б.Ф. Совершенно невыносимая позерша Ларина… Прихорашивается… «Товар лицом»… Среди гостей наверняка какие-то выгодные партии для дочерей. И то, что дочери поют спиной к публике, — это опять-таки наша глухота, поразительно совершенно!

Д.Р. Этот квартет всегда шел таким необязательно-приятным вступлением, а как Черняков вспахал эту целину — какая внутренняя напряженность, сколько смыслов…

Б.Ф. Ларина расчудесно охарактеризована через эту нарочитую оперность — преувеличенный смех, аффектированность, позерство, дикая ненатуральность.

Д.Р. Не зря Чернякову именно Маквала Касрашвили для Лариной понадобилась — народная артистка, солистка того еще, старого Большого, старая закалка.

Д.Р. Ольга реагирует на фразу матери «А муж меня любил сердечно»: опускает глаза, уходит в себя, как будто там какая-то внутренняя семейная история. Что-то вроде того, что отец-алкоголик маму бил.

Б.Ф. Семейная травма. Очень много, кстати, спорили о том, почему Ларина наливает себе из штофа водки при гостях… Такая вот заветная настоечка, выпить и поплакать.

Д.Р. Интересно, что сейчас это именно настойка… А раньше была беленькая… Экспортный вариант.


Хор «Болят мои скоры ноженьки со походушки»

Д.Р. У Чернякова нет пауз, где не нужно. Перед этим хором нет никакого люфта: разомлевшие гости затягивают протяжную песню, чтобы сгладить неловкость с заливающей тоску Лариной… Аплодисментам просто негде вклиниться. Какие лица в мимансе! Станиславский бы обзавидовался.


Б.Ф. Ольга опять отворачивается от матери, которая плачет напоказ. А Татьяна все стоит там же, как мальчик, которого поставили на стул читать стихи.

Д.Р. А вот Ларина сейчас подходит к окну — это такой лейтмотив: точно так же всматривалась в даль Татьяна. Лариной ведь тоже все эти застолья опостылели, молодость ушла. И не понять, чего больше в этом «Я так любила Ричардсона» — то ли иронии, то ли тоски. Смех сквозь слезы.

Б.Ф. Интересно, а на трансляции по ARTE будет такой же жуткий звук?

Д.Р. Ну, ТВ «Культура» никогда не отличалось хорошей звукорежиссурой.

Д.Р. Такое ощущение, что Моногарова за два года с момента премьеры очень помолодела.

Б.Ф. Прекрасно: кульминация на пике энгармонической модуляции приводит к горячему ягодному пирогу, который выносит Ларина. Кстати, они значительно лучше играют и поют, чем раньше. Хоры какие изумительные!

Д.Р. Ведерников очень растет. В оркестре появился какой-то европейский лоск, подобранность, прозрачность.